— Это он! — закричал Крашев. — Это вчерашний тощий! Зачем он здесь? Кто эти люди за забором?

В это время низенький хранитель догнал тощего, поддал коленкой под его зад и повел к забору.

— Черт, — ругнул Фанерный Бык хранителей. — Ну этот-то зачем?

Хранители пожали плечами, развернулись и потащили вырывающегося тощего опять в клеть грустного автомобиля.

— Что это за люди? Почему я вижу тебя и не вижу их? Зачем их привезли? — спрашивал Крашев, дрожа всем телом от свежести и неясности глубокой ночи.

— Я же сказал: эти люди мешают тебе. Мешают до конца стать «другим». А не слышишь ты их и плохо видишь оттого, что у них нет приоритетов.

— Значит, это обычные люди? Зачем они здесь?

— Объяснять — вне моей компетенции. Не знал, что ты так изменишься. Мы бы нашли другой способ. Не такой, правда, щадящий. Ну, ладно. Осталось несколько минут. Никто уже никуда не денется.

— Я не понимаю тебя, — зло сказал Крашев, не заметив своего перехода на «ты». — При чем здесь все же приоритеты?

— Хорошо, — махнул рукой Фанерный Бык. Рука его при взмахе сделала странное движение. И странность эта заключалась в том, что рука двигалась как бы в одной плоскости и вертелась вокруг одной оси. — Хорошо. Я объясню тебе. Но доложи, как дела с ракетой.

На лесной поляне было пустынно. Ни в тупорылой машине, ни рядом людей не было. Из главного пульта свисал черный толстый кабель. Другого его конца Крашев не нашел — толстый, змеей вившийся по земле кабель уползал за ближайшие сосны.

— На поляне тихо, — быстро сказал Крашев. — Людей нет. Вероятно, они в лесу, за соснами. Туда протянут кабель.

— Нажми в сенсоре телевизора две кнопки. Две кнопки соседних каналов, — приказал Фанерный Бык, всем своим громадным фасом повернувшись к Крашеву. — Нажми две любые кнопки соседних каналов. Подай знак, что мы готовы, что все тихо.

— Ты сказал мне, что объяснишь. Объяснишь после того, как я доложу. Я доложил.

— Черт, — опять ругнулся Фанерный Бык. — Что же тебе объяснять? Неужели ты не знаешь, что мы — «другие люди» — родней родного друг другу. Простые люди связаны кровью, совестью, любовью, еще там чем-то — я уже не помню чем; мы — «другие люди» — связаны общим интерфейсом. Мы — сиамские близнецы, сросшиеся головками. Тела разные — мышление общее. Но наш интерфейс это бо́льшее, чем связь, большее, чем общее мышление. Это весь поток сознания. Но, чтобы всем этим управлять, нужны приоритеты. И ты знаешь все это не хуже меня. Кстати, твой приоритет сейчас поднят очень высоко.

— Спасибо. Но я хочу знать, кто эти люди там, под сетью.

— Это не имеет значения. И для меня и для тебя. Мы связаны общим интерфейсом, и я знаю твой поток сознания. Эти люди тебе глубоко безразличны. У них нет никакого приоритета. Но скоро будет.

— И какой же?

— Нулевой. Они будут только подчиняться. И никому — и тебе — не смогут мешать. Нажми две кнопки.

— Но я не могу, — задыхаясь, сказал Крашев. — Мне больно, у меня болит сердце. И я не могу… Кто эти люди?

Как же перехитрить Фанерного Быка? Все последние двадцать лет он только это и старался сделать. И на Урале, когда Фанерный Бык был директором, и последние пять лет, когда Фанерный Бык стал замминистра, а Крашева назначили директором. Дистанция между ними то сокращалась, то увеличивалась, а его отношение к Фанерному Быку не изменялось… Как же перехитрить эту лошадь? Кто же эти люди там, под тонкой и ажурной на вид сетью? Почему так болит сердце? Но ведь у него есть морской бинокль. Давний подарок Водолаза. Где же он? Где он? Нужная, единственно нужная сейчас вещь в этой квартире. Стоп! Он должен быть где-то рядом. Нет, в спальне его нет. Может быть, на столике, в зале?

Неловко, едва сдерживая всхлипывающее дыхание, Крашев проскочил в зал. Вот он! На столике, рядом с журналами лежал тяжелый морской бинокль.

На сына Крашев взглянул, когда прикрывал дверь. Наверное, от произведенного шума сын заворочался и что-то сказал во сне. Осторожно, боясь разбудить его, Крашев прикрыл дверь, подбежал к окну и приставил бинокль к глазам.

