Шесть часов женщины ходили, отдыхали, ходили снова. Потом Марта принесла кастрюлю с теплой водой и помогла кузине присесть над ней на корточки, подняв до подмышек сорочку, чтобы пар помог шейке открыться. Однако ближе к полуночи схватки полностью прекратились, и измученную Пейшенс сморил сон. Марта легла рядом, осторожно ощупывая живот кузины, но ее пальцы не почувствовали никакого ответного шевеления. Через час, закрыв глаза, Марта тоже заснула.

Ей снились попавшиеся в ловушку волки, и громкий вопль борющегося за свою жизнь животного вернул ее к действительности. Марта проснулась в темноте, а рядом с ней на постели в агонии извивалась Пейшенс. Быстро поднявшись, Марта на ощупь пробралась к очагу, чтобы зажечь свечи, и, когда вернулась, держа в руках трепещущее пламя, увидела на простыне темное влажное пятно и лицо кузины с открытым от боли и ужаса ртом.

— Пейшенс, воды полностью отошли. Это хорошо. Теперь не кричи, а то разбудишь детей.

Марта услышала позади себя топот ног, и у двери спальни показались прибежавшие Уилл и Джоанна с широко открытыми испуганными глазами. За ними маячил Томас — беспомощный силуэт бесполезного в таких делах мужчины, — и Марта махнула ему рукой, чтобы отправлялся в хлев. Она отвела детей назад в постель, выдав каждому пососать по кусочку хлеба, быстро развела огонь и поставила чугунок, чтобы вскипятить воду. В чугунок она бросила лаванду и ромашку, а затем принесла в спальню пасту из коры ржавого вяза, завернутую в мокрую тряпицу. Сама села на кровать со свечой в руке, чтобы лучше было видно, как идут роды, и с удовольствием отметила, что матка начала открываться, готовясь исторгнуть ребенка.

Однако прошло несколько часов, и Марта с отчаянием заметила, что кузина начала уставать и больше не может терпеть накатывающую боль. Пейшенс царапала стену за кроватью, размахивала руками и ногами, как будто хотела выскочить из своего раздувшегося живота. Пусть он сам, без нее, делает свое дело.

Не переставая уговаривать кузину, Марта подняла ее с постели и усадила к себе на колени. Обхватив живот Пейшенс, она, когда наступала очередная схватка, давила вниз, шепча ласковые слова, несмотря на отчаянные протесты кузины, кричавшей, что больше она не выдержит.

Уже совсем рассвело, когда Марта услышала, что Джон возвращается с повозкой. Она бросилась во двор, чтобы встретить сестру, но когда увидела, что из повозки вылезает и Роджер, настроение у нее испортилось. Глаза у Роджера были красные, и глядел он хмуро, не успев проспаться, и Марта догадалась, что из-за него-то Мэри и приехала так поздно. Буркнув, что он долго пользовал какого-то больного и ему требуется сон, Роджер быстро направился в хлев. Марта надеялась, что он, с Божьей помощью, проспит и роды.

Мэри быстро прошла за сестрой в спальню и после недолгого осмотра роженицы прошептала, что пора давать клопогон. Они поили Пейшенс настоем каждый час в течение трех часов, и вскоре Мэри с удовольствием отметила, что шейка матки наконец открылась достаточно, чтобы пропустить головку. Когда промежуток между схватками сократился до нескольких минут, а Пейшенс не переставала исступленно кричать, Марте подумалось, что без успокаивающего присутствия сестры она, пожалуй, и сама бы не выдержала. Она следила за уверенными движениями Мэри, восхищаясь ее спокойствию. Между тем лицо Пейшенс приобрело оттенок старой слоновой кости и ее распухшие нижние веки очертили темные полосы. И когда Марта встретилась с Мэри взглядом, она прочла в нем нехорошее предчувствие.

Набрав пасты из ржавого вяза, Мэри осторожно вложила ее в родовой канал, одновременно подбадривая Пейшенс разговором о том, каким чудесным будет сынок и как горд будет его отец. Марта тем временем забралась на кровать позади Пейшенс и, приподняв, усадила кузину. А та, все с большим ожесточением мотая головой из стороны в сторону, повторяла: «Не могу больше, не могу, не могу...»

