Вот в эту непутевую для пожарной части пору и устроился в нее Витя Косов, пьяница и зануда, но в отличие от всех — для пожарных дел человек не случайный.

До нашей пожарки служил Витя Косов в городской пожарной части. Служил он там шофером и хотя занудой и трепачом был всегда, но пить начал эдак лет семь-восемь назад. Примерно в это же время ушла от Вити жена с десятилетней дочкой, и теперь было уже не разобрать, что случилось вперед: ушла ли жена и Витя запил или Витя запил, а уж потом и ушла жена…

Что бы там ни было причиной, но пьянство для шофера, да еще боевой пожарной машины — смерть! Витю тут же лишили прав и перевели в бойцы. Да-а-а… При выездах теперь уже не он гоголем восседал за баранкой, едва замечая прижимавшиеся к обочине машины.

Потерпеть этого долго Витя не сумел, запил еще более, из городской военной части был уволен и в суматохе принят к нам в «профессионалы»…

…Прошло еще сколько-то времени. Заводское начальство, убедившись, что с выпуском полимеров все в порядке, взялось и за пожарку. Усмотрев, что гниет она с головы, эту голову «отсекли» и прислали новую, с виду хотя и чуть потрепанную. Головой этой был майор в отставке по фамилии Шаламай.

В нашем поселке — что в той деревне: Шаламай еще к своим обязанностям не приступал, а уж слухи клубятся: что́ он, да кто́ он, да отчего в отставку вышел.

А выходило так. Службу начинал Шаламай в кавалерии, а потом, после расформирования, артиллеристом стал. Боевая техника Шаламая, по его собственным словам, блестела, как у кота хвост, а работала, как дареные командирские часы. Старшие по званию Шаламаю доверяли, младшие уважали, и служить бы майору Шаламаю да служить, но вышел с ним на смотре боевой техники курьезный случай.

Прислали перед смотром в его дивизион новое оружие. Артиллерией, даже ракетной, пахло тут уже еле-еле… Ни в очертаниях мощных с колесами выше головы, тягачей, ни в специальной части не увидел майор знакомого. Только раз и обрадовался, заприметив родную артиллерийскую буссоль.

Красива же техника была на диво, да и серьезного марафета еще не требовала — смахнул чуть пыль и готова, но майор перед смотром самолично с белой тряпочкой все проверил, и на смотре, спокойный и гордый за эту красоту и мощь, неторопливо, поотстав на положенную дистанцию, вышагивал рядом с командиром части — фронтовым своим другом — полковником Руденко.

— Красавицы! — говорил Руденко, обходя спецчасти. — Скажи, а? Митрич?!

— Так точно, красавицы! — соглашался Шаламай и вдруг осекся, увидев вывалившуюся из ближайшей спецчасти цепь. Цепь висела неряшливо, скособоченно, а нижним концом своим касалась земли.

Больше всего Шаламая поразили эти небрежно развалившиеся по бетону кольца. Бетон был чист, но представил себе Шаламай, как звенья эти струйки пыли по дороге поднимут, и, представив, крикнул зычно:

— Командира ко мне! Немедля!

Командир был тут же, щуплый и до призыва своего в армию застенчивый, наверное, парнишка.

— Шо это такое?! — тыча пальцем в звенья на бетоне, спросил Шаламай, как всегда в минуты волнения, переиначивая русские слова на уже почти забытый украинский лад. — Шо это такое?!

Застенчивый сержант разомкнул губы:

— При движении, а следовательно, трении специальной части о слои воздуха на ее поверхности происходит перераспределение электронов, и образующееся так называемое электростатическое напряжение отводится с помощью этой цепи… — начал он, прижав руки к бедрам и лишь движениями головы показывая на цепь.

— Шо ты говоришь?! — не дослушав, опять крикнул Шаламай и вдруг увидел такое, чего никогда не видел — полковник Руденко, стоя за спиной сержанта, смущенно, совсем по-граждански, машет рукой, заманивая Шаламая в сторону.

— Послушай, Митрич, — так же смущенно сказал Руденко, когда они отошли. — Сержант прав, ты его, того, оставь. Цепь нужна.

— Как нужна? Как прав? На шо ж она здалась, та цепь?

