– Попробуем, – пообещал водила, – щас до рынка доберемся – там нерегулируемый перекресток.

У оконечности фруктового рынка таксер резко притормозил, едва не схлопотав в зад от трусившего за нами «Москвича», и вильнул влево, пристроившись за рычавшим рефрижератором, медленно набирающим обороты. «СААБ» проскочил далее по автостраде.

– Готово дело! – победно воскликнул водила. – Теперь ей придется по кольцу минут двадцать шкандыбать – мы за это время куда угодно укатим!

– Ага! – вяло обрадовался я. – Разборка откладывается на неопределенное… – И осекся. «СААБ», проехавший за поворот метров на триста, стремительно пятился задом по крайнему левому ряду, повергая в панику водителей сзади идущих машин, которые отчаянно сигналили и сдавали вправо, пытаясь избежать столкновения. Поравнявшись с поворотом, «СААБ» зарулил налево и стремительно рванул к нам.

– Ну! – заорал я. Водила резко перегазовал, метнулся за рефрижератором вправо-влево, ища наиболее оптимальный вариант обгона, – в этот момент «СААБ» поравнялся с такси и резко принял влево, поджимая свою левую переднюю дверь к нашей правой передней фаре.

– Подрезала, сука! – отчаянно вскрикнул водила, изо всех сил пытаясь выровнять машину, неудержимо заворачивавшую влево, на овощную палатку. «Бум! Бум!» – глухо стукнули по днищу бордюры.

– Ай! – испуганно крикнула губернаторша, и наша тачка совместно с «СААБом» с разбегу ввалилась в овощную палатку, разметав в разные стороны яблоки, сливы и прочие дары плодоносных долин южного Азербайджана.

Открыв дверцу, я выбрался наружу и вытащил за собой перепуганную губернаторшу. Снаружи было нехорошо. Таксишная «Волга» наполовину находилась за разрушенным прилавком – степень серьезности повреждений авто определить было весьма сложно, поскольку капот был целиком похоронен под грудой свежедавленых фруктов, ящики с которыми минуту назад стояли ровными рядами в глубине палатки. Палатки, как таковой, не существовало – от нагрузки она лопнула по уровню крыши, и теперь посреди кучи фруктов одиноко возвышался чудом сохранившийся шест, угрожающе раскачивающийся в разные стороны. Под грудами полотна что-то шевелилось, стонало и даже невнятно ругалось. Я разобрал достаточно отчетливое «Гищдаллах!!!» и облегченно вздохнул: овощной рынок «держали» мамеды (так в Новотопчинске дразнят азербайджанцев), община которых в криминальном мире области имела солидный вес, так что, задави мы кого из этой братии ненароком, пришлось бы потом покупать танк. Или какой там, в задницу, танк! Вертолет! И быстренько-быстренько крутить лопастями, уматывая в безбрежную даль.

«СААБ», как ни странно, не пострадал совсем. Оксана, проявляя завидное самообладание, сдала машину назад, выехала на шоссе и только после этого покинула салон.

– И где же ты эту грязную шлюху подцепил, а?! – грозно крикнула психоаналитичка, приближаясь и неинтеллигентно тыча пальцем чуть ли не в глаз моей юной спутнице. – На какой помойке ты ее подобрал?

– Я это… Ну, я там… – растерянно пробормотал я, пожимая плечами.

– За шлюху ответишь! – увесисто произнесла губернаторша и неожиданно шлепнула ладошкой по указующему Оксаниному персту.

– Ай! Палец сломала, прошмандовка! – звонко вскрикнула Оксана, тряся правой рукой и одновременно толкая губернаторшу левой.

– Я тебя урою, паскуда! – неожиданным басом взревела губернаторша и бросилась на Оксану, норовя вцепиться ей в горло.

– Девчата, девчата! – встревоженно вскричал я, встревая между двух прекрасных тел и пытаясь их рассоединить. – Прекратите!

– Плати за тачку, дура! – раздался где-то рядом визгливый голос взъерошенного таксера. – Полтора «лимона» гони, идиотка, – фонари, радиатор, крылья – на фуй! Да какой там полтора – все четыре гони!

– Девчата, девчата! – тоскливо кричал я, пытаясь растащить рычащих, аки тигрицы, прекрасных дам, собиравшихся нешуточно растерзать друг друга на куски.

– Твой рот е…ль, тура! – возникла рядом исцарапанная физиономия хозяина палатки – широченного кучерявого мамеда в порванной рубашке. – Палатка – двенадцать «лемон», прюкты-мрюкты – дывадцать «лемон»! Моральный тудым-сюдым ущерб – тоже дывадцать «лемон»!

