грех воспринимается как судьба, то с появлением рефлексивности мора-
ли происходит следующее: как только некто (а именно, мудрец) сообща-
ет, при каких условиях следует уважать/не уважать, –моральный код
становится тотальным, индивид рефлексирует свое поведение, что, с од-
ной стороны, дисциплинирует моральные требования, а с другой – делает
неизбежными моральные конфликты. Асимметризация социального уров-
ня системы ведет к размежеванию моральных требований для различных
слоев общества. Наконец, начиная с эпохи Средневековья мораль благо-
даря введению исповеди оказывается под контролем сознания. Она начи-
нает оценивать «внутреннюю» сторону поведения. Это предполагает, что
каждый знает правила и, контролируя себя, делает выбор: уважать или
нарушать правила морали. Луман рассуждает: «Совместное давление
теологии и морали стимулирует требовать от себя раскаяния (contritio) и
способствует развитию в обществе священнической машинерии мораль-
ного консультирования».343
Луман очерчивает этапы социальной эволюции морали в европей-
ской культуре. В Новое время параллельно с развитием символически ге-
нерализируемых медиа, происходит спецификация приписывания мо-
342 Там же. С. 397.
343 Там же. С. 247.
194
ральных действий, выступающая условием их моральной квалификации.
К морали предъявляется требование особого внутреннего настроя (сен-
тиментализм), и по мере субъективизации мораль отъединяется от соци-
ального статуса. В 17-18-м веках происходит теоретическая и психологи-
ческая проблематизация морали. С распространением книгопечатания
распадается единство морали и религии. Религия уже не рассматривается
как полноценная концепция мироздания, а лишь как коммуникация осо-
бого вида, наделенная особыми функциями.
В современном обществе морализирование распространено так же, как и раньше. Но мораль, считает Луман, уже не способствует обще-
ственной интеграции, как и религия. Используемый код «добро/зло» ста-
новится все более пустым. Ибо в современном обществе отсутствует кон-
сенсус относительно критериев, по которым приписываются ценности
добра и зла. Конкретные программы и правила, которые определяли бы, какое поведение можно оценивать позитивно, а какое негативно, больше
не предписываются ни религией, ни моралью. В поликонтекстуальном
мире им уже нельзя следовать единогласно. Но на смену морали не при-
ходит аморальность. Просто возникает все больше моральных оснований
отвергать формы, которые обоснованны столь же морально.
Этой социальной неадекватности морали на семантическом уровне
соответствует индивидуализация морали, ее переориентация на внутрен-
нее убеждение (в противоположность внешнему принуждению), т.е. на
самомотивацию. Индивидуальная этика отчуждена сегодня как от рели-
гии, так и от права. Если в современном обществе– в таких специальных
сферах деятельности, как экономика, политика, медицина, журналистика
– возникает стремление создавать специальные «этики», то обычно не
обсуждается вопрос о том, каковы социальные механизмы, которые поз-
волили бы им стать действенными. В дискуссии о социальной этике с
представителями Франкфуртской школы Луман выступает как радикаль-
ный критик этического подхода в социологии:
«Об этике говорят, чтобы поддержать иллюзию, будто для сложных
случаев существуют разумно обосновыванные и практичные правила ре-
шения. В действительности эта этика имеет функцию утопии в точном па-
радоксальном смысле утопии Томаса Мора. Она обозначает топос, кото-
рый нельзя найти, место, которого не существует. Под именем этики об-
195
щество создает себе возможность ввести негацию системы в саму систему
и возвышенно говорить об этом».344
В условиях кризиса религиозного сознания и господства массмедиа
мораль становится «только» моралью: она теряет свой космологический и
магический фундамент, возможность апеллировать к силам и духам зла, к
осуждению нечистого, отвратительного. Чтобы следовать морали или
нарушать ее, подыскиваются обоснования рациональные, а для возмож-
ного осуждения илипоощрения морали остается лишь область мотивов
поведения. Начиная с 17-го века происходит деонтологизация морали, вместе с этим – делегитимизация традиционных моральных понятий –добродетели, греха и т.д. Но особенно чувствительно на общество дей-
ствует потеря религиозного обоснования, а с ним и стабильности морали.
С 18-го века мораль получает политически-подрывные и «эманси-
паторские» функции. К морали апеллируют, чтобы утвердить религиоз-
ную толерантность. Все это совершенно объяснимо в условиях, когда
доминируют специализированные коммуникационные медиа, которые не-
конгруэнтны друг другу и не поддаются моральному кодированию, по-
скольку не могут нарушать логику собственного функционального коди-
рования. Мораль оказывается иррелевантной по отношению к этим кодам.
Искусные политики, собственники, исследователи не должны наделяться
моральным предметом только в силу своего профессионализма, а с дру-
гой стороны, безвластных политков, бедных собственников, неудачных
любовников общество не должно подвергать моральной обструкции, счи-
таетЛуман.
Мораль не связана ни с особой областью применения, ни с деятель-
ностью специалистов, как в других сферах: она предполагает вовлечение
индивидов в общественную коммуникацию вообще. Этим обусловлен экс-
прессивный стиль морали, которая помимо добра и зла не имеет «третьей
ценности» и не остается нейтральной даже в тех случаях, когда речь
идет о действительно нейтральных для общества вещах.
Моральная коммуникация, формирующая общественные ожидания, безусловно, - ключевой элемент для возможности двойной контингентно-
сти. Но требуется учитывать особую ситуацию, которой харектиризуется
344 Там же. С. 405.
196
в современном обществе положение морали как медиума. Медиум, обра-
зующий пространство для «слабых соответствий», сохранял бы свою ста-
бильность и релевантность, если бы имелись формы «сильных соответ-
ствий». Вследствие индидвидуализации морали утрачивается простран-
ство для «сильных соответствий», для жестких моральных форм, строгих
и конкретных моральных критериев. Несмотря на распространение мо-
рального аргументирования на всех уровнях и во всех формах обще-
ственной коммуникации (особенно в отношении средств массовой комму-
никации, например, телевидения), релятивизация моральных норм ведет
к нестабильности и утрате влияния конкретных моральных форм.
«Различие медиального субстрата (слабых соответствий) и меди-
альной формы (сильных соответствий) полностью исчерпано, и это ведет
к одновременности консенсуса и дисссенса, стабильности и нестабильно-
сти, необходимости и контингентности в моральной коммуникации».345
Дискредитация моральных форм ведет к переформатированию ме-
диальных средств. Общественный консенсус сегодня достигается посред-
ством ссылки на «ценности», которые, тем не менее, не идентичны мора-
ли. Нет никого, кто был бы против мира, справедливости, честности и т.д.
Конкретизация условий уважения/неуважения осуществляется в рамках
ценностных конфликтов, которые посредством расхождения в обсуждении
ситуативных контекстов формируют набор «тем», «ценностей», относи-
тельно которых в обществе должен формироваться консенсус.
Место для моральных оценок открывается и там, где под угрозой
оказываются условия кодирования коммуникационных медиа, т.е. суще-
ствует вероятность нарушения правил «fair play» (допинг в спорте, под-
