— Молчи, — прошептал он. — Ничего не говори. Не оглядывайся, пока мы не спрячемся в доме. И хозяйке ничего не говори.
Марта попыталась изогнуться и разглядеть, что там такое позади них, но Томас спускался быстрым широким шагом, а она боялась упасть на таком опасном склоне и потому, спотыкаясь и еле успевая, бежала следом. Свистом Томас вызвал из сарая Джона и что-то прошептал ему, показывая в сторону реки, а когда глаза у молодого человека округлились, предостерегающе положил на его руку свою, давая понять, что нужно молчать. Оказавшись внутри дома, Томас закрыл дверь на засов и встал у открытого окна. Когда Марта подошла и встала рядом, он указал ей на насыпь, где они только что разговаривали. Сначала она ничего не увидела, но потом заметила легкое движение на самом гребне: там согласно перемещались какие-то темные фигуры, чуть-чуть поднимаясь и вновь опускаясь, как будто сама земля научилась ползать.
Пейшенс, увидев вернувшихся мужчин, поставила на стол обед: плоскую миску супа с вяленым оленьим мясом и остатками хлеба, испеченного несколько дней назад. Она весело болтала о принесенном с реки порее, о прекрасной погоде, об уехавшем муже, о пробивающихся в огороде росточках, совсем не замечая настороженных взглядов, которыми обменялись Томас и Джон, и тревоге, которая приковала Марту к стулу. Томас расположился за столом поближе к двери, поставив ружье на расстоянии вытянутой руки, и вскоре никаких звуков, кроме стука ложек по оловянным тарелкам, не было слышно.
Опустошив тарелку, Пейшенс встала и потянулась, упершись костяшками пальцев в поясницу. Взглянула на Марту и, нахмурившись, спросила:
— Ты что, больна? Что случилось?
Марта непроизвольно посмотрела в окно, и, прежде чем кто-нибудь успел остановить Пейшенс, та шагнула к входной двери, отодвинула засов и открыла дверь настежь. Тут же она с криком отпрянула назад, спотыкаясь и молотя воздух руками перед собой. Мужчины тотчас вскочили со своих мест, так что стулья, перевернувшись, упали на пол позади них. В мгновение ока Томас оттолкнул Пейшенс и встал с поднятым ружьем в дверном проеме.
Марта спрятала детей под стол и, заслонив их мать, стала делать ей знаки, чтобы та ушла подальше внутрь дома. У самой шеи Марта почувствовала частое жаркое дыхание и, обернувшись, увидела, что рядом стоит Джон, дрожа и обливаясь потом, с небольшим топориком в одной руке и вилкой в другой.
Голосом, полным ужаса, Пейшенс завизжала:
— Они убьют нас, Томас!..
Он резко вскинул руку, чтобы она замолчала, и нацелил длинный ствол ружья куда-то во двор. Марта вся подобралась, ожидая грохота выстрела, но мгновения шли, а выстрела не было. Тогда она подошла ближе к столу — взять в качестве оружия нож, и с этого нового, более удобного места ей стало лучше видно, что делается во дворе, за громадной фигурой Томаса.
Меньше чем в двадцати футах от двери неподвижно стоял человек. Сам он был закутан в оленью шкуру и мех, а грудь и руки были обнажены. Дубинка с узловатым наконечником висела сбоку, у пояса. Его кожу покрывали воспаленные и гноящиеся чумные язвы. Человек смотрел на них, а они на него, но вдруг из дому донесся испуганный и жалобный голос Джоанны. Человек стрельнул глазами вбок, на окна и крышу, потом перевел взгляд дальше, на сарай, и назад к Томасу. Его стала бить дрожь, он тяжело закашлялся и постарался плотнее завернуться в свою меховую накидку. На мгновение он вытянул вперед руку и затем поднес пальцы ко рту. В доме никто не пошевелился, и тогда он повторил свой жест.
Не сводя взгляда с человека, Томас произнес тихо через плечо:
— Хозяйка, соберите в мешок всю еду, которая осталась на столе, и быстро передайте мне.
На невнятную попытку Пейшенс возразить Томас посмотрел на нее страшным взглядом. Она вытащила детей из-под стола и бросилась в спальню, в отчаянии хлопнув дверью. Дрожащими руками Марта собрала остатки хлеба и мяса в тряпку и вручила ее Томасу, который без колебаний вышел во двор. Не обращая внимания на то, что Джон настойчиво тянул ее за юбку и шептал в ухо: «Оставайтесь дома или вас убьют...» — Марта подошла к двери. Она видела, как Томас протянул сверток и теперь спокойно и терпеливо ждет, чтобы еду взяли.
При приближении Томаса человек во дворе не то чтобы отошел. Скорее, он просто поставил одну ногу позади другой и отклонился назад, чтобы охватить взглядом гигантскую фигуру валлийца. Сам он был невысок — Марте показалось, что даже ниже ее, — но держался очень прямо и, протянув руку, аккуратно обхватил мешок тонкими, почти изящными пальцами. Мешок пропал в складках его одежды, и, медленно повернувшись без лишних слов и взглядов, человек скрылся в придорожных кустах.
Марта обернулась и увидела, что посреди комнаты с оружием наготове стоит Джон.
— Господи, — сказала она, — да опусти ты свой топор. Ты что, собрался разрубить его пополам, а потом съесть?
Джон тяжело сел на табурет и положил вилку обратно на стол.
Закрыв дверь на засов, Томас снова занял свой наблюдательный пост у окна. Через некоторое время он осторожно опустил раму и закрепил ее, а Марта подошла ближе, ожидая, что он что-нибудь скажет.
— Этот индеец вампаноаг. Он держит путь к себе на север, если раньше не умрет от чумы, — сообщил Томас, чье дыхание то проступало на стекле туманным пятном, то исчезало. — Если бы к нам заявились абенаки, то мы вряд ли сейчас разговаривали бы. Эти-то все больны чумой и не стали бы побираться.
— Эти? — удивленно переспросила она, потому что определенно видела во дворе лишь одного человека.
— В лесочке футах в сорока отсюда прятались еще с полдюжины, — ответил Томас.
Марта прижалась носом к оконному стеклу и стала разглядывать лес — вдруг заметит там какое-нибудь движение.
— Они вернутся?
Томас пожал плечами и провел руками по глазам, а Марта взглянула на его профиль, на потемневшую кожу под глубокосидящими глазами и на шрам, разрезающий пополам одну бровь.
— Так я Гелерт? — спросила она.
Томас обернулся, и она повторила вопрос:
— Та собака, которую убил хозяин. Ты сказал, что эта легенда про меня.
— Нет, — ответил он, — ты не Гелерт.
Ее обдало влажным дыханием, пропитанным запахом дикого речного лука, зеленого и едкого. Затем Томас вновь повернулся к окну, чтобы следить за лесом, и прошло много часов, прежде чем он опять с ней заговорил.
Майский ветер принес дождь со стороны Бостона, щекочущим запахом соленой воды наполнился воздух, и однажды утром в его влажных волнообразных потоках появился Даниэль Тейлор в почерневшем и отяжелевшем от сырости холщовом плаще. Хозяин приехал как раз тогда, когда Марта и Пейшенс стояли во дворе, быстро собирая постиранное белье, которое еще утром, когда в безоблачном небе сияло яркое солнце, было развешано для сушки. Поначалу женщины приняли грохот и скрежет повозки за приближение грозы, но потом увидели, как крупный мерин, весь в пару, появился наверху холма.
Закрыв лицо передником, Пейшенс сразу зарыдала. А Даниэль, обняв наконец жену, заговорил:
— Ну-ну, дорогая женушка, я дома. Иди-ка посмотри, что я тебе привез.
И он принялся заносить в дом один рулон материи за другим, а потом шкуры, инструменты и продукты: две бочки некрепкого пива, маленький бочонок эля, большой бочонок пшеницы, две головы сахару и вдобавок петуха в клетке.
С гордостью, улыбаясь восторженному удивлению жены, он вытащил из повозки корзины с шерстяной и льняной тканью для новых сорочек, капоров и передников, а потом нежно обнял и подхватил на руки испуганную Джоанну, не ожидавшую появления этого странного, небритого человека. Но как только Даниэль показал ей куклу, вырезанную из сердцевины кукурузного початка, которую, по его словам, смастерил раб-караиб, девочка сразу засияла. Заметив, что Уилл стоит в сторонке, насупившись, потому что не получил подарков, Даниэль спустил с рук Джоанну и с важным видом поманил сынишку к себе. Он торжественно вынул из мешка маленький топорик и вручил его мальчику с таким видом, словно это был редчайший в своем роде предмет. Уилл завопил во все горло и бросился вон из дому, заставив рассмеяться всех, кроме Джона, который заметил, покачав головой:
