Лихорадки уже не было, но после ружейного выстрела Марта стала чуть хуже слышать, и слух все еще не восстановился, а звон в ушах весь день действовал ей на нервы, отчего она пребывала в раздражении и беспокойстве. Марта еще ниже наклонилась к книге и, прикрыв страницу свободной ладонью, быстро написала: «Мне все снится смерть, искалеченная плоть и тот, кто придет за мной в ночи. А я-то думала, что это воспоминание уже не вернется».
Она перечитала и нахмурилась. У нее не было намерения облекать в слова свои самые сокровенные мысли, и она уже поднесла руку, чтобы зачеркнуть написанное. Но вместо этого осторожно положила книгу на стол, решив позже стереть последний абзац или, еще лучше, вообще выдрать страницу.
Марта оглянулась, чтобы убедиться, что кузина на нее не смотрит. За столом продолжали звенеть монетами — Пейшенс перекладывала стопку шиллингов неровной чеканки. Раздосадованная такой нарочитой демонстрацией денег, Марта вдруг пробормотала:
— Вы отполируете свои медяки до золота, пока пересчитаете.
Даже Джон, лениво глядящий в огонь, с видом богача перебирал монеты в кошельке, как будто сквозь швы мог дотронуться до холодного металла. За его долю в сто шестьдесят шиллингов, если хорошо поторговаться, можно купить козу, а также куртку, короткие штаны и шерстяные чулки, еще пахнущие морской солью после путешествия через океан.
Прекрасно понимая, что у нее-то пока нет надежды заменить свою поношенную юбку, Марта с чувством встряхнула простыней, которую чинила. Громко вздохнула и наклонилась к огню, чтобы побольше света от догорающих красных углей падало на работу. Когда сидевшие за столом перевели на нее глаза, она поняла, что испугала всю компанию, а поэтому склонила голову еще ниже и постаралась увлечься штопкой. Томас сидел во главе стола на длинной скамье, поближе к очагу, протирая капкан промасленной тряпкой. Сквозь ресницы она изучала его резко очерченный профиль, глубокие морщины, прорезавшие лоб в момент сосредоточенности, и вдруг ее охватило раздражение при виде этой спокойной и внушительной важности. Он ни разу не прихвастнул и вообще не задирал нос перед другими мужчинами, которых он обошел в охоте на волков, предоставив Джону удовольствие рассказывать о поимке и убийстве хищников. Но в его манере чувствовалось удовлетворение, и Марта завидовала полученной им награде.
После того как Томас принес ее на руках в дом, она не ощущала никакого особого внимания с его стороны, но утром заметила, что рядом с ее стулом стоит новая метла взамен той, что была сломана. Марта не сомневалась, что ее сделал Томас, но сам он не сказал ей ни слова. Не поднимая глаз от работы, она тихо сказала:
— Спасибо тебе за метлу.
Она почувствовала, что Томас глядит на нее.
— Рад стараться, — ответил он.
Джон начал в шутку дразнить Уилла — рычал, рявкал, царапал воздух, как зверь, пока мальчик не завизжал от радостного возбуждения. И при каждом его громком, пронзительном крике Марта чувствовала, что где-то внутри у нее, словно туго натянутый канат, начинает вибрировать панический ужас и она теряет остатки самообладания.
— Ну как не совестно! — злобно воскликнула она. — Неужто нельзя оставить всех в покое?
Мужчина и мальчик, вздрогнув, прервали игру и посмотрели на нее с молчаливым укором, причем обиделись они совершенно одинаково, и, если бы Марта не была так озлоблена, она рассмеялась бы.
В наступившей тишине к ней вновь вернулись воспоминания о курицах в сарае, и, чтобы успокоиться, она быстро спросила:
— А что ты будешь делать со своей долей?
Томас, поняв наконец, что вопрос адресован ему, ответил со значительным видом:
— Она пойдет, хозяйка, на строительство моего будущего дома.
Марта задала свой вопрос как бы между прочим и думала, что в ответ услышит о простом и скромном желании — купить пару свиней или стельную корову, а может, и бутыль крепкого сидра, чтобы потягивать его долгими зимними вечерами. И ее укололо новое, более острое чувство зависти, когда она вспомнила про участок земли, который через год обещал своему работнику Даниэль.
Пейшенс, довольная, что ее кузина встала с постели, решила всех успокоить перед сном и предложила:
— Марта, раз Даниэль привезет ткань, я сама сошью тебе новую юбку, а потом, если поросят будет много, ты сможешь продать своих, чтобы сшить накидку.
Она продолжала беззаботно болтать о приезде Даниэля, о товарах, которые он привезет, все время лаская и покачивая Джоанну, которая уснула у нее на коленях, хотя из-за растущего живота там уже было не так много места.
Уилл устал, ему надоел этот неинтересный разговор, и он принялся тянуть Джона за рукав рубашки.
— Расскажи, ну расскажи нам про то, как Томас служил солдатом, — упрашивал он.
Звонкий детский голосок пробился сквозь гул, постоянно звучавший в ушах Марты, и она невольно посмотрела на Томаса, чей взгляд был все еще прикован к поблескивающему капкану, который он смазывал. Не поднимая глаз, чтобы не слишком подчеркивать свой жест, он повернул голову сначала налево, потом направо с непреклонным и величественным видом. Это движение было настолько неочевидно, что его смысл — бесповоротное «нет» — стал понятен, только когда Томас замер.
Марта заметила, как Джон неуютно заерзал на стуле и зашикал на Уилла, пытаясь увлечь его игрой с надетой на пальцы веревочкой под названием «Колыбель для кошки». Проворными пальцами он быстро соорудил «лестницу Иакова», и, когда два пальчика Уилла пошли по ее ступенькам снизу вверх, словно чьи-то босые бледные ноги, Марте вновь померещился куриный переполох в сарае, и неясный, но страшный образ, притаившийся где-то на задворках памяти, чуть было опять не привел ее нервы в расстройство. Она еле удержалась от крика.
— Я расскажу историю про Гелерта, — вдруг сказал Томас, и эти несколько слов гулко прозвучали в комнате, ставшей совсем темной из-за почти потухшего камина.
Единственная свеча, стоявшая рядом с Пейшенс, оплывшая и покрытая копотью, удлиняла тени под каждой наклонной поверхностью, под каждой рельефно выступающей чертой лица: носом, бровями, губами, — так что даже детская мордашка Уилла превратилась в личину дикаря, раскрашенную темными чернилами теней.
— Эту историю рассказывают у меня на родине, — начал Томас. — Гелерт был волкодавом, к тому же самым лучшим. Его подарил Лливелину, принцу Уэльскому, король Иоанн Безземельный. Гелерт охотился на дичь и мог даже загрызть волка, таким он был крупным и смелым, и Лливелин любил его больше всего на свете, кроме разве что своего сына. — Томас на секунду остановился, чтобы поставить на место капкан, и взял другой, побольше. — И вот однажды принц отправляется на охоту со слугами, собаками и ястребами. Они убивают оленя, но Гелерта нигде не видно, и сердце, которое по праву всегда отдается волкодаву, стынет в оленьей туше. Никто не может найти пса. И тогда принц идет домой вместе со слугами, собаками и ястребами, и на пороге его встречает Гелерт. А морда его по самые глаза окровавлена.
Томас опять остановился, потянулся своей длинной рукой к кувшину и, запрокинув голову, стал, не торопясь, большими глотками пить воду. Вдруг Марта вздрогнула, почувствовав, что ей под руку забирается мягкая ручонка, и, обернувшись, увидела, что это Уилл хочет залезть к ней на колени. С поджатыми губами она подтянула мальчика, но ей сразу стало легче от этой приятной и теплой тяжести. Она крепко прижала Уилла к себе.
— Увидав кровь, принц приходит в ужас, бежит к колыбели сына и видит, что она перевернута, а вокруг разбросаны окровавленные пеленки. Мальчика же нигде не видно. Принц приходит в ярость, выхватывает висящий у пояса меч и убивает пса ударом в сердце. Сквозь предсмертные завывания собаки принц слышит крик ребенка и, раскидав пеленки, находит сына, целого и невредимого. А рядом лежит тело задавленного волка, — стало быть, пес спас жизнь мальчику.
С того самого дня Лливелин никогда более не улыбался и не смеялся. И говорят, что в Беддгелерте, там, где похоронили верного пса, до сих пор по вечерам иногда слышится предсмертный собачий вой.