— Надо дать ей еще настоя, — тихо сказала Мэри. Вдруг Пейшенс обмякла и замерла, на ее лице появилось выражение еще большего ужаса. Потрескавшимися губами она прохрипела:

— Что ты такое говоришь? Что? Что? — Она посмотрела на Мэри, потом на склонившуюся к ней через плечо Марту и прошептала в еще большей истерике: — Вы травите меня! Вы меня убиваете! Убийцы! Убийцы! — Ее глаза обратились к двери. — Помогите! Меня хотят отравить! — умоляющим голосом закричала она.

Марта посмотрела в ту же сторону и увидела, что у двери стоит Роджер.

— Господь Всемогущий, ее аж в хлеву слышно! — Он замолчал, неуверенно обведя взглядом женщин, и предложил: — Надо бы сделать ей кровопускание, и крови выпустить побольше.

Пейшенс потянулась к Роджеру, хватая воздух руками, и закричала:

— Да-да, пусть сделает. Отворите мне вены и уберите эту боль из головы.

— Супруг мой, — тихо сказала Мэри, — ты устал. Пойди отдохни и дай нам заниматься своим делом.

Роджер задержался в дверях и оценивающе оглядел лежавшую на кровати роженицу, отметив ее бледность и распухшие конечности.

— И долго она рожает? — спросил он Марту.

— Со вчерашнего утра.

Марта, стиснув зубы, обтерла лицо кузины прохладной тканью. У Роджера на все — любой синяк, прыщик или ожог — был один ответ: выпустить из больного как можно больше крови, пока несчастный не станет белее овечьей шерсти.

— Она флегматик... — начал он.

Закрыв руками уши кузины, Марта рявкнула:

— Она не флегматик, она измучена!

Роджер пожал плечами, но, прежде чем уйти, сказал Марте:

— Я привез касторовое масло, если уж на то пошло.

Спрятав лицо в ладони, Пейшенс зарыдала со словами, что она точно умрет, и Марта обняла ее и стала покачивать. Касторовое масло было средством коварным и опасным. Оно, несомненно, стимулировало роды. Но плоды клещевины нужно было выдерживать в масле месяцами, чтобы его как следует очистить, и в результате это снадобье действительно могло отравить женщину. Мэри приложила ухо к животу Пейшенс, прислушиваясь к звукам новой жизни, и, когда вновь взглянула на Марту, торопливо произнесла:

— Помоги мне ее поднять.

Вдвоем они вытащили Пейшенс из кровати и опустили на пол на корточки. Обе взяли ее за руки, упрашивая, убеждая и заставляя тужиться снова и снова. Через несколько часов Пейшенс начало трясти в лихорадке, а ее тело покрылось потом. Когда она начала бормотать в бреду что-то невнятное, ее вновь опустили на кровать, подложив под голову подушки. Кивнув Марте, чтобы та шла следом, Мэри направилась в общую комнату, где мужчины ели холодный обед — мясо со вчерашней кашей. Лица всех были напряжены из-за мучительных криков, доносившихся из спальни. Дети сидели на скамье, сцепив руки, и с ужасом молчали.

Мэри подозвала Роджера и, когда он подошел, прошептала:

— У нее больше нет сил тужиться. Если ребенок не родится в ближайшее время, они оба умрут.

Роджер пошел к седельной сумке и стал перебирать какие-то бутылочки. Наконец достал небольшой коричневый сосуд. Вынув пробку, он осторожно вылил в кружку с элем небольшое количество тягучей маслянистой жидкости. Потом, подумав, добавил еще капельку и, разболтав полученную смесь, сказал:

— Надо выпить залпом.

— Сама она этого не сделает, — предупредила Марта и задумалась, как им раздвинуть кузине челюсти и силой залить в рот эту маслянистую смесь.

Взяв кружку, Роджер пошел с ними в спальню, где, едва дыша, лежала Пейшенс. Ее пальцы время от времени вцеплялись в порванные простыни, а глаза не мигая смотрели в потолок. Велев женщинам придержать Пейшенс, Роджер наклонился над кроватью со Словами:

— Нужно выпить залпом, госпожа Тейлор. Это облегчит роды.

Он говорил приятным, но не терпящим возражений голосом. Когда же Пейшенс с ожесточением замотала головой и плотно стиснула зубы, Роджер большим и указательным пальцами зажал ей нос и стал ждать. Очень быстро Пейшенс открыла рот, чтобы вздохнуть, и Роджер тут же вылил ей жидкость на язык, а затем прикрыл ладонью рот, так что той оставалось либо проглотить лекарство, либо захлебнуться.