Из тех, кому положено, на похоронах не было лишь молодой вдовы и сына покойного, который так и не удосужился бросить к известной матери свой долбаный конгресс и примчаться домой, чтобы в последний раз припасть челом к хладным рукам отца. И это отсутствие, внешне вроде бы незаметное, накладывало на всю торжественную церемонию отпечаток какой-то незавершенности. Какой-то убогости, что ли…

Ник-Ника можно было пожалеть. Поистине, сколь бы высоко ни вознесся ты, каким бы огромным состоянием ни владел, но если после смерти для тебя не нашлось места в собственном доме и доме твоих детей… Чем, в таком случае, ты лучше безымянного бомжа? Того тоже похоронили за казенный счет. Правда, без процессии и монументального надгробия – ну так что же? Вы равны пред ликом смерти! Тела ваши сгниют и рассыплются в прах одновременно. Даже нет – бомж скорее всего протянет гораздо дольше, если вообще не удостоится самопроизвольной мумификации. Потому что в отличие от Ник-Ника он в большом количестве употреблял прескверные горячительные напитки, которые основательно пропитали все его клетки. Вы одинаковы. Очень, очень обидно…

– Эх и не вовремя же ты, Николаша! – горестно пробормотал Дон, когда гроб миновал чугунную кладбищенскую ограду. – Мог бы годик-другой подождать… – И украдкой покосился на нас с Оксаной. Как-то мы восприняли вроде бы искреннее проявление его скорби?

Мы восприняли. Оксана поравнялась с патроном и взяла его под руку – старый половой разбойник тотчас же прижал поплотнее локоть к ее боку. Я тоже поравнялся с шефом, но брать его под локоток не стал, а лишь красноречиво вздохнул, показывая, что разделяю его горе в полной мере и все прекрасно понимаю.

Отношение Дона к внезапной кончине вице было двойственным. Как лицо, максимально приближенное к персоне, я прекрасно понимал эту двойственность и в определенной степени даже сочувствовал шефу. Как лицо, явившееся причиной всей этой истории, я отчетливо осознавал, что для Дона данный исход в сложившейся ситуации – как ни кощунственно это будет звучать – чуть ли не наиболее оптимальное разрешение кое-каких проблем, возникших за последний период в их с Ник-Ником совместной деятельности.

Если в день гибели Гнилова Дон был ошеломлен и подавлен, то сегодня он выглядел вполне свежо и элегантно. Я бы даже сказал, что у шефа проклевывалось бойцовское настроение: по дороге на кладбище он, забывшись, начал насвистывать «Вальс-фантазию» Глинки, отбивая пальцами такт по обшивке двери «Линкольна». Дело в том, что «Вальс-фантазия» сквозь зубы во все времена свидетельствовал о напряженной работе мысли патрона, характерной для обдумывания какой-нибудь хитроумной многоходовой комбинации или сногсшибательной аферы… К горестной подавленности и тотальному смятению чувств мелодия Глинки не имела никакого отношения. Все товарищи из близкого окружения прекрасно об этом знали. Вот поэтому мы и переглянулись многозначительно со Славой Завалеевым – начальником СБ, расположившимся между мной и Оксаной на заднем сиденье «Линкольна». Чего-то там себе гоняет старикашка!

Шеф заметил этот перегляд в зеркало и смутился: начал откашливаться и сморкаться, пряча лицо в гигантский носовой платок, приобретенный накануне специально для похорон.

С одной стороны, потеря Гнилова была для Дона страшным ударом. Ник-Ник – деловар божьей милостью – держал в своих руках целый ворох административных вопросов, которые, кроме него, никто не мог решить.

– Придется минимум на пару месяцев все бросить в задницу и конкретно засучить рукава, – пожаловался Дон вчера за ужином. – Вот не было печали! Так славно все шло…

Действительно, в последнее время дела фирмы обстояли как нельзя лучше. «Даная» (так именуется наше учреждение) владела монополией на производство, обработку и реализацию всей областной сельхозпродукции. Те сорок процентов оборота, что не удавалось реализовать в пределах области, благополучно сплавляли в другие регионы и даже за рубеж. Можно без ложной скромности заявить, что минимум треть населения страны пьет наш кефир, молоко и то, что из него получается. Трескает наше мясо, колбасы, сосиски, окорока, маринады и полуфабрикаты из всякой всячины, что до поры до времени безбедно пасется на обширных просторах наших фермерских угодий, оборудованных по последнему слову евронауки.