— На что? А для чего цепь бензовозу? — смущенным полковник уже не был. — Да опомнись, Митрич. Бог с тобой. — И Руденко подал команду закончить смотр…

Рапорт Шаламай подал на следующий день. Отговоры Руденко слушать не стал и, погуляв с полгода, устроился начальником заводской пожарки. Помог ему в этом военкомат.

Вот такие клубились слухи. Но и без слухов было ясно: вояка Шаламай старый. Поносившись «с голодухи» по работе без сна и отдыха с месяц, порядок в пожарке Шаламай навел. Безнадежных пьяниц выгнал, сачков придавил, а главное, заполнил долгие двадцать четыре часа дежурства делом, смыслом.

Вместо блиц-турниров в передвижного дурачка, заканчивавшихся тем, что проигравший должен был на брюхе проползти под машинами весь гараж, на что бывший начальник смотрел сквозь пальцы, а частенько и сам похохатывал, глядя на жертву, преодолевавшую смотровую яму, стали проводиться занятия.

Оборудовали красный уголок, небольшой спортивный зальчик с теннисным столом и гирями, приняли соцобязательства, и жизнь вошла в нужное русло.

Новых людей Шаламай подбирал осторожно, а после того, как он с присущей ему энергией и деловитостью установил связь с политехническим институтом, в пожарке появились студенты-женатики. Хотя устраивались они ради служебных квартир и временно, но людьми были надежными.

При всей этой реорганизации Витя Косое уцелел. Может, не причислил его Шаламай к безнадежным пьяницам — но ведь не раз Витю под хмельком видел, а может, разглядел в нем что-то, но уцелел Витя и при нашем положении, когда ядро пожарки надежным стало, но необученным, пригодился даже: мог Витя сработать за любой номер расчета, а по лестнице-штурмовке бегал не хуже двадцатилетнего.

Несмотря на такое доверие, лучше Витя не стал, так же хвастал и кричал, а к хвастливым словам своим подмешивал временами крепкий пьяный дых. И продолжал бы Витя неприглядную жизнь, да повстречал он как-то боцмана Морозова. И повстречать-то не повстречал: сам к нему пришел бывший боцман. Плавал Морозов до недавнего времени по Черному морю, но надоело его жене одной куковать, уговорила мужа к теще уехать. Приехал боцман, а у тещи тесно, несуразно. Стал квартиру искать — люди и подсказали: «Иди, мол, к Вите Косову — дом у него большой. А живет один». Так и встретились.

Зазвал Витя Морозова в дом. Усадил. Браги поставил. Но боцман — человек непьющий — отказался.

— Э-э-эх, — только и сказал Витя. — А кем же ты работал?

— А боцманом, — отвечает Морозов. — На пожарном судне.

— На пожарном? — удивился Витя. — Вот ведь она какая, наша пожарная техника. А лафетные стволы на судне имеются?

— Имеются, — подтвердил боцман.

— А какой диаметр? — спрашивает Витя.

— А такой, — говорит боцман, — что человек проскочит — не задержится.

— И пожары тушил? — пристает опять Витя.

— Тушил и пожары, — отвечает боцман. — Вот в Новороссийске «Волгонефть» загорелась. Так от нее все суда врассыпную. Рядом «Пекин» стоял — танкер авторитетный, его в порт куча буксиров заталкивает, а тут сам: «Задний ход»! — и уж на рейде покачивается. А мы «Волгонефть» на абордаж и вперед! Ну, а в общем служба, как служба…

— Да, служба, — протянул и Витя Косов. — А ты вот что — ты к нам иди. В моем карауле начальника нет. Зарплата невелика, верно, но зато служебную квартиру получишь — со всеми удобствами. Так что решай.

— Если квартиру — чего решать? — сразу согласился боцман.

Шаламаю боцман понравился. Еще бы! Мужик в самом соку. Кряжист, дороден, нос здоровенный, а лет эдак под тридцать пять. Оформили его, караул представили. О Вите Косове Шаламай особо сказал:

— Это, — говорит, — можно считать, ветеран части. Боец знающий. Если что непонятно — к нему обращайтесь.

Но обращаться боцман Морозов не стал: нужды в этом не было: в технике сам разобрался, а в строевом отношении Витю научить кой-чему смог бы. Принципиальным оказался, к тому же, на диво и в первое же дежурство унюхав идущий от Вити угар, сказал строго: