— Я — всего понемногу, Глеб, — отведя взгляд, сказала она. — Немного солдат, немного выпускница летной военной школы, немного горный специалист, немного хакер, немного оперативник российского ГРУ. Немного обычная женщина — простая винничанка. Как оригами из разных цветов: и безобидные маргаритки тебе, и шипастые розы. Какой тебе больше подходит?

— Шпион, значит? — Я не знал, как реагировать на эту новость, поэтому сделал вид, будто подсознательно уже об этом догадывался. Ну как если бы только нужно было официальное подтверждение теории. — И что же обозначает твой позывной?

— Когда-то за утечку такой информации могли полететь головы. Прежде всего, моя, — хмыкнула Ольга. — И накрыться вся сеть. Сеть проекта «Руно»… Хочешь знать о позывном? Все до тошноты просто. Агентам, которые работали в других странах, присваивали только номера. Принадлежность к стране заключалась в доменном имени.

— «Ру», — догадался я.

— И «No» (или №), номер. Мой номер девять-двенадцать.

— Неплохой, выходит, с тебя агент, Руно-девять-двенадцать, раз знала о секретной точке, которой нет даже на военных картах. И значит, у вас с Жекой что-то было?..

Угу, думайте что хотите, а из всего услышанного мой мозг почему-то зацепился именно за это. Секретная точка с ядерными ракетами — да ну и хули? Что с них взять? Тактический бомбардировщик? Ну посижу, штурвал поверчу. Побурчу, пока губы не заболят. Цимес-то мне в чем? А вот девка эта… ну убейте меня, приглянулась. Бывает такое у мужиков, верите? Приглянулась — и потащился за ней хоть на край света. А тут — шлеп! И вот такая оказия. Русский нашифрованный шпион в плотной связи с десантником. Как тут обойти вопрос стороной?

— Нет, — она качнула подбородком, и я снова уловил запах мыла и сопутствующий ему возбуждающий аромат чистого женского тела. — Я такой же должник перед ним, как и ты. Только позарилась я в свое время не на муку. Банды, конечно, не собирала, как-то сама промышляла. — Понял, уколола, зараза эдакая. — Ну и попалась… Хотя как «попалась»? Сама, считай, к ним пошла.

— Обвесилась тротилом и не сработал взрыватель? — иронизирую.

Ольга не улыбнулась. Грустно вздохнула, нервно погладила ладони.

— За пару недель перед тем, как я проникла на охраняемый «догами» объект, прибился ко мне мальчик. Когда «африканец» потянул, он только первый класс закончил. Сережкой звали. Отец от лихорадки умер, мать во время эвакуации в толпе затоптали. А парнишка чудной такой оказался, бесстрашный, везде за мной по пятам, как собачонка, — Ольга улыбнулась, вспомнив, видать, малого. — И тогда за мной увязался, не отгонишь. Не бить же его. Посадила в газетном ларьке, попросила не высовываться, дождаться меня. А он… понятное дело… Пошел за мной, спалился сам и меня… Вот тогда «дожьё» его и подмело. Подумали, сын мой. Я бы отбила парнишку, да боялась в него попасть. Потому и пошла в плен, считай, добровольно. Готовилась, знаешь, как к мужикам попала, а оказалось… они там сами друг другу бабы, да и шалав этих на «конфетке» жопой жри. Знаешь, что со мной делали почти целый месяц? — В коварстве сузила глаза, громко выпустила воздух ноздрями. — Они каждому пленному роль придумывали. Я у них вот собачкой была. Надо было ходить на четырех лапах, ссать, опуская к земле только задницу, нюхать задницы другим собачкам, наскакивать друг на друга. Это их долбаное развлечение. Если б не Жека, мне бы вообще не жить. Из петли, считай, вытянул. Бежать помог. В отплату я ему и рассказала об этом бункере. Перед Богом тогда поклялась, что этот гадючник будет сметен. Тогда была уверена, что только Жеку одного и спасу. Пусть мне самой придется сдохнуть, но они жить не будут! Они ведь Сережку на моих глазах… Не поверили, что пацаненок мне чужой. Поэтому я должна. Понимаешь? Должна… Сделала бы это еще раньше, да чертовы ключи. У нас ушел год, чтобы их найти. Думаешь, я бы стала рисковать сама и вас подписывать, если б сомневалась хоть в чем-нибудь?

