– Ну вот и ладненько, – констатировал румянолицый и указал рукой на свободный стул: – Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, – буркнул я, присаживаясь, и уточнил: – На сколько?

– В смысле? – не понял румянолицый.

– На сколько садиться – лет на двадцать? – Я внимательно посмотрел на собеседника, стараясь определить степень сопричастности следака моим напастям.

– Ах, вон что! – румянолицый смущенно улыбнулся и нервно мигнул – значит, в курсе, сволочь, почем дровишки! – Я полагаю, мы разберемся с вашим делом, угу… и расставим все точки над «i». Кстати – я ваш следователь. Звездорванцев, Василий Хафизуллович…

– Василий Хафи… как? – переспросил я.

– Хафизуллович, – зарделся следак. – От слова Хафизулла.

– Эк вас угораздило, – посочувствовал я. – А на вид вы совсем даже бледнолицый! Да и фамилия… Хм! Н-н-нда…

– Ну… где вы встретите сейчас носителя чистого этноса? – заоправдывался Звездорванцев. – Сейчас все так перемешалось… мгхм… хммм… монголы там, видите ли, триста лет, ага… Так что… А насчет фамилии – увы, мы не выбираем. Впрочем, давайте займемся делом.

– Давайте, давайте, – согласился я и выдал: – Вы в курсе, что без своего адвоката я вам ничего не скажу? Там, на подходах к изолятору, должен где-то топтаться такой толстенький курчавый дедок – мой адвокат. Гольдман его фамилия.

– Ну, дорогой вы мой! – поморщился следователь. – Зачем же вам сразу заручаться протекцией такого маститого адвоката, уподобляясь каким-то рэкетирам? Мы будем разбираться по существу дела скрупулезно, дотошно, не упуская ни одной детали. С материалами предварительного следствия я ознакомился, прекрасно знаю…

– Вы не поняли! – перебил я. – Гольдман – адвокат, работающий на нашу фирму. Я сотрудник фирмы. Быть может, мы с вами беседуем в последний раз, достопочтимый Василий Хафи… тьфу! – короче, гражданин следователь, тащите сюда этого старого еврея, ежели желаете контактировать! Кстати, вы его видели или так – понаслышке знаете? А то я вам его опишу…

– Видел, – Звездорванцев замялся. – Ээээммм… дело в том, уважаемый Эммануил Всеволодович… знаете, Гольдман вчера вечером попал в автокатастрофу. Мммм… сейчас он лежит в реанимации…

– Что?! – Я вскочил и подался через стол к следователю: – Чего вы несете? Я вчера с ним разговаривал!

Следователь опасливо отодвинулся и покраснел. Рука его нашарила на столе черную кнопку звонка и зависла над ней, как кошка, изготовившаяся к прыжку.

– Но-но! Эмоции! – петушиным всхлипом выдал Звездорванцев. – Говорю вам – в реанимации… Вчера, между десятью и одиннадцатью часами вечера, его машина столкнулась с бульдозером, который на большой скорости…

– Бульдозер на большой скорости?! – Я скривился в ухмылке. – А каток асфальтный на большой скорости не пролетал?! С реактивным двигателем?! Вот уроды-то! Все куплено! От бля, а!

– Прекратите, – тихо попросил Звездорванцев, утирая внезапно вспотевший лоб. – Я никакого отношения к бульдозеру не имею. И вообще никакого отношения к адвокатам не имею – я из другой службы…

– Службы, службы! – передразнил я. – Знаем мы вашу службу! Не буду ничего показывать. Точка. – Я пристукнул кулаком по столу и для пущей убедительности продемонстрировал следователю кукиш: – Вот вам, а не показания!

– Ясно. – Звездорванцев тяжело вздохнул. – Имеете отвод?

– От каких вод? – удивился я. – Я секретарь-референт! Водами никогда в жизни не торговал! Ну, вы даете!

– Да нет, – досадливо нахмурился следователь, – если я вас не устраиваю, можете написать заявление – официальный отвод. Если причины отвода – веские, вашим делом будет заниматься другой следователь. А вам назначен адвокат Иноземцев – очень, знаете ли, опытный и авторитетный…

– Когда назначен? – живо поинтересовался я.

– Сегодня, естественно! – Следователь смутился.

– Вот оно что! – ядовито протянул я. – Можете передать: пусть адвоката этого, назначенного, на пенсию отправляют! Он мне на хер не нужен!

– Отказываетесь от защиты, значит? – уточнил Звездорванцев.

– Не-а, не отказываюсь, – я развел руками. – Зачем мне ваши адвокаты? Фирма найдет мне защитника не хуже Гольдмана – вот тогда и будем разговаривать. И отвод я не собираюсь писать: вы ли, кто другой – какая разница?

– Ясно. – Звездорванцев опять вздохнул. – На вопросы отвечать отказываетесь?

– Отказываюсь! – Я внимательно осмотрел одежду следователя. – Кстати – закурить не дадите?

– А отвечать будете? – хитро прищурился Звездорванцев. – Если будете, тогда дам!

– Не буду, – упрямо насупился я.

– Аааа! Стойкий ленинец! – Звездорванцев улыбнулся и достал пачку «Лаки страйк»: – Все равно – нате. Вы мне чем-то симпатичны, Эммануил Всеволодович.

– Спасибо! – искренне поблагодарил я, вытаскивая четыре сигареты и пряча их в штаны. – К сожалению, не могу сказать вам то же самое. Ваш брат в последнее время мне что-то здорово не нравится – ну о-о-очень не нравится. Либо хитрые продажные шкуры, либо затурканные трудоголики, которые до пенсии расколупывают чемоданные кражи, не замечая, что рядом воруют эшелонами, практически не маскируясь! Нормальных нет.

– Ну, это не мы! – Следователь протестующе потряс руками. – Это специфика работы такая. А меня вы к какому разряду относите?

– Пока не знаю, – покривил я душой и прищурился: – Разберемся со временем. Вот что – я подумаю на досуге, а вы приходите завтра и приводите адвоката – тогда я вам все расскажу. Только позвоните 2-93-51 – это номер моего шефа, скажите, что я прошу адвокатика приличного найти. Договорились?

– Хорошо, – согласился следователь. – Я позвоню. Только вы можете молчать сколько влезет – у меня установка: две недели на следствие, затем передать материалы в суд. Даже если вы не подпишете ни одного протокола, это ничего не меняет.

– Вон как! – удивился я. – Ну ты посмотри, а! Все уже заранее распределено, все предусмотрено! Да уж…

– И вот еще что, – Звездорванцев осторожно постучал по столу пальцами, – я позвоню, но… знаете, я могу сразу сказать, что, кроме Иноземцева, вас никто защищать не возьмется…

– С чего это вдруг? – насторожился я.

– Ну что вы, право! – укоризненно воскликнул Звездорванцев. – Я вам гарантирую, что после случая с Гольдманом вами никто заниматься не станет. Пример, знаете ли, очень убедительный. Идите-ка в камеру и подумайте, как себя вести. А если уж совсем меня не презираете, как продажную шкуру, – ответьте, пожалуйста, на ряд процедурных вопросов…

В персональную одиночку меня отчего-то не водворили. Курносый проследовал мимо, и я, очнувшись от мрачных мыслей, заметил, что стою перед открытой дверью камеры № 12, что в противоположном конце коридора от моей одиночки.

– Э-э, дядя! Ты чего это? – Я обернулся к конвоиру и на всякий случай сделал шаг назад.

Ласково улыбнувшись в пшеничные усы, корпусной вдруг рубанул меня под коленки дубиной и резко втолкнул в камеру – от неожиданности я даже не сделал попытки к сопротивлению. Трудно было предположить, что такой толстый и на вид нерасторопный дядька может действовать столь проворно.

В камере присутствовали три человека. Они, расположившись на нижних шконках, азартно резались в «буру».

Некоторое время троица продолжала увлеченно играть, а я получил возможность осмотреться. Двое были сильно здоровы – один, по всей видимости, баловался бодибилдингом, о чем свидетельствовали немного одрябшие, но не утратившие формы мышцы. Второй крепкой статью был наделен от природы: массивные плечи, широченные запястья с толстыми пальцами, испещренные татуировкой, твердокаменная челюсть и грудь бочонком – все это наводило на самые грустные мысли о собственной физической неполноценности. Но опаснее всех мне показался третий: мелкий и сухощавый, он словно был сплетен из стальных тросов, которые при каждом движении руки перекатывались под бронзовой от загара кожей.

«Борец, – подумал я, – бывший… – И еще подумал: – Когда это он успел загореть? Если все лето торчал в камере?.. Странно…»