В любом случае, если водила окажется прав, и охрану рынка будет осуществлять пара обдолбанных несмышленышей, можно будет рискнуть. Если же нет — удачи, Ряба, я съеду.
Отлепившись от стены, я подошел к круто завернутой винтовой лестнице, коей бывший хозяин соединил два этажа узкого, как кирпич, и непросторного, но зато (что очень практично в наше время) двухэтажного дома. Под лестницей находился чулан. Квадратную ляду я перетянул цепью и повесил тяжелый амбарный замок. Защита? Да какая там защита? От воришки не шибко опытного. Чтоб помучился перед тем, как от злости на уголек изойти.
В чулане-то пусто.
Правило номер два: не стоит держать все запасы в одном месте. Я это на собственной шкуре прочувствовал. Когда пару раз, истекая кровью, едва дотаскивал до дома небогатый взяток, а на следующий день, пока к лекарю, на три квартала выше живущему, наведывался, от взятка шиш оставался. Тягачи, они и в Африке тягачи. Сопрут у другого тягача и глазом не моргнут. Посему с каждым разом, что тянешь что-нибудь ценное, мимовольно становишься хитрее и изобретательней. Все, что у меня есть на кухне, это затверделая лепешка, отдаленно напоминающая лаваш, по полкружки чая и сахара, пшенки где-то на две тарелки и с десяток проросших картошин. Запас примерно на неделю. Закончится — схожу в «магазин» за продуктами: у меня еще кое-что лежит в схронах на разных точках Вишенки.[3] В местах, где точно не шастают тягачи, вычеркнувшие целый ряд сооружений как не располагающих ничем полезным для выживания. Например, в здании районного управления пенсионного фонда, где горы бумаг чередуются лишь с рядами бесполезной оргтехники.
Но вот, стоя у обманки с амбарным замком, в который раз пытаюсь вспомнить — в каком именно схроне у меня припасен мешок муки? И прихожу к однозначному выводу: мука мне нужна. Тут вопрос в другом.
Конечно, Рябцев прав, зима — не тетка. Это в позапрошлом году, сразу по окончании эвакуации, когда мы еще не считали себя брошенными на произвол, обошлось так-сяк. Даже «доги», помню, самым бедовым крупу и сахар с охраняемых складов раздавали. Пайки, правда, кошке на лизок, но все-таки. А вот уже прошлой зимой пришлось нам тут всем несладко. Знаете ли, мало кто оказался готов к подобного рода трудностям, ведь большая часть квартир, которые оставались единственным источником добычи, к середине января уже была вычищена до последней хлебной крохи. За нетронутые двери в высотках люди убивали друг друга.
Женщины, девушки, подростки все как-то в одночасье стали мало отличаться от зверья. Мало кто до этого видел, на что способен отец семейства, у которого уцелели дети. И мало кто догадывался, какую грань преступит мать умирающего от голода ребенка.
Мешок муки в этом свете — естественно, не гарантия благополучного зимовья, но в качестве небольшой дозы успокоительного для вечно озабоченной души все же годился.
С другой же стороны, были «псяры», они же «доги» — некогда военное формирование, которое со времен введения так и не отмененного чрезвычайного положения пережило несколько этапов, прежде чем стать таким, каким мы его знаем сегодня.
Подчинение — самый кондовый аз военной службы, без которого, казалось, не может существовать армия, закончилось в самом начале. Как только «африканец» добрался до солдатских казарм, так и закончилось. Почему-то ранее считалось, что наша армия в критических ситуациях способна к потере самоорганизации и дисциплины. Ничего подобного. Наша армия в критической ситуации не потеряла самоорганизации — она потерялась сама. Массовые дезертирства, саботажи, потеря контроля и запустение — все это тщательно просеяло личный состав украинской армии. На службе остались лишь самоотверженные уники, которые даже в разгар пандемии не отказались от своего призвания. Это на их плечи был взвален приказ главнокомандующего вооруженных сил номер пятьсот десять — о мобилизации сил всех родов войск, переводе их под оперативное командование штаба внутренних войск и расположении гарнизонов в областных центрах. А также формирования мобильных отрядов добровольцев. Для, разумеется, поддержания усиленного порядка в городах и недопущения нанесения урона государственному имуществу и имуществу граждан.