Мы молчали, смотря друг другу в глаза и выискивая в них невесть что. Может, пытались сказать друг другу нечто такое, что в нашем положении сложно сказать словами?

Потом она улыбнулась. Лишь глазами. Уголки ее губ приподнялись едва-едва для того, чтобы выражать даже намек на радостное настроение. Она неотрывно смотрела на меня и, казалось, спрашивала: «Зачем говорить обо всем этом, если оставшееся время можно использовать по-другому?..»

— Может, ты меня все-таки лучше поцелуешь? — предложила она.

Я поцеловал ее. Так, наверное, как еще не целовал никого за свои двадцать девять лет. Даже тех, у кого в порыве обоюдной страсти трещали кости. Они казались всего лишь игрушечными машинками в песочнице по сравнению с гонкой в Ле-Мане. О, как я это сделал! Так, будто бы на меня была возложена функция продемонстрировать подрастающему поколению дебилеющих интернетных задротов, как нужно целоваться с девушкой.

— Салман. — Призрак стоял на пороге. То, что он увидел, его, конечно же, не ошеломило.

— Призрак… — шиплю сквозь зубы. — Твою м… Ты хоть иногда стучаться умеешь?

— Проблемы у нас. Окуляр не поможет. Оль, как пташка?

— Пока только снаружи проверила, — ответила она, быстро вжикнув молнией на куртке и спрятав от моих голодных глаз всю красоту. Подошла к крылу, подняла лежащий на полу пристыкованный к большой емкости у стены толстый топливный шланг. — Но, думаю, помнит, как летать.

— Сколько времени тебе нужно?

Она пристыковала заправочный пистолет к заливной горловине. Затем подошла к вертикально стоящей у стены большущей емкости, постучала по стенке.

— Топливо есть, правда немного, — сказала, толкнув рычаг и провернув на два оборота вентиль. — Думаю, минут двадцать.

— Не успеем, — сказал Призрак.

— Не успеем что? — спросил я, подойдя к нему. — Какие проблемы?

— Стрелок заметил движение в зеленке, со стороны города. Десятка два, в черном. По ходу, предупрежденные — движутся быстро, но не палятся. Скорее всего, кто-то из здешних выскользнул, пока вы переговоры вели. Местные уже напряглись, перемигиваются, готовятся к замесу.

Я оглянулся на Ольку. Приложив ухо к емкости, она слушала, как внутри сбойчиво гудел насос.

— Справлюсь, — ответила она на незаданный мною вопрос. — Захлопнешь за собой дверь, ключи брось сюда. Когда будете готовы, дадите знать.

Закрыть металлическую дверь было тяжелее. Еще и потому, что за толстым слоем металла и бетона я оставил девушку, которая для меня значила теперь больше, чем просто умеющая управлять самолетом. В сердце словно кто-то иглу воткнул. Но прошло быстро — эмоциям в таких делах нужно вовремя указывать место, иначе жди беды. Знаю, проходил.

— Банда Кули? — спрашиваю, двинувшись за Призраком к выходу из ангара.

— Возможно. Но их слишком много. Наверное, еще кого-то в подсобники взял.

— А ты переболел свой нейтралитет, гляжу? Забыл сказать, что рад тебя видеть, — говорю, хоть и на лице моем нет и намека на радость. — И ты не удивился, что тут самолет. Знал об этом с самого начала?

— Епт, Салман. Ну это ж Гавришовка. Ты слыхал, чтоб здесь танковая дивизия располагалась? Знать-то не знал, но догадывался. А девка не промах, да? — и, оглянувшись на меня, заговорщицки подмигнул: — Молодец. Не затупи только с ней, как ты умеешь.

Зараза.

Перемена во дворе стратегической авиабазы была заметна даже невооруженным глазом. Баб, детей и стариков как ветром сдуло. Об убитом старейшине напоминала лишь небольшая лужица крови у ворот. Даже любопытные и переживающие за мужей бабы из окон не выглядывали, что уж совсем дурной знак. Зашхерились прочно. Остались на хозяйстве лишь мужики, человек восемь, с охотничьими ружьями: русскими двустволками и забугорными пятизарядками «со скользящим затвором» — оружие что надо для коротких дистанций. На рожах их появилась какая-то недопроявленная, хищная радость. Вроде как сговорились нас ошарашить чем и с трудом сдерживались, дожидаясь условной команды. И от пули снайперской умело так скрылись: кто под стеной стал, кто у недостроенного кирпичного сарайчика, кто у курятника из бревен.