Солнце сползло на край земли, хоть и отсутствовал я под открытым небом всего-то минут пятнадцать.

— Ну что, нашли, чего искали? — встретил меня щекастый с пронизанными от напряжения красными нитями глазами.

Трофимов отвел меня в сторону, стал, заслонив краснощекого своей широкой спиной.

— Что там?

— «Сушка». Рабочая, по ходу. И Олька вроде как водить умеет.

— Понял. — Он прокрутил в голове все, что, видимо, знал и что относилось к этой затее с походом в Гавришовку и Жекиным планом мщения. — Понял, — повторил еще раз. Старлей не казался мне удивленным. Вроде как открылось, что Олька классно умеет готовить борщ. Коротко удовлетворительно кивнул, мол, хорошо, оценил. — Примерно так я и думал. Отличная работа.

— Это-то да. Что с гостями делать будем? — спрашиваю. — Окуляру придется перемещаться, о нем «доги» предупреждены. Да и на всех не хватит.

— Можно подумать, у нас есть варианты.

— А с этими что делать? — Я бросил нечаянный взгляд на краснощекого.

— Перестань, Салман. Хочешь еще поиграть в «сложите стволы»? Думаю, в этот раз не проканает. Они что, даром Куле стуканули?

В сущности вопросы, конечно, дурацкие. Если наша цель на сегодня — «дожье» логово, и пташку в небо поднять нужно до восемнадцати ноль-ноль, то другого варианта тут нет. Ни о каких переговорах и мирном решении вопроса с ребятами Кули даже речь не идет.

Почему-то вспомнился военнослужащий запаса — офицер штаба ВВС Пернат. Теперь уж точно никаких сомнений — он знал, от чего был золотой ключик. Обещал, что «доги» за него готовы будут патроны ящиками менять. Быть может, не такая уж и фантастика, если им объяснить от чего он и сказать, что второй ключ — в руках человека, готового совершить подвиг Гастелло?

И вот теперь картина маслом: к нам втихаря приближается «дожья» гвардия численностью человек двадцать. Знают, что пришли мы за чем-то архиважным. А может ли быть что-нибудь архиважное для тягача, что не заинтересовало бы «дога»? Нет, конечно. И уйти отряду, естественно, не позволят.

Трофимов оглянулся на Бакуна и одним коротким взглядом передал все. И объяснение, и приказ, и просьбу не умирать. Они были слишком близко к цели, чтобы от нее отказываться. Времени оставалось разве чтобы бежать, но эти люди охотнее примут смерть, чем решатся уйти. Даже, думается, Чирик.

Кучный бородатый мужик с широкой спиной, рыхлым лицом и громоздкими, неуклюжими пальцами перехватил этот взгляд. Он понял, что мы знаем о приближающейся группе поддержки и их, хозяев секретной локации, уже скинули со счетов. Он понял, что, если завяжется бой с группой Кули — а он завяжется по-любому — мы не сможем оставить у себя в тылу хоть кого-нибудь из тех, в ком сомневаемся. Жаль, что мы сомневаемся в тех людях, в которых я бы совсем не хотел стрелять. Но в этом случае они — неминуемый расход.

Тик-так, пошла стрелка на моем внутреннем секундомере.

Существует некое правило: умные умирают первыми. Мужик только открыл рот, чтобы предупредить своих, как Бакун выстрелил. Коротко протарахтел АК, пули прошили выпирающее над туго затянутым поясом брюхо. Мужик отлетел назад, раскинув руки и выронив обрез.

Бухта, среагировавший в тот же миг, шмальнул в другого, в красном растянутом до колен свитере. Но мужик сумел предвидеть эту атаку и отскочил за ржавый трактор. Пули прошили ему лишь руку повыше плеча.

Закричали из казармы женщины, их голоса доносились будто из-под земли. Заржали в стойле, забились по углам лошади. В лае зашлись собаки. Зашибись музычка.

Трофим кувыркнулся в сторону, когда краснощекий шарахнул в него из верхнего ствола своего «Байкала».

— С-сучары-ы-ы!!! — завопил кто-то.

Я бросился на воз, дно в котором было устелено сеном. По мне шмальнули, казалось, сразу трое. Деревянный борт с одной стороны разлетелся в щепки. Краем глаза я успел увидеть, как Трофим поймал «Байкал» краснощекого за ствол, предплечьем двинул тому по зубам. Выкрикнул что-то и Чирик, открыв по кому-то огонь из своего короткоствола. «Форт» у него небось такой же, как я отобрал у Шпыры. Попал меж лопаток тощему, длинновязому, развернувшемуся было в сторону открытых ворот.

