— Это вы Бурлак? — Малышев пристально посмотрел на капитана.

Тот вскочил с места, представился:

— Командир танкового батальона капитан Бурлак!

— У вас есть потери в танках за время боев? — поинтересовался нарком.

— Есть потери, товарищ генерал, — подтвердил Бурлак. — А как же без потерь на войне? Танки — наше главное оружие, и наших «тридцатьчетверок» немецкие танкисты боятся.

Нарком на минуту задумался, потом закурил папиросу и, выпустив колечки дыма, произнес:

— Так-то оно так, капитан, и я тебе верю. Но плохо то, что наши танкисты, особенно молодежь, еще не нанялись хорошо воевать, у немцев на этот счет больше опыта, — подчеркнул нарком. — Они оккупировали почти всю Европу. — Он взглянул на Бурлака. — Сам- то уже бил фрицев?

— Довелось… — смутился капитан. — Но в танке еще не горел.

— И не надо в танке гореть! — улыбнулся нарком. — Что важно в танковом сражении? Не подставлять свой борт врагу, стремиться первым нанести по нему удар, заняв выгодную позицию. Верно, капитан?

— Иначе быть не может, — улыбнулся и Бурлак. Он встал. — Товарищ директор, если у вас ко мне больше нет вопросов, я могу идти?

— Иди, капитан. Доложи генералу, что три десятка машин можно уже завтра с завода взять. А вам я желаю успехов в боях!

— Спасибо! — Бурлак направился к двери, но директор задержал его.

— Где сейчас находится штаб фронта? — спросил он. — Там же, в центре города, или переехал?

— На старом месте, — подтвердил Бурлак. — А вот для удобства управления войсками в районе Малой Ивановки вчера там оборудовали вспомогательный пункт управления — ВПУ. Там сейчас находятся заместитель командующего фронтом генерал Коваленко и начальник штаба фронта генерал Никишев. Вы хотите им что-то передать?

— Да нет, капитан, мне нужно переговорить с начальником бронетанковых и механизированных войск фронта генералом Штевневым. На днях он обещал быть на заводе, но почему-то не пришел. Ладно, капитан, иди, небось тебя ждет генерал Гордов.

Когда Бурлак вышел, Задорожный взглянул на наркома Малышева:

— А теперь я в вашем распоряжении, Вячеслав Александрович.

— Давайте пройдем в цех сборки танков Т-34. — Малышев встал. — У меня есть предложение по увеличению выпуска машин. Кстати, когда вчера я разговаривал по ВЧ с председателем Комитета обороны товарищем Сталиным, он интересовался, как идут дела на вашем заводе.

— Пока срывов как таковых нет, но нас все чаще бомбят «юнкерсы», — пожаловался директор завода. — Желательно, чтобы противовоздушная оборона была надежней. Я уже просил об этом генерала Еременко, он обещал усилить охрану завода с воздуха.

— Я еще с ним сам поговорю, — заверил нарком.

На левобережье Волги, где формировалась танковая бригада, капитан Бурлак возвращаться не торопился. Комбриг Румянцев сказал ему, что если задержится на заводе, то может переночевать у матери. Но прежде велел зайти в штаб фронта и доложить генералу Гордову о результатах поездки на завод. Если он дает танки, то сколько и когда, чтобы сформировать для этих машин экипажи. Потому-то сейчас Бурлак и спешил в центр города, где располагался штаб фронта. «Доложу генералу Гордову о том, что сделал на заводе, затем поеду к маме и у нее заночую», — решил Иван Лукич. За все прошедшее время после его приезда в Сталинград он еще не был дома, и, наверное, мать беспокоится. Но тут же другая мысль обожгла его: как быть с медсестрой Оксаной? Надо бы проведать ее в госпитале, узнать, как она себя чувствует, хотя бы потому, что он выручил ее из беды. Но, поразмыслив, он решил навестить ее в другой раз: не то, чего доброго, сочтет его навязчивым. О том, что он вытащил ее из воды, вряд ли она помнит, так как потеряла сознание, когда ее подняли на палубу. Это даже лучше, если она не помнит, кто спас ее от верной гибели. «А вот матери расскажу о ней, — решил Иван Лукич. — Интересно, как она воспримет эту новость? Не станет ли упрекать в том» что я рисковал? Впрочем, что было, то было, и остается только ждать».

Иван Лукич торопливо шел по улице. На ней было оживленно, особенно много попадалось военных с орудием. По всему чувствовалось, что где-то неподалеку фронт. Несмотря на то что в городе было объявлено военное положение, паники среди гражданского населения не было, хотя многих женщин, стариков и детей уже эвакуировали на левый берег Волги. На правый берег каждый день на фронты прибывали новые войска и боевая техника. Невзирая на бомбежку, корабли и суда Волжской военной флотилии перевозили войска и боевую технику в Сталинград, а часть боевых кораблей флