Но, увы, мы проехали мимо главного входа и зарулили в небольшой дворик за рестораном, освещенный неоновым фонарем. Там стояли четыре машины неотечественного производства, и, судя по толстому слою снега на этих авто, их хозяева уже давно ели и пили.

Я отряхнулся от мыслишек и вылез из машины. На улице медленно падал снег и стояла тишина, нехарактерная для городского вечера, в которую очень гармонично вплеталось доносившееся через открытые форточки мягкое звучание духового оркестра. О! Духовой оркестр в кабаке в наше время рэпа и компьютерной музыки. В этом что-то было.

Я почувствовал, как сладко заныло под ложечкой. Ой, что-то будет! Между тем Дон тоже покинул автомобиль, и мы направились к тыльной стороне здания.

Открыв дверь черного хода, мы спустились в подвал, который представлял собой длинный ярко освещенный коридор с закрытыми дверями по обеим сторонам. Мне показалось странным, что заведение не охраняется со стороны черного хода – я даже огорченно пожал плечами: выходит, уровень крутизны значительно ниже, чем ожидалось!

Пятая от входа дверь, расположенная с левой стороны, была открыта. В довольно большой комнате находились трое парней спортивного сложения.

Двое гоняли на экране «Панасоника» танки, пользуясь приставкой, а третий расслабленно сидел на круглом вращающемся стуле – типа как у стойки бара – и наблюдал за четырьмя маленькими экранами, на которых во всех ракурсах проецировалось изображение заднего дворика и входной двери.

На стене рядом с парнем примостился серебристый ящик с тремя буквами – БДШ. Чуть ниже ящика находилась большая красная кнопка, а еще ниже расположилась маленькая металлическая коробочка, от которой через всю стену на уровне бедра была натянута струна.

Когда мы проходили мимо, парни вежливо кивнули. Дон приветствовал тем же способом, а я на пару секунд застопорился, рассматривая комнату, и почувствовал себя самонадеянным лопухом, поскольку при входе не заметил целых четыре камеры и не обратил внимания на зуммерное жужжание, когда открывал тяжелую входную дверь.

Эти парни лицезрели нас с того момента, как мы зарулили во двор, и, покажись им что странным, разумеется, они бы не нажали кнопку, отпирающую электромеханический замок, а при желании один из них мог легким движением тронуть струну, отходящую от нижнего ящика, и привел бы в действие сигнал тревоги. Вот.

Миновав коридор, мы по ступенькам поднялись наверх, где открыли еще одну металлическую дверь, зажужжавшую при нашем приближении, и оказались в просторном помещении, которое отделяло кухню от зала.

У входа в зал стоял стройный темноволосый мужик лет сорока в белой накрахмаленной сорочке с короткими рукавами и бабочкой.

Он улыбчиво поздоровался, но не подобострастно, а скорее с достоинством и сообщил: «Все готово. Может, еще чего?» – на что Дон отрицательно помотал головой и сказал, потыкав большим пальцем левой руки через плечо в мою сторону:

– Спроси. Может, этот тип еще чего пожелает.

Мужик при бабочке вопросительно посмотрел на меня, и я несколько смешался, поскольку малейшего понятия не имел, чего там шеф назаказывал. Переварив ситуацию в течение одной секунды, я, как мне показалось, небрежно и житейски опытно этак произнес:

– Плюс маринованных лангустов с артишоками и… и тошнотики, – чем понадеялся привести этого метра, или как его там, в недоумение.

Однако, как это пишут в романах, на его бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул. Он только согласно кивнул и сделал жест рукой, на который откуда-то из глубины зала тотчас же вышмыгнула очень симпатичная блондинка в атласной униформе с блокнотом в руках и ногами от ушей, при виде которых у меня сразу перехватило дыхание.

Метр что-то продиктовал блондинке, а мы с шефом уже перемещались по лестнице на второй ярус, и в процессе подъема я мгновенно представил, как хорошо было бы схватить ту запыхавшуюся милашку в охапку, перекинуть через стойку бара и, разорвав на ней юбку, с шумом и пыхтением отыметь под недоуменными взглядами почтенной публики…

И тут же почувствовал угрызения совести, заметив всепонимающий насмешливый взгляд Дона. И подумал: если я и не сексуальный маньяк, то уж точно двинутый на этой почве, поскольку каждую привлекательную особь противоположного пола, каким-то образом рискнувшую подчеркнуть достоинства своего экстерьера, мне обязательно хочется тут же отыметь на фоне имеющей место обстановки, причем непременно грубо и с наиболее возможным шумом.

