Казалось, что все было предусмотрено, отработано до мельчайшего движения. И все-таки никто не застрахован от чрезвычайных ситуаций. Однажды «зажигательный снаряд» из-за какого-то технического дефекта воспламенился не где-нибудь, а на борту «Люсии». Пламя стало лизать мешки с селитрой и угрожало перекинуться на соседнюю самоходную баржу. «Люсию» спешно отбуксировали на середину акватории порта, пригнали пожарные катера с мощными водяными пушками, но запоздали: портовый труженик ушел на дно вместе с грузом. Через несколько дней были организованы подъемные работы, и силами военной контрразведки и морской полиции проведено расследование причин пожара. В одном из мешков обнаружили искореженные куски металла и следы зажигательной смеси: яркие ржавые пятна на уцелевших фрагментах мешка. Вывод был очевиден: совершена диверсия. Все прежние случаи «самовозгорания» селитры были автоматически отнесены на счет неведомых диверсантов. «Гришу» допрашивали в течение нескольких дней, ведь это он дежурил ночью на «Лусии».

Агенты применяли тактику «контрастного» допроса. Один из них — жесткий, грубый, угрожающе размахивающий кулаками перед лицом. Второй — мягкий, тактичный, вкрадчивый, предлагающий закурить сигарету. На стол перед «Гришей» бросили латунную оболочку «зажигалки»:

«Мы тебя отпустим только в одном случае, если скажешь, от кого ты ее получил. В противном случае, будешь гнить в подвалах Вилья-Девото!» — кричал «плохой» следователь, стоя за спиной «Гриши», который инстинктивно втягивал голову в плечи, ожидая удара.

«Не надо тянуть время, — улыбался «хороший», — мы знаем твоих друзей, они сидят неподалеку отсюда. Смотри, ты можешь опоздать. Кто-то из твоих дружков расколется раньше. И тогда тебе обеспечены льды Патагонии лет на десять».

Но «Гриша» стоял на своем:

«Ничего не знаю».

Полиция предприняла беспрецедентные меры для розыска «саботажников». В превентивных целях отстранили от работы всех «неблагонадежных лиц», главным образом из левых партий. По месту жительства проверили «образ жизни и мысли» многих докеров и рабочих из мастерских. В спешном порядке в подозрительные коллективы были «устроены на работу» агенты из рабочей среды. Но все оказалось бесполезным. В итоге, чтобы спасти честь мундира, следователи выдвинули в качестве окончательной версию о том, что «зажигалки» закладывались в мешки с селитрой не в Буэнос-Айресе, а в чилийских портах. Это, мол, дело рук английской и американской разведок.

Через допросы следователей прошли практически все члены Д-группы. «Временно лечь на дно» — такой приказ был отдан «Артуром». В своих квартирах участники группы уничтожили материалы, которые могли бы свидетельствовать об их симпатиях к Советскому Союзу, коммунистической идеологии и даже об интересе к деятельности оппозиционных партий буржуазного толка[57]. При посещении «фабрики зажигалок» старательно проверялись, чтобы сбить со следа наружное наблюдение. При сборке и упаковке «снарядов» стали пользоваться медицинскими перчатками, чтобы не оставлять на их корпусах отпечатков пальцев. Но проколы, тем не менее, случались. Так, «Бонито» получил строгий разгон от «Бесерро» за вырезанную из столичной газеты «Република» статью, в которой сообщалось о гибели португальского парохода «Лусеро» на траверзе бразильского города Ресифе. Причиной гибели судна было названо «самовозгорание льна» на борту. И это позабавило «Бонито», потому что он сам устанавливал «зажигалку». Другой случай был опаснее по возможным последствиям: «Чато» попал в сложный переплет, когда вез на своем таксомоторе химические реактивы в мастерскую. Неожиданно они вспыхнули в багажнике, и вдоль улицы потянулся черный зловонный шлейф дыма. Днем! При большом стечении народа! К счастью, хладнокровие не покинуло «Чато». Он подогнал машину к обочине, бросился в магазин, схватил два сифона газированной воды и, как заправский пожарный, загасил огонь.

В дополнение ко всему, «Артур» получил сведения о том, что в Буэнос-Айресе появились испанцы Перес и Барсело, — которые усиленно разыскивали… Хосе Окампо! «Артур» знал, что в своем партизанском прошлом они совершали успешные вылазки в тылы франкистских войск, взрывали мосты и железнодорожные пути, брали в плен вражеских офицеров. «Отважные парни» — так он говорил когда-то о них.

И все-таки Иосиф подавил в себе желание встретиться с ними и предложить работу в организации, хотя сам не так давно подыскивал «мужественных ветеранов из 14-го корпуса». Теперь Иосиф понимал, что формула — «воевал в Испании — значит, надежен», — не была безошибочной. История с предательством Нестора Санчеса в Мексике стала для него хорошим уроком. Поэтому, чтобы подстраховаться, «Артур» с помощью «Чато» организовал наблюдение за испанцами. За несколько дней слежки было установлено, что один из «смелых парней» — Перес — регулярно встречается с дипломатом из посольства Франко, а Барсело усиленно посещал ресторанчики близ порта, пытался завязать дружбу с докерами.

Эти сведения игнорировать было нельзя, и «Артур» на время уехал в Монтевидео, чтобы не искушать судьбу. В середине 1942 года он вернулся в Буэнос-Айрес и на следующий же день столкнулся с Пересом и Барсело на улице Сан-та-Фе. Иосиф понимал, что это была не такая уж случайная встреча, но не подал и виду: радостные эмоции, «сколько лет, сколько зим», объятия, похлопывания по спине.

«Скучаем по настоящему делу, — сказал Перес с подкупающей улыбкой. — Готовы к любому риску. Ты знаешь, мы не подведем».

Иосиф постарался убедить их, что после отъезда из Испании он не имеет отношения к «специальной работе». Но по реакции собеседников понял: испанцы ему не поверили.

Вскоре Перес вновь «случайно» встретился с Иосифом и стал убеждать его в том, что «не заслуживает подозрений», что его «боевое прошлое говорит само за себя» и что его «оскорбляет недоверие». Уклончивость «Артура» вывела испанца из себя. В адрес «Артура» неожиданно раздались прямые угрозы: «Ты еще пожалеешь, что оттолкнул меня. Думаешь, я не знаю, кто помогал советской checa убрать Нина? Берегись, Окампо, я обид не прощаю. У меня разговор короткий, ты знаешь!» Возможно, это была всего лишь угроза. Перес был несколько раз контужен, психика его явно нуждалась в лечении. Самым тревожным было то, что Перес упомянул историю с Андресом Нином. Вот что грозило настоящей бедой. Если эта информация попадет в полицию, цепкие ищейки смогут раскрыть правду об «Окампо». Большой город Буэнос-Айрес, но укрыться в нем от преследователей, знающих тебя в лицо, способных «просчитать» твои возможные маршруты и контакты, почти невозможно.

Иосиф рассказал об этой встрече Мануэлю Деликадо.

«Да, мы давно наблюдаем за этими парнями, — сказал он. — Они пытаются проникнуть в нашу группу, занимающуюся переброской людей в Испанию и Францию. Оставь решение этой проблемы для нас. Мы их пугнем, как следует».

Вскоре в полицейской хронике столичных газет появились сообщения о том, что испанский иммигрант Перес подвергся нападению у выхода из портового бара. Он получил огнестрельное ранение в грудь. На Барсело тоже было совершено покушение: к нему пристали «пьяные матросы» и нанесли ему несколько ударов кинжалом в филейную часть тела. На языке республиканцев это, видимо, и называлось «пугнуть, как следует».

Залечив раны, Перес и Барсело поспешили перебраться в Монтевидео, опасаясь за свою жизнь…

Вот таким тревожным образом «аукнулась» для Григулевича история с исчезновением Андреса Нина, о которой под грузом новых забот и обязанностей «Артур» почти не вспоминал. И это понято: дела давно минувших дней, погребенные песком и пеплом времени. Оказалось, что всегда есть кто-то, кто не забывает.

В марте 1942 года Григулевич встретился с Гало Гонсалесом, чтобы обсудить вопрос об укреплении «секретной службы» партии. Кое-что в этом направлении в КПЧ предпринималось, но время показало, что недостаточно. Официальные органы по-прежнему проводили в отношении «пятой колонны» и нацистских шпионов политику «бархатных перчаток». Григулевич понимал, что требовались серьезные, хорошо документированные разоблачения, чтобы положение сдвинулось с мертвой точки.