Женщина быстро, но пристально поглядела на Грейс. Глаза ее остановились на обручальном кольце.

— Красивое кольцо, — сказала она наконец.

Грейс привыкла к тому, что люди пялятся на ее обручальное кольцо. Оно было шикарное — с бриллиантом в два карата, ограненным как изумруд. Когда Лэз подарил кольцо Грейс, та поначалу стеснялась его носить. Изначально Лэз планировал подарить ей обручальное кольцо своей бабушки с более скромным бриллиантом в простой оправе, но за неделю до того, как он собирался сделать предложение, его мать сказала ему, что кольцо украли. Она получила значительную сумму от своего страхового агента, которой хватило бы не только на то, чтобы купить другое кольцо, но и на то, чтобы отремонтировать кухню. В конце концов бабушкино кольцо обнаружилось в ее депозитном ящике вместе с родословной ее жеребца, но к тому времени Грейс с Лэзом уже уехали в Белиз.

— Я должна поставить вас в известность, — сказала секретарша, — что поступило несколько жалоб на шум из вашей квартиры.

Грейс постаралась не подать виду, насколько ошеломлена такой информацией. В конце концов, она знала, что Лэз время от времени передает квартиру в субаренду. Но обычно он упоминал об этом.

— Приму необходимые меры, — заверила она секретаршу.

Грейс спустилась в лифте на четвертый этаж и сейчас стояла перед дверью старой квартиры Лэза. Ключ и роза, которые она бросила здесь в прошлый раз, исчезли. И хотя у нее и был ключ из аквариума, она решила сначала позвонить. Выждав подобающее время, Грейс вставила ключ в замок и открыла дверь. Если здесь кто-нибудь и жил, то никаких видимых следов этого проживания заметно не было — ни еды, ни свежих газет, ни беспорядка; ничто не указывало на то, что квартира обитаема.

Школьный стол Лэза и книжные полки из шлакоблоков выглядели так, будто к ним не прикасались долгие годы. К антенне телевизора, принимавшего только местные станции, и то с кучей помех, были по-прежнему прикреплены кроличьи ушки из фольги. Грейс обратила внимание, как пыльно кругом, причем все было покрыто не обычной пылью и гарью, а какими-то тускло поблескивающими частичками.

Грейс продолжала оглядывать комнату, как будто попала на выставку доколумбового искусства. Начиная с флюоресцентных светильников и кончая самодельной, «под дерево», кухоньки с кладовкой, все в квартире выглядело более чем скромно. Лэзу она и нравилась такой — прямая противоположность модерновым двухэтажным апартаментам его матери на Парк-авеню. От былого величия квартиры сохранились только нераспечатанная стойка с вращающимися полками для закусок, некогда служившая обитателям гостиницы, да газовый камин. Мать Лэза говорила, что он «снимает угол».

Когда Лэзу исполнилось тридцать два, в один из немногих визитов его матери, соблаговолившей почтить их своим присутствием, Грейс приготовила на ужин седло барашка с картофельной запеканкой. Ужинали за карточным столом, вокруг которого расставили складные металлические стулья, и большую часть вечера пытались отключить сверхчувствительную пожарную сигнализацию, которая срабатывала даже тогда, когда Лэз задувал свечи на гринберговском шоколадном торте.

Грейс удивилась, заметив на пыльном кофейном столике заводных щенков. А потом она увидела удлинитель, утыканный штепселями, провода от которых вели во всех направлениях к различным электроприборам. Удлинитель выглядел до жути похожим на тот, который у нее пропал. Если раньше она могла считать загадку удлинителя решенной, то теперь возникло еще больше вопросов. Она понимала, что все это не просто совпадение, и стала гадать, уж не соединила ли ненароком судьба их с Лэзом для игры в кошки-мышки. Женатые, но существующие порознь — все равно как если бы они играли в шахматы за разными досками.

Грейс присела на край кушетки. Это был изумрудно-зеленый бархатный раздвижной диванчик, на котором Лэз спал в пору учебы в колледже, с продавленным матрасом, в котором не хватало нескольких пружин. Лэз обычно заменял их скрученной проволокой, на которую Грейс натыкалась, когда делала влажную уборку. Она вспомнила, каких усилий стоило ей сложить матрас и закрыть диванчик. Иногда приходилось в буквальном смысле прыгать на нем. Грейс провела рукой по обивке. Бархат вытерся до бледно-зеленого цвета у подлокотников и на сиденье, где они привыкли кувыркаться.