Вой женщин усилился. Собаки рвались с цепей как бешеные. На земле лежали, раскинув широко руки, уже два трупа. Рафат подстрелил еще одного. Тем не менее тот, получивши пулю в плечо и шею, нырнул в курятник, вынудив пугливых птиц в ужасе покидать свой дом. Псевдоазиат без раздумий бросился вслед за ним. Что-то там загремело, как полка с посудой обвалилась, затарахтели пустые ведра, зазвучал отборный мат.

Свалившись с той стороны телеги, я даже не ощутил, как обожгло бок, — привык. Валерьич еще зашьет, когда узнает, ради чего я его предписания нарушил. Приземлившись в сухие коровьи лепешки, я включился в работу. К небольшому моему изумлению, мужики не вели себя как мишени в тире. Знать, точно готовились к такому раскладу: трое, отстреливаясь на ходу, метнулись к дверям в казарму, один за вырытый в углу базы колодец прыгнул, еще двое к дровнице у бетонной стены шмыгнули, оттуда разрядили в сторону Бакуна сразу два ствола. А вот седьмой — мой клиент — за «уазик» ржавый, пригорюнившийся у крыльца казармы, забежал. Мне, лежащему на земле, ничего не стоило стрельнуть ему по ногам. Из трех пуль в цель попала одна, но и того хватило. Взвыв, ополченец упал целиком, и тогда я отправил в него сразу десяток. Это был первый раз за последние три года, когда я не испытал облегчения, пришив противника.

— Вали лысого, за телегой! — прокричали от казармы.

Один длинный ствол высунулся из проема дверей казармы. Я шмальнул туда еще до того, как кудрявый, чернобурый, усатый мужик по мне прицелился. Вскакиваю на ноги, добавляю еще. Пули дырявят дверь, со стены отваливаются куски штукатурки. Но, отчаянный, он и не думает сдаваться. Дождавшись короткого тайм-аута, тут же палит в меня. Наугад, особо не прицеливаясь. Дробь откусила от телеги пристойный кусок щепок в том месте, где я прятался.

Я бросил взгляд ко входу в бункер. Переместиться бы туда. Но лучше подождать, чтоб не прихватить с собой пригоршню дроби в задницу. Тем более Трофимов, затащив краснощекого вглубь коридора, ввязался с ним в драку. Но краснощекий из-за своих габаритов и деревенской закалки оказался нечувствителен к кулачным ударам, а потому старлею придется попотеть, чтобы завалить верзилу.

Улучив момент, я метнулся в противоположную от бункера сторону, к накрытому куском брезентины потемневшему стогу сена. Сухая трава особо дробь не задерживает, но выбора у меня не было: кудрявый как раз вытянул в дверной проем ствол. Пришлось принять позу эмбриона и выждать, пока рой дробинок после двух выстрелов не прочешет стог и с цокотом не разобьется о поросшую мхом плиту ангара. Затем выглянул на секунду. Как раз встретился с кудрявым взглядами. Выстрелил в ответ от бедра, почти не целясь.

— Аа-а-ать… сука… — из казармы. — Гниль, сука…

Выглядываю, став на колено. Попал, кажись. Ствол все еще торчит, но рука вымазана кровью, тяжелый сгусток потянулся с цевья.

— Киньте пушки — будете ж-жить! — крикнул Бакун, пустив короткую очередь по крышке колодца и не дав прячущемуся там молодому селянину поднять головы.

— А х*й тебе! — ответили из-за угла сарая.

Тик-так…

Два ствола оттуда бабахнули. Бакун, который особо и не прятался, двигаясь как разудалый морской пехотинец — на полусогнутых и приложившись щекой к прикладу «калаша», — дал очередью в ответ.

Следующий заряд из ружья вместо сержанта достал сразу двух собак, что рвались с привязи. Одну подбросило вверх, словно током ударило, другая свалилась замертво. Захлебный лай сменился жалким скулежом.

Бакун, решив не играться в морского пехотинца, воспользовался укрытием: переместился за горку кирпичей, предназначенных для достройки этого самого сарая, присел там.

В это же время усатый парень с прыщавым лицом, прятавшийся за колодцем, выстрелил в перебегающего двор Чирика. Промахнулся, но решил убедиться: высунулся над крышкой колодца больше необходимого, чтоб посмотреть — а вдруг хоть ранил?