…Сквозь раздавшийся серый штакет забора он увидел Анну. В светлом платье она сидела на низенькой детской скамье и что-то рассказывала своей маленькой дочери. Старшая ее дочь стояла у самого забора. Анна?.. И ее дети?.. Но почему? Он перевел бинокль, отыскивая другие лица. Вот сидит его мать, а вот отец. Они сидят вместе. Он никогда не видел их вместе… Вот Жора Гробовский. Маленький, изящный. Но почему его голова седая? А вот Ксения… Усмехаясь, смотрит прямо в бинокль. «Цветы цветут среди бушующего моря только раз…» А вот вчерашний Старик… И он здесь. Он и его внуки. А вот и друг детства Ширя.

— Но зачем дети? — прошептал Крашев. — Зачем здесь дети?

— Не помешает, — проскрежетал Фанерный Бык, и Крашев наставил бинокль на его громадную фигуру. — Теперь ты все знаешь. Жми кнопки.

— Нет-е-ет, — тихо сказал Крашев. — Я не хочу, чтобы они становились «другими людьми». Это мои родные, мои друзья, моя кровь и моя совесть. Они не будут «другими людьми».

— Ха-ха-ха, — раздвинув голову раза в полтора, громко засмеялся Фанерный Бык. — Ты — упырь. Какая кровь у упырей? Какие друзья, какая совесть? Упырь может только сосать чужую кровь и этим существует. Ты высосал всю кровь у рабочих твоего завода. Ты превратил всех мастеров, всех начальников цехов, всех главных специалистов в таких же, как ты, упырей. Их там расплодилось великое множество. Когда вас хотели подсократить, ты обратился ко мне, и я подписал приказ. Твой завод, небольшой в общем-то завод, поделили пополам и создали два завода. Стало два директора, два главных инженера, четыре заместителя и так далее… Все удвоилось, и все упыри остались на местах, а тебя перевели сюда…

— Все верно, — прошептал Крашев. — Но сначала ты выпил мою кровь. Но теперь ты даже не упырь. Ты даже внешне не похож на человека. Ты — кукла! Марионетка… Я все понял. Ты — шестислойная фанера. Тебя же в профиль не видно! Ты можешь только вертеться вокруг шарниров и шага не можешь сделать в сторону. Флюгер! Деревянный флюгер! — закричал Крашев.

— Хорошо же, — зло проскрипел Фанерный Бык. — Ты еще в моей власти… Приказываю! Тебе! «Другому человеку!» Низшего приоритета! Я! «Другой человек»! Высшего приоритета! Жми кнопки!..

Неодолимая, страшная сила навалилась на Крашева. Она шла от всего Фанерного Быка, от каждой частички его громадной фигуры. И для Крашева этой силы было даже слишком много. Весь его мозг, тело, все мышцы, все ткани, каждую клетку заполнила эта сила. Неведомая сила все рушила и пеленала. Крашев уже не видел парк, сосны, небо, сумеречный свет над парком. Не видел громадную фигуру Фанерного Быка. Бинокль выпал из рук, и не было сил поднять его. Но неодолимая, страшная сила не просто душила. Неумолимо, миллиметр за миллиметром, импульс за импульсом она толкала, направляя его спеленатое тело к телевизору. Его глаза уже ничего не видели, кроме двух маленьких эллипсных кнопочек. Мозг раскалывался от огромной боли, вложенной в него.

«Нажми, — шептал далекий сладкий голосок. — И все кончится. Жми кнопки. Все равно ракета взлетит».

Сил сопротивляться уже не было. Но не было сил и сделать самое страшное сейчас для него — нажать кнопки.

Открылась дверь. В майке и коротких трусиках над ним склонился испуганный сын. Его испуг был приятен Крашеву и не мешал ему.

— В парке, — сосредоточившись, зашептал он сыну. — В парке. Где маленькая страна. Они не должны верить ему. Они должны уйти, уйти от него. Они не должны…

«Тебе плохо, отец?» — спрашивали губы сына.

— Нет, — шептал он. И ему было хорошо. В нем есть кровь. Обычная, теплая, человеческая кровь. Сын пришел к нему. На зов родной крови. Они родные. И ему хорошо. Только очень тяжело…

— Ракета взлетит, — опять зашептал он. — Надо успеть. Ты — военный. Ты должен успеть, предупредить. Там — бабушка, там Анна, там Ширя и Гробовский. Там дети. Надо успеть.

Сын пристально и недоуменно взглянул на экран. Напряженность и сумеречность глубокой ночи передались ему.