Марта шикнула на него и покраснела, но в глубине души ей было приятно. Джон, рассмеявшись, запел еще громче, и, пока она шла по двору, песня лилась ей в след.

Уилл ждал у дома с упрямой и недовольной гримасой, выражавшей, как Марта уже успела выучить, страшное разочарование мальчишки, будущего мужчины, которого вечно не берут с собой, если затевается интересное приключение вдали от дома. Она помахала ему, удаляясь вместе с Томасом по дорожке, ведущей на юг, но, пока тропинку не заслонили ветви невысоких деревьев, она видела, что Уилл провожает их гневным взглядом, надувшись и скрестив руки на груди.

Некоторое время они шли молча. Томас шагал медленно, приноравливаясь к ее походке, но в лицо ей не смотрел, и, когда он не сделал попытки взять ее за руку, Марта сама приблизилась к нему. Вдруг он остановился, пригнулся, махнув рукой, чтобы она сделала то же самое, и указал ей на какие-то тени в кустах. Марта не сразу разглядела оленей — две покрытые крапинками фигуры. Олени спали, положив головы на спину друг другу, почти совершенно неподвижно, лишь ребра легко, еле заметно приподнимались в такт дыханию. Томас сжал ствол ружья, прямой, как древко знамени, но даже не сделал попытки выстрелить.

Тихонько постояв, Марта с Томасом двинулись дальше, и от усиливающейся жары у них под мышками появились серпообразные следы от пота Птицы прекратили утренний гомон, лишь иногда перекликаясь. Рука Марты наткнулась на саранчу, прочно уцепившуюся своими ножками с зазубринками за подол ее юбки. Стряхнув насекомое, она вновь взглянула на Томаса, чье задумчивое лицо обрамляли поднятые сапогами облачка пыли.

Смущенная его молчанием и задумчиво-рассеянным видом, она вдруг ужасно захотела спросить: «Ты Томас Морган?» — но вместо этого потянула его за рукав и сказала:

— Спасибо тебе за подарки.

Он остановился, глядя вперед, на дорогу.

— Томас... — начала она.

Впервые она обратилась к нему по имени и неожиданно почувствовала смущение, как будто сама вдруг стала невесомой букашкой, хрупкой и эфемерной, как саранча, которую она только что стряхнула в траву.

Томас взял ее за запястье и повел на обочину дорожки, где на земле лежал небольшой валун. Одним движением подняв Марту, он поставил ее на плоскую поверхность камня, чтобы ее лицо оказалось вровень с его собственным. Он скинул шляпу и крепко взял Марту за руки, словно боялся, что она упадет с такой большой высоты.

— Марта, — произнес он.

Она ждала, что он скажет дальше, но Томас опустил голову и отвернулся. Она собрала складками его рубаху и потянула. Тогда он снова взглянул на нее.

— Есть вещи, — промолвил он, — которые следует сказать.

— Сейчас ничего не нужно говорить, кроме тех обещаний, которые ты хочешь мне дать.

— Нет, — ответил он, проведя ладонями по ее рукам и накрыв пальцы, все еще сжимающие рубаху на его груди.

Марта чувствовала, как под ее руками ровно бьется его сердце, которое представилось ей водяным колесом, качающим теплую кровь по всей длине его туловища. Его дыхание стало ближе и обдало влажной волной ее лицо, а губы чуть улыбнулись.

— Волчья шкура подошла бы тебе больше, чем оленья.

— Так вот какая я по-твоему? — спросила она. — Похожа на волка? Выходит, я и есть волк в твоей сказке про Гелерта? Я волк, да?

Марта словно пыталась защититься, в ее лице появился страх, как у ребенка, ждущего наказания.

Томас наклонился еще ближе и совершенно серьезно прошептал ей в самое ухо:

— Ты разве еще не поняла?

Покачав головой, Марта прижала к щеке его руку:

— Ты олень, пронзенный стрелами, чье сердце стало совсем холодным из-за того, что никому не было нужно.

Томас посмотрел на Марту, плотно сжав губы, и ее глаза наполнились слезами. Тогда он обнял ее, заговорив на своем родном языке, и россыпь гортанных звуков ласково коснулась ее щеки: «Бранвен». Произнося это имя, он снял с Марты капор и стал наматывать на пальцы ее черные волосы. Шепотом он рассказывал, касаясь губами шеи, сначала по-валлийски, потом по-английски, историю мифической Бранвен со щеками цвета вороновой крови и телом цвета снега. Он поцеловал ее в губы, обхватив за бедра и прижав к себе. Потом его пальцы поднялись вверх по позвоночнику, и, подхватив Марту под мышки, Томас слегка отодвинул ее назад. Он поднял край передника, чтобы она вытерла лицо, мокрое от струящихся слез. Большими пальцами Томас тоже стал вытирать влагу, скопившуюся у нее под веками, и, разглаживая, убирать со лба пряди упавших волос.

— Любимая, — сказал он, целуя ямку у нее между ключицами.

Постепенно слезы высохли, и, сняв Марту с валуна, Томас повел ее за руку в рощу, где она своим изогнутым ножом принялась собирать кору ржавого вяза. Внутренняя часть ствола была еще мягкая, древесина под кожицей светлая и пахучая. Марта изо всех сил скребла ствол, и пот заливал ей глаза, обжигая, словно щелок. Наконец она сложила нарезанные полоски в мешочек и увидела, что Томас оглядывает дорожку и лес с беспокойным, даже взволнованным видом. Через некоторое время он сказал:

— Когда берешь фамилию мужчины, вместе с ней берешь и все его прошлое. Мне скоро будет пятьдесят. Ты знала об этом? — (Она кивнула, давая понять, чтобы он продолжал.) — Я уже был женат. В Англии. — (Марта только сильнее сжала ручку ножа и стала не отрываясь следить за лезвием, размеренно срезающим кору.) — Она умерла, когда я был солдатом и сражался за Кромвеля в Ирландии. Я во всем был человеком Кромвеля, Марта, и ты должна это знать, прежде чем свяжешь свою жизнь с моей.

Его взгляд блуждал по дорожке, которая убегала в противоположную сторону от той, по которой они пришли, как будто он ждал, что кто-то вот-вот появится. Марта с тревогой посмотрела в чащу, пытаясь различить что-нибудь в тени деревьев, но ничего опасного не заметила. Томас перевел взгляд на небо — солнце уже стояло в зените — и, кивнув, повернулся к ней:

— Я бы все рассказал тебе прямо сейчас, если бы это не касалось других.

«Других?» — удивилась Марта, убирая выбившуюся прядь. Она заметила, что Томас очень пристально вглядывается в даль, и встала, посмотрев в ту же сторону. К ним по дорожке шел человек. Он легко размахивал руками, совершенно не попадая в такт своей быстрой походке. На нем была кожаная куртка без рукавов и длинные штаны, как у любого фермера, но в незнакомце чувствовалась уверенность человека, привыкшего к решительным действиям. Прикрыв ладонями глаза от полуденного солнца, Марта посмотрела на Томаса и с удивлением обнаружила, что он, похоже, знает этого человека, что он все время именно его и ждал. Когда мужчина подошел ближе, она увидела, что он высокого роста, всего на голову ниже Томаса, с отросшей за несколько дней густой бородой, — бородой человека, живущего тяжелым трудом земледельца. От его каблуков, стучавших по дорожке, поднималась пыль, а из-за плеча тускло блестел длинный ствол кремневого ружья, висевшего на кожаном ремне.

Он остановился прямо перед ними и по-приятельски положил руку Томасу на плечо. Сказано ничего не было, оба лишь слегка кивнули.

— Это мой друг Роберт Расселл, — сказал Томас, сделав ударение на слове «друг», но более ничего не прибавил.

Марта посмотрела на незнакомца, пытаясь вспомнить, когда она могла его видеть или о нем слышать. Нет, они никогда не встречались. И Томас только сегодня впервые назвал это имя. А Роберт между тем внимательно рассматривал Марту, вглядываясь в ее лицо, и она испугалась, что у нее все еще красные и распухшие от слез глаза. Марта смущенно вытерла о передник свои скользкие ладони и стала ждать.

Вдруг мужчина заулыбался, показав удивительно белые крепкие зубы, и сказал:

— Вы удивлены, хозяйка, но иначе и быть не может, ибо вы мало обо мне знаете, а я знаю о вас много.

Он говорил не так, как Томас, и у него не было акцента, который присущ людям, всю жизнь проведшим в колониях. Сложив руки на груди, Марта сказала:

— Я вас совсем не знаю.

Марта была в замешательстве, и потому эти слова прозвучали совсем неприветливо, но он не обиделся, а улыбнулся еще шире и взглянул на Томаса: