После полуночи один за другим жители деревни — взрослые и дети — погружались в сон, а костры превращались в угольки. Ветер стал прохладнее, Марта легла под одеяло, прижавшись спиной к Пейшенс, дети тоже прикорнули рядом, чтобы не замерзнуть. Марта закрыла глаза, но сон не шел. Как труп чумного, перед ней вставал жестянщик, бросивший ей вслед неведомые и опасные слова: Томас Морган, «Благоразумная Мария», и горячая ненависть к этому человеку снова охватила ее, ибо именно он рассказал Эйзе Роджерсу про участок земли у реки, честь по чести обещанный Томасу. «Предложение было принято с обманными намерениями», — сказал Роджерс. Марта начала вертеться под одеялом, мучась мыслями, что бы это могло значить, и Пейшенс сердито велела ей лежать тихо. Марта медленно просунула ладошку себе в рукав и попробовала обхватить свою руку, как это делал Томас, и на мгновение представила тяжесть его рук, обнявших ее за талию. Она проснулась, когда светало и звезды ушли, резко села и потерла глаза. Несколько мужчин пошли в поле и остановились на некотором расстоянии от Марты. Они стояли неподвижно, глядя в одном направлении. Марта вскочила и, подойдя к ним, увидела, что еще пять акров были скошены этой темной ночью. Трава лежала срезанная и примятая, как будто по полю прошло чудовищных размеров мельничное колесо. Вдали можно было разглядеть двух человек, косящих новый ряд. Вот один из них остановился и тяжело оперся на косу, слегка покачиваясь, как будто балансировал на оторвавшейся льдине. Другой медленно и равномерно продолжал взмахивать косой, врезаясь в стебли притупившимся лезвием, — шаг-взмах, шаг-взмах, пока человек поменьше не прекратил косить и не свалился на свежесрезанный валок.

Упавшего Эзру Блэка унесли с поля, его не хлопали по плечу, ему не подносили эля. Заметны были лишь удивленные и недоверчивые взгляды проснувшихся мужчин и женщин, которые теперь бежали в поле поглазеть на победителя. Не веря своим глазам, люди смотрели на высокого человека, неутомимого и собранного, с косой в твердых и уверенных руках, который, словно качающийся Божий маятник, рассекал живые нити, протянутые между небом и землей.

Несколько миль до дому Томас шел пешком, отказавшись сесть сверху на мягкое и пахучее сено, сложенное в телегу, и Марта шла рядом, взяв его под руку у столба, отмечающего четверть мили.

Посильнее надавив ладонями на подушку, Брадлоу наклонился ближе к Хэммету Корнуоллу, сидевшему рядом с ним на кровати, и внимательно посмотрел на его большое печальное лицо, опущенные углы губ, безучастные влажные глаза и мешки под глазами, все еще сохранявшие сероватый оттенок. Великан Корнуолл начал беспокоить Брадлоу. В последнее время он часами молча сидел и смотрел на стены спальни, разве только иногда бурчал что-нибудь в ответ на вопрос или распоряжение товарища. Брадлоу смотрел на бледную, с проступающими красными пятнами кожу вокруг рта Корнуолла — след, оставшийся как напоминание о смерти, которой они чудом избежали. Недуг подкосил их молниеносно, лишь только они сошли на берег в бостонском порту, и, если бы не забота доброй миссис Паркер, хозяйки гостиницы, их обоих похоронили бы вместе с молодым Эдвардом Торнтоном.

— А сколько нарядов-то у него было! К тому же и сам-то он граф. Ну так что, помогло ему это? — бормотал про себя Брадлоу.

Кровать под Корнуоллом вздымалась и периодически тряслась, а потому, досадливо вздохнув, Брадлоу снова надавил всем своим телом на подушку, которую держал в руках.

— Все никак эта сучка не помрет. Наверное, нашла в пуху карман с воздухом.

Корнуолл не отвечал, и Брадлоу сделал ему подбородком знак, чтобы тот навалился всем своим немалым весом на бугор под одеялом.

Движение под подушкой стало слабее, и Брадлоу проворчал:

— Уж пора бы, черт тебя возьми.

Миссис Паркер, хозяйка постоялого двора на Уотер-стрит, куда они явились после прибытия в колонии, стала для Брадлоу приятным разнообразием, после того как, восстановив свои силы, он смог вспахать ее уж не раз паханные поля. Она, несомненно, желала этого и по собственному почину забралась к нему в постель, заметив, что его глаза чуть дольше, чем следовало, задержались на ее пышных формах, вздымающихся над корсажем, хотя их целомудренно прикрывал муслиновый шарф. Грудь и бедра были у нее как раз такие, как ему нравились, — мягкие и послушные, точно недопеченный хлеб. Она весело и безоглядно отдавалась ему, сидя на нем верхом, как флюгер на шесте, но при всем том — и это возбуждало его больше всего — целовала его со сдержанностью, почти скромностью молоденькой девушки, аккуратно складывая губки.

Миссис Паркер ухаживала за больными почти два месяца, помогала им справляться с рвотой и поносом, которые в течение первых нескольких недель убили Торнтона. После неожиданной гибели Бейкера и мальчишки, вероятно смытых с корабля волной во время шторма, капитан «Ласточки» перевел их троих, Брадлоу, Корнуолла и Торнтона, в свою каюту, где они провели с удобством оставшуюся часть пути.

Когда корабль пришвартовался в Бостоне, капитан отвел троицу на постоялый двор, который, по его словам, пользовался хорошей репутацией. Комнаты были чистые, и лишних вопросов никто не задавал. В последнее время, правда, Брадлоу задумывался над тем, что уж больно подозрительно они сразу все заболели. Его беспокоил и тот неоспоримый факт, что после смерти их товарища горничная, которая была к тому же и девкой Торнтона, исчезла в неизвестном направлении.

А всего несколько дней назад Брадлоу, все еще ослабленный болезнью, отправился поискать себе эля и наткнулся на шепчущихся в общей комнате констебля и миссис Паркер. Сначала он решил, что констебль — это один из хозяйкиных любовников, но, когда она с серьезным и расчетливым видом передала ему, точно деловому партнеру, пакет писем, вовсе не напоминая при этом даму, охваченную любовной страстью, а тот в ответ протянул ей мешок с деньгами, Брадлоу начал подозревать, что, кроме содержания постоялого двора, у хозяйки есть еще и другая работа.

Он стал обыскивать ее спальню всякий раз, как она отправлялась на рынок, и наконец нашел спрятанные в платяном шкафу письма от некоего Джеймса Дейвидса из Нью-Хейвена, что в штате Коннектикут. Это были инструкции, частью зашифрованные с помощью числового кода, предписывающие миссис Паркер неотступно следить за ее английскими постояльцами, или «голубями», как автор окрестил Брадлоу и его товарищей. Знающие люди подозревали, что Джеймс Дейвидс на самом деле был Джоном Диксвеллом, одним из судей, подписавших смертный приговор Карлу Первому. Дейвидс уже долгие годы проживал в колониях, женился и даже преуспел на юридическом поприще — и это признанный сообщник цареубийц, которых следовало найти и привезти назад в Англию, чтобы предать суду и заслуженной казни! Шпионская сеть, раскинутая Дейвидсом, по слухам, покрывала всю Новую Англию, и если уж Дейвидс знал, что Брадлоу собирается отправиться в Бостон, то об этом точно знали все, кто состоял у него на службе.

Несколько недель Брадлоу продолжал играть роль «голубя» миссис Паркер. Он предпочитал не обращать внимания на ее как бы невзначай заданные вопросы, подсматривание, передачу записочек констеблю и другим людям, пока не уверился, что хозяйку удалось убедить, будто они с Корнуоллом собираются отбыть на север и добраться по побережью до Портсмута, хотя на самом деле их путь лежал вглубь материка, где, как полагал Брадлоу, как раз и скрывается беглец. Они могли бы выскользнуть с постоялого двора поздно вечером, пока хозяйка спит, и это было бы самым разумным выходом из положения. Но прошлой ночью Брадлоу почувствовал, что миссис Паркер стоит за дверью их комнаты, как раз тогда, когда они с Корнуоллом обсуждали свой отъезд в Салем, и Брадлоу понял, что в живых ее оставить нельзя.

После ужина он напоил хозяйку вином и повел в постель, прижавшись к ней, как шерсть к собаке, и не раз, а дважды насладился ее телом. Утром, когда она сидела напротив, пока он ел свой завтрак, Брадлоу не мешал ей болтать о том о сем, раскачивая туфлей, повисшей на пальцах, и обхватив ладонями подбородок с ямочкой посредине. Потом, взяв ее за руку, он снова повел ее в кровать, уложил и накрыл лицо подушкой. Женщина боролась отчаяннее, чем он предполагал, царапалась, раздирая ногтями его кожу, и Брадлоу пришлось позвать на подмогу Корнуолла, который натянул одеяло на руки и ноги проклятой шлюхе, а сам взгромоздился сверху. Так что прикончить ее они смогли лишь вдвоем, и в каком-то смысле Брадлоу даже восхищался тем, как женщина боролась за жизнь.