– Мы заплатим! – кричал я таксисту. – Все восстановим, дорогой! – Это – мамеду! – Девчата, девчата! – Это сцепившимся и визжащим, как стадо диких койотов, дамам.

– Бабки давай, тура! – яростно завопил мамед, рванув на груди рубашку. – А то мен сана кечаль гет на куски – клянусь-э! – на куски порвать буду!!!

Отчаянно подпрыгнув на месте, я оторвал Оксану от губернаторши и грубо толкнул ее в сторону «СААБа», крикнув:

– Садись, заводи мотор! Сейчас ведь сбегутся, действительно на куски порвут! – После чего ухватил за плечи Ольгу и жарко нашептал ей на ухо: – У них тута пулеметы, гранатометы – щас начнут мочить! Хорош придуряться – уматывать надо!

Словно в подтверждение моих слов к месту происшествия начали неторопливо подтягиваться торгаши – все сплошь нехилые мамеды, вооруженные разнокалиберными колюще-режущими предметами явно не заводской кондиции.

– Мы тебе заплатим, обязательно заплатим, дорогой, – вторично пообещал я несколько притихшему при виде намечавшейся массовки таксеру и рванул вслед за выпавшим из моего поля зрения мамедом – хозяином порушенной палатки, который успел прочно ухватить Оксану за руку и теперь тащил ее прочь от «СААБа», ругаясь сразу на трех языках.

– Садись в «СААБ», Оленька, – бросил я по пути взлохмаченной губернаторше – Оленька презрительно фыркнула, однако вняла моему совету и неспешно водрузила свою прекрасную попу на заднее сиденье Оксаниной машины. Я облегченно вздохнул и приблизился вплотную к мамеду, оккупировавшему мою психоаналитичку.

В этот момент Оксана выпала из шокового состояния и заметила, что с ней обращаются не совсем так, как принято в европейских домах. Реакция, естественно, не замедлила последовать.

– Пшел вон, казззел черножопый! – заорала психоаналитичка и, подкрепляя устное внушение, пнула мамеда по голени острым носиком туфельки. Взревев, как слон, мамед отпустил мою подружку и с размаху залепил ей мощную пощечину. Слабо пискнув, Оксана упала на коленки и завалилась набок, мгновенно утратив бойцовский задор.

– Зря вы так, мамед, – сурово сообщил я женоизбиенцу и с маху пнул его ногой в живот – носок туфли провалился едва ли не до позвоночника. – На! Я своих женщин никому не позволяю бить, урода кусок!

От моего пинка торгаш удивленно ойкнул – почти как Оксана несколько секунд назад, сложился пополам, но падать не пожелал, а вместо этого вытащил откуда-то из кармана длинный узкий нож.

– От ты какой! – удивился я. – Ну, тогда на еще! – и зарядил толстяку по затылку кулаком, отчего он рухнул на асфальт.

– Стой, ара, э! Стой! – бешено заорали сзади. Я обернулся – от соседних палаток уже не шли, а бежали мамедовы товарищи по оружию. Впереди всех неслись, отдуваясь, два грузных мужлана в несвежих фартуках, вооруженные мощными тесаками для разделки чего-то большого и твердого.

Легкая грусть вползла в мою легкоранимую душу: через пять секунд эти двое будут здесь, еще через пять подтянутся все остальные, а моя дама раскрыла до максимально возможных пределов свои прекрасные глаза и сидит себе на корточках, застыв как изваяние. Не успеть!

– В тачку, дура! – рявкнул я на Оксану. – Заводи, дура! Бегом!!! – а сам похрустел кистевыми суставами и встал в боевую стойку, надеясь от всего сердца, что мой грозный вид несколько образумит горячих джигитов. Оксана быстренько вскочила и резво загрузилась в «СААБ» – грубый окрик подействовал. А вот на распаленных мамедов мой воинственный вид не произвел никакого впечатления – они продолжали стремительно сокращать дистанцию, размахивая тесаками.

Нырнув под косой рубящий удар первого торгаша, я резко выпрямился и размашисто шлепнул его в лоб раскрытой ладошкой, жестко фиксируя руку в конечной точке. Это мой любимый айкидошный прием при работе с более грузным противником. Словно налетев с разбегу на шлагбаум, мамед высоко подбросил пятки и почти вертикально рухнул вниз, врезаясь головой в асфальт. Что-то неестественно хрустнуло – изо рта пострадавшего хлынула кровь, обильно орошая подступы к палатке.