Фирма насчитывала в своем составе что-то около пяти тысяч сотрудников, трудившихся в поте лица как в Новотопчинской области, так и в одиннадцати филиалах, размещавшихся в других регионах. В общем – гигантская машина для качественной кормежки населения, имеющая устойчивую тенденцию к совершенствованию и процветанию.

А теперь чисто умозрительно разделите жизненную сферу всей этой махины на две равновеликие доли – законную и криминальную. Такое разделение имеет место вовсе не потому, что Дон и его ближайшее окружение – конченые негодяи. Оно закономерно вытекает из нашего через зад сформированного общественно-государственного уклада – не буду детализировать, сами все прекрасно знаете.

Так вот, представьте, что вся эта полукриминальная махина опирается на два мощных столба – Дона и Ник-Ника. И в один прекрасный день столб, который поддерживал криминальную половину, стремительно рушится! Половина эта зависает в воздухе. Если не принять экстренных мер и в срочном порядке не соорудить новый столб, вся конструкция в самом ближайшем времени грохнется на землю и разлетится на кусочки…

Вот вам первый аспект восприятия Доном факта внезапной кончины своего вице. Аврал, сумятица, адский труд и нервотрепка – к черту налаженная размеренная жизнь, полная упоительной неги.

Далее. Гнилов был моложе Дона на десять лет. Представьте: крепкий и здоровый вице-президент пятидесяти лет, ничем не уступающий в интеллектуальном плане своему шестидесятилетнему, начинающему заметно дряхлеть шефу. Кое-кому это может показаться несущественным, однако… Нет, Дон, разумеется, голова! Глыба и матерый человечище – поднять такую махину из ничего! Это надо быть во всех аспектах неординарной личностью. Таких по всей России едва ли с десяток наберется. Но если Гнилов в пятьдесят лет уже вовсю пахал вице-президентом мощного образования всероссийского масштаба, то Дон… Кем он там был в свои пятьдесят? Да-да – именно! Вчерашним преподавателем истории, владельцем кирпичного заводика в пригороде Новотопчинска, на котором вкалывали день и ночь аж трое рабочих! Улавливаете разницу? Ник-Ник, возможно, сам того не желая, обогнал своего шефа на целых десять лет в стремительном беге по лестнице благополучия. А еще Дон проявил некоторую недальновидность, пустив ситуацию в сфере распределения усилий на самотек. За последние два года Ник-Ник, обладавший чудовищной жизнеспособностью и пробивной активностью, значительно расширил круг своих полномочий и даже самовольно узурпировал некоторые руководящие функции, в большей степени приличествующие самому президенту фирмы. Иными словами, аккуратно потеснил шефа. Полагаю, что, если бы дело так пошло и далее, годика этак через два-три вполне мог возникнуть вопрос: кому целесообразнее быть президентом фирмы?

В последнее время эта проблемка, внешне вроде бы совершенно незначительная, тяжким бременем давила на Дона и отравляла ему жизнь. Отыграть назад уже не представлялось возможным: Ник-Ник занимал в фирме слишком серьезное положение…

Вот вам второй аспект восприятия Доном факта внезапной кончины своего вице. Таким образом, понеся утрату, мой патрон заполучил кучу срочной работы, от которой он уже успел отвыкнуть. Он попал в пиковую ситуацию, требовавшую напрячь мускулы в титаническом усилии и в полной мере проявить бойцовский задор. Вместе с тем как бы самопроизвольно и безболезненно разрешалась проблема с сильным соперником, который, как выражаются спортсмены, на последнем участке дистанции активно работал конечностями и жарко дышал в затылок. Колесо судьбы, управляемое рукой ПРОФСОЮЗА, внезапно повернулось, одним движением сбросив этого соперника под откос. Дон остался на лыжне один…

Поминали в головном офисе. В конференц-зале, где еще не выветрился устойчивый аромат хвойной эссенции, были роскошно сервированы столы персон этак на триста.