Предполагалось, что мобилизовать будет некого — бойцы-то по домам разбежались, дезертировали, как сказал Пуля из небезызвестного «ДМБ», на хрен. Менее десяти процентов от общего числа осталось. Ан нет. На громко объявленный призыв вливаться добровольцами неожиданно народец, из живучих кто, потянулся с охотой. Выбирать у командиров особо возможности не было. Ситуация требовала немедленного и довольно жесткого вмешательства. Поэтому и сброд всякий, беспризорников, и шпану, кому уже стукнуло восемнадцать и еще нет, — всех принимали. Косоглазых, плоскостопых. А еще хитрожопый криминальный элемент, быстро просекший выгоду в армейской крыше, в ряды военнослужащих записывали. Не знали еще тогда военные, как этот весь винегрет заиграет, когда уставные понятия, а позже и сама армейская иерархия станут для сброда обузой. А пока что быстрый КМБ, обучение пользованию оружием, некоторым тактическим действиям, самым необходимым командам — и в строй. На войне воевать научитесь, как говорили древние.
Потом и разбредшаяся по домам солдатня, похоронив родных и с неделю покуковав в пустых домашних стенах, возвращалась к местам несения службы. Быстро поняли, что тягачевский хлеб гораздо тяжче, чем «дожий». Взламывать квартиры, рискуя принять горсть свинца от хозяина, или лазать по подвалам, рискуя быть там же ограбленным и зарезанным другим тягачом, гораздо сложнее, чем тянуть службу и не заботиться, во что одеться и где раздобыть себе хавку.
Командование из Киева постепенно перестало запрашивать доклады и отдавать приказы. Со временем рации умолкли вовсе, из департамента прекратили поступать телефонограммы. Командированные в Киев возвращались ни с чем — столица к тому времени напоминала Бейрут в середине девяностых.
Тогда вояки и деформировались. Осознали, что при оружии, достаточном количестве боезапасов и наличии под боком складов с провиантом они и есть хозяева положения. Все ведь прекрасно понимали, что «африканец», несмотря на заявления эскулапов, продолжает распространяться в Европе, и то, что произошло с нашей страной, безоговорочно произойдет с другими. Ведь даже амеры со своими миссиями сюда нос не суют, хоть от них нигде больше спасу нет. Посему статус карантинной зоны с Украины снять будет попросту некому. Каждый сам за себя. Изоляция — всего лишь условие, к настоящему времени совсем неощутимое.
С тех пор мы живем с ними дружно. Мы — тягачи, как нас с презрением прозвали вояки. И они — «доги», как кто-то умело сократил название департамента охраны государственного имущества и общественного порядка — богадельню, сформированную на месте комитета по ЧП. Бывает, рубим друг друга во взаимной ненависти. Бывает, расходимся мирно. Как повезет, общего алгоритма поведения нет. Если им поднасрет кто, могут из Т-72 фугасом по всей высотке вальнуть или же взять тихо, а казнить прилюдно. Не мудрствуя лукаво, на фонарных столбах вешают. Вдоль центральной Соборной по обе стороны на клев воронам с добрую сотню оставлено. И тягачи там, и непокорные, и предатели — свои, чтоб чужие дважды думали. Так и авторитет себе нарабатывают «псяры», и на боеприпасах экономят. Глядишь, и правительством себя скоро объявят. А чего бы и нет? Ряды «мяса» постоянно пополняются, на призыв вливаться вон уже и тягачи волонтерами потянулись, которым голодная свобода наоскомила и перловки армейской дважды в день захотелось. Так что, кто знает?
Вот и селян теперь крышуют — выживших, кто на деревнях остался. По Виннице те не шастают, боятся, да и смыслу нет. Мы же к ним за милое дело. Вон после прошлой зимы много таких нашлось, которые поняли, что в деревне спасение. Кто как понял, конечно: одни запасались лопатами-мотыгами для обработки полей и оседали в пустых избах где-то в сельских глубинках, а другие мародерствовали. Выгребали все, что в погребах находилось. Грешен, и сам было хотел под общий шумок у бабуль запасы проредить, да поздно оказалось. Добрые «доги» подоспели и лавочку для шустрых областных тягачей прикрыли. Недолгое совещание между их руководством и кем постарше из сельской общины, и вот, «дожьи» патрули в деревнях, оберегают от лютых городских тягачей, конвоируют доставку к винницким рынкам муки, овощей и прочего добра. Взамен-то почти ничего — армию довольствием снабжать. Человек тысячи две с половиной — три. Но селянам не выбирать, для контраргументов патроны нужны и сила живая. А где она, сила-то эта? Да и, подумать хорошенько если, выгода в таком союзе все-таки была на виду. Поскольку если не «доги», то кто-то другой, да хоть тягачи те же — но селян подмяли бы под себя, это как пить дать. Не отпустят куш, слишком уж хорошо чувствуешь себя, держа в кармане ключи от доверху набитого ржаной крупчаткой лабаза. Только вот лучше ли было бы им под чьим-то другим началом — вопрос, на который большинство селян отрицательно качают головой. Пускай уж лучше будут «доги»…