Она вспомнила утро вскоре после того, как они съехались, когда она нашла черно-белую фотографию женщины внутри одной из застегивавшихся на «молнию» подушек сиденья. Лэз сказал, что, возможно, ее забыли там прежние хозяева кушетки. Объяснение было таким простым и ясным, что Грейс даже стало стыдно, что она вообще задала этот вопрос. На следующий вечер Лэз завязал ей глаза и повел по извилистым коридорам, вверх по винтовой лестнице и, наконец, наружу. Когда он снял с ее глаз повязку, Грейс увидела перед собой линию горизонта.

— Я думала, дверь на крышу закрыта, — сказала она.

— Закрыта, — ответил Лэз. — Но я заплатил Джорджу.

Грейс улыбнулась и тут заметила в дальнем северном углу гамак под навесом из спрессованной соломы и книгу, лежавшую на сложенной столбиком черной черепице.

— Смотри-ка, — сказал Лэз, проходя к гамаку, — кто-то читает «Обломова».

Они с Грейс неделями читали его вслух по ночам. Лэз взял книгу и открыл ее, причем корешок треснул. Свой экземпляр они купили в книжной лавке на Стрэнде, и на оборотной стороне переплета еще сохранились написанная карандашом цена и экслибрис прежнего владельца.

Грейс перегнулась через металлическое ограждение, и перед ней открылась перспектива Бродвея, уходящего вдаль, за Колумбийский университет. Она отчетливо, до яви представила, что сможет увидеть очертания особняка, где они впервые встретились. В ту ночь, когда они лежали в гамаке, Грейс не сомневалась, что эти воспоминания пребудут здесь всегда, давая почву под ногами ей и Лэзу, особенно в разлуке.

Теперь она не могла вспомнить, действительно ли они закончили читать «Обломова». Но речь никогда и не шла о том, чтобы добраться до конца. У них была манера останавливаться и начинать чтение с начала, не пропуская ни строчки. Усталость охватила Грейс; она поставила мешок для покупок на пол и опустила голову на украшенную кисточками подушку. Погружаясь в сон, она пыталась вспомнить, чем заканчивается «Обломов».

Разбудил ее громкий стук в дверь.

Снаружи было темно. Она услышала, как дождь барабанит по кондиционеру. Стараясь понять, где находится, она вспомнила обрывок сна, мелькнувшего в ее наполовину пробудившемся сознании. Лэз стоял по другую сторону дверного проема, затянутого густой паутиной. Он прошел сквозь нее, но ни одной паутинки к нему не пристало.

Встав с кушетки, чтобы открыть дверь, она заметила висевшую на крючке коричневую кожаную куртку, точно такую же, как у Лэза. Ошеломленная, боясь, что все еще спит, она протянула руку и дотронулась до куртки. Потом сняла ее с крючка, уронив на пол ветровку и бейсбольную кепку. Продев руки в рукава, она сунула их в карманы. Сердце ее упало: у этой куртки, в точности похожей на куртку Лэза, дыры в подкладке не было. Снимая ее, Грейс заметила протершиеся заплаты на локтях. Это не была пропавшая куртка, которую она искала, но в то же время она очевидно принадлежала пропавшему человеку.

Спускаясь в лифте, Грейс сообразила, что совершенно позабыла о стучавшем, настолько ее отвлекла куртка. Возможно, это был кто-то из техобслуживания, приходивший, чтобы сделать перерасчет, подумала она.

Портье в вестибюле сменился. Грейс мельком взглянула на медные часы на конторке: четверть шестого. Она проспала три с лишним часа! Она не успела отменить «пшеничный вечер», и Кейн с Грегом будут ждать ее и Лэза в семь.

— Вы разминулись с мистером Брукменом, — обратился к ней портье, когда она проходила мимо конторки. Остановившись, Грейс обернулась.

— Простите?

— С мистером Брукменом, — повторил портье. — Вы только что с ним разминулись.