Так вот, рентгеноскопы Дона безошибочно зафиксировали мой порыв, и, когда мы уселись за стол в кабинете, он резюмировал:

– Тебе надо организовать постоянного секс-партнера… Чтобы она ежевечерне утрахивала тебя до полного изнеможения. Думаю, через три дня такого режима при виде женщин в твоих глазах будет появляться только легкий интерес, а через неделю тебе на них смотреть не захочется. Поскольку ты еще не в курсе конъюнктуры, я организую это дело, – и небрежно махнул на меня рукой, когда я подался вперед, чтобы с достоинством сообщить, что я уже не мальчик и не нуждаюсь в такого рода протекции.

Я тут же надулся и принялся сосредоточенно изучать обстановку, решив, что не потерплю со стороны кого бы то ни было диктата в сфере своих интимных увлечений. А то что же получается? С этой нельзя – она такая-то. С этой тоже нельзя… А чтобы твоя эрекция не мешала продуктивному труду, я, так уж и быть, положу под тебя кого-нибудь, не переживай. Ха! Не потерплю.

Между тем обстановка в кабинете была самая заурядная – обычная, ничем не примечательная комната с тремя стенами, в одной из которых имелось здоровенное окно с широким низким подоконником, через которое хорошо просматривались не только машины во внутреннем дворе, но и люди, которые в них находились.

Четвертой стены не было. Комната одной стороной выходила на галерею; сидя за столом, можно было наблюдать за большей частью зала, в то время как нас разглядеть снизу представлялось затруднительным: кабинет очень скромно освещал небольшой световодный ночник, который вращался вокруг своей оси и мерцал голубовато-сиреневыми россыпями неярких светящихся точек.

Оправившись от смущения, я уже открыл было рот, чтобы задать шефу несколько дурацких вопросов, но тут вплыла та самая, с ногами, а следом за ней притащилась еще пара таких же. Они были похожи, как сестры. Это меня удивило и позабавило. Так здорово подобраны по кондициям и одинаково одеты.

Троица быстренько сгрузила с подносов на стол целую кучу етьбы, и мне с очаровательной улыбкой сообщили, что тошнотики будут через двадцать минут. Затем, пожелав нам приятного аппетита, ноги быстро удалились. Я было опять сексанул, но исходивший от блюд аромат пробудил более сильный инстинкт, напомнив, что ел я часов восемь назад и это были малокалорийные худющие сосиски числом три.

Переборов, однако, внезапно проснувшийся аппетит, я снова предпринял попытку заговорить, но Дон махнул на меня рукой и приказал:

– Ешь давай. Только не торопись – здесь прекрасно готовят… Привыкай смаковать… А я отвечу на твои вопросы.

Я сглотнул, пожал плечами и пошарил взглядом по столу. Для начала налил стакан боржоми, выпил залпом и крякнул от удовольствия. Затем, пребывая в некоторой растерянности по поводу выбора блюд, начал скромно жевать салат, что стоял перед носом.

– Итак, – Дон плеснул немного коньяку в низкий пузатый бокал, понюхал, поставил опять на стол, – первый вопрос: почему мы не зашли с главного входа? Там яркое освещение, ковровая дорожка, швейцары в форме… Мы подъезжаем к ступеням, они нас встречают, и вот мы с помпой следуем через весь зал под изучающими взглядами публики… Ты на это рассчитывал?

Я чуть не поперхнулся; ну кто сказал, что телепатия – чушь собачья?!

– Так вот, – продолжил Дон. – Всех, кто приезжает в «Болдино», встречают именно так. А здесь бывают только те, кому положено. Будь уверен, постороннему просто не откроют двери. – Дон опять понюхал коньяк и медленно проглотил его, со смаком зажевав засахаренной долькой лимона. – Среди здесь отирающихся много бывшего смерда, которому такой прием чрезвычайно льстит. – Дон махнул рукой в направлении зала. – Вчера он шарил по карманам на толчке, а сегодня вывернулся – и вот вам, нате! Я презираю этих нуворишей, потому что у них, кроме бабок, нет ничего… Многие из них читали только «Муму» и «Анну Каренину» – по хрестоматии, в школе. И то до сих пор некоторые из этих баронов не могут понять, за что же Герасим своего пуделька под паровоз пристроил.