Иосиф пытался сопротивляться, аргументируя это тем, что Рио — курорт. Почему все-таки не в Испанию, где вот-вот начнет рушиться режим Франко?

Но разве с Центром поспоришь? Пришлось смириться. Впрочем, Рио не был таким уж безоблачным, безопасным курортом.

После провала авантюры Коминтерна по организации социалистической революции в Бразилии в 1934 году советская разведка как бы забыла о существовании этой страны. Репрессии против коммунистов были беспрецедентными. Все имевшиеся в Бразилии контакты оказались потерянными. Доносительство стало образом жизни. В стране правил президент Варгас, маскируя свою «диктаторскую подкладку» демократической фразеологией, почерпнутой из речей Рузвельта…

В те же дни в Монтевидео приехала Лаура. До парохода ее проводил «Бланко», который был назначен Центром новым руководителем резидентуры в Аргентине. Тогда же Григулевич впервые поднял вопрос об оформлении советского гражданства для себя и Лауры. «Надеюсь, — сказал он «Ре-не» с хитрецой, — что личное знакомство с консулом позволит нам сделать это вне очереди».

«Личное знакомство» не помогло. Если верить публикациям, гражданство супругам Григулевич было предоставлено только в 1949 году.

Первые месяцы 45-го года были для Иосифа и Лауры относительно спокойным временем. Они несколько раз съездили в курортный городок Атлантида, чтобы побродить по песку, посидеть на берегу океана, выпить бутылочку вина, помечтать о будущем. Это были замечательные дни! Над Европой веяли мирные ветры, гитлеровский режим агонизировал. В информационных сводках о продвижении советских войск звучали названия пригородов и улиц германской столицы.

Сообщение о падении Берлина и красных флагах на Рейхстаге пришло в Уругвай 2 мая и было встречено с ликованием. В Монтевидео на бульвары и площади стихийно выплеснулись толпы горожан. Праздник победы, разве усидишь дома! Иосиф и Лаура очутились в возбужденной наэлектризованной толпе, которая заполонила авениду 18 июля. Они шли в сторону площади Независимости, всматриваясь в радостные лица, улыбаясь всем подряд.

И тут кто-то негодующе закричал:

«Почему нет советского флага?!»

Другой, не менее возмущенный голос поддержал его:

«Это провокация! Долой нацистов!»

«В чем дело? Что случилось?» — встревожилась Лаура.

Иосиф молча показал ей на флаги стран победителей, вывешенные на балконе здания, где располагалась редакция газеты «Эль Диа». Отсутствовал только один — кумачовый стяг Советского Союза. Обстановка стала накаляться. Несколько человек — импровизированная делегация «от народа» — исчезла в дверях редакции. Вскоре они были силой выдворены из здания сотрудниками «Эдь Диа». У некоторых на лицах были видны кровоподтеки.

«Там засели фашисты!» — закричал кто-то из пострадавших.

И это переполнило чашу терпения манифестантов. В окна редакции полетели камни и бутылки. Студенты выворачивали из тротуаров плитки и превращали их в метательные снаряды. Иосиф схватил жену за руку. Они стали выбираться из разъяренной толпы, которую атаковали конные наряды полиции. Беспорядочные удары резиновыми палками, выстрелы в воздух, клубы слезоточивого газа. На помощь полицейским пришли пожарные: мощные струи воды сбивали людей на землю. В ответ древки плакатов превратились в копья, засверкали ножи, замелькали металлические прутья. Такого сопротивления стражи порядка не ожидали: пролилась кровь. Пронзительно ржали раненые кони. Над толпой летели бутылки: на этот раз с зажигательной смесью. Посыпались стекла разбитых витрин, начались грабежи. Пострадали кондитерский магазин «Американа», книжная лавка «Оливера», парикмахерская «Астро», обменный пункт «Со ренти и Монтесано», кинотеатр «Виктори» и десятка три других коммерческих заведений.

На следующий день депутаты и буржуазная печать дружно обвиняли коммунистов. Полицейский начальник Гомес Фолье в своем отчете поддержал эту версию, отметив, что «взрыв насилия был неминуем, потому что заинтересованные в нем силы нашли бы другой предлог». Газета «Эль Диа» — первопричина трагических событий — заявила, что беспорядки были организованы «коммунистическими экстремистами, для которых важны только те законы, которые принимает их тоталитарный хозяин в Москве».

«Эта газета ничем не отличается от “Памперо”, — сказал Иосиф. — Все знают, что Советский Союз вынес на своих плечах основную тяжесть войны, потерял миллионы солдат на фронтах, но эти сучьи дети по идейным, видите ли, соображениям не хотят приветствовать СССР в качестве победителя…»

В этот же день, 2 мая Леопольдо Ареналь пришел на железнодорожную станцию в Вальпараисо, чтобы встретить Гладис. По совету «Тагора» он воздерживался от поездок в Сантьяго, чтобы лишний раз «не мозолить» глаза полицейским и гуверовским агентам. Когда на перроне появилась Гладис и стала оглядываться по сторонам, Леопольдо заспешил ей навстречу. При встречах с ней он испытывал чувство вины, зная, что неумолимо приближается день, когда ему придется покинуть Чили. И там, в Мексике, куда он должен вернуться, чтобы встретиться со своей первой семьей и детьми, ей не будет места.

Леопольдо и Гладис направились в кафе «Рикет». Заведение отличалось тем, что имело два отдельных входа и два зала. В них, по сложившейся в годы войны «традиции», раздельно поглощали сладости члены немецкой колонии и стран союзной коалиции (и сочувствующие каждой стороне чилийцы). В стене, которая отгораживала один зал от другого, была дверь, но она, по негласному соглашению, никогда не отворялась. Леопольд и Гладис устроились в «зале союзников». В тот самый момент, когда перед ними поставили блюдца с пирожными, чей-то ликующий голос выкрикнул: «Немцы капитулировали! Гитлеру — капут! Это — победа!» И тут кто-то из англичан решил поставить «победную точку» в затянувшемся противостоянии в кафе «Рикет». Он бросился к двери в «немецкий зал», распахнул ее настежь и запустил со своей тарелки в сторону «врага» недоеденный кусок торта. Его примеру последовали другие, используя в качестве боевых снарядов изысканную кондитерскую продукцию. Леопольд поддался общему порыву, схватил блюдце с пирожным, чтобы поддержать атаку «союзников». Немцы в долгу не остались, открыв встречный огонь кусками торта «Сельва негра», «плетенками» яблочных пирогов и шариками мороженого. Перестрелка продолжалась до тех пор, пока не был израсходован весь дневной «боезапас» кафе «Рикет».

Для Леопольдо эта «перестрелка» была, пожалуй, последней операцией против нацистов на чилийской земле. Ему предстояло свернуть коммерческие дела фирмы «Оркред», расплатиться с долгами и подготовить отъезд в Мексику, не привлекая к себе внимания полиции и «конкурентов».

В июле 1945 года Григулевич вылетел из Монтевидео в Сантьяго для свертывания дел и оформления новой «книжки». Вопрос о замене старого паспорта был более чем актуален. Иосиф считал, что в Аргентине он серьезных «хвостов» не оставил. Но за минувшие годы в недрах полиции всякое могло произойти. Поговаривали о неминуемой реформе полицейских органов, слиянии столичных и федеральных архивов, улучшении координации работы спецслужб и прочих неприятных для нелегалов вещах. От старого паспорта надо было избавляться. Он стал опасен.

Тень самолета вначале скользила по тускло-оранжевой поверхности реки Ла-Плата, потом за иллюминатором появилась бесконечная пампа. Ее оживляли оазисы рощ, изредка мелькали спичечные коробки станций, а иногда, словно перечеркивая небо, возникали серые столбы дыма: это горела трава. Ее выжигали, чтобы земля была плодороднее.

Устроившись удобнее в кресле самолета, Иосиф погрузился в чтение газет, которые купил в Монтевидео. Посол США Спруилл Браден, кажется, всерьез взялся за демократизацию Аргентины. То и дело указывает военному режиму на «непорядки» в стране, на отсутствие свобод, на цензуру печати. Совсем недипломатично выглядели речи, с которыми Браден выступал перед публикой во время поездок в аргентинскую «глубинку». Обличительные выпады американского посла с жаром приветствовала оппозиция, которая воспринимала его как политического лидера, присланного Государственным департаментом. В общественных местах Браден то и дело «срывал аплодисменты» аргентинцев. Их можно понять: любые союзники хороши, лишь бы ненавистный режим пал! Но президенту Фарреллу, без всякого сомнения, подобные экскурсы американца во внутренние дела Аргентины не нравились. «Сильный человек» режима Хуан Перон тоже не склонил голову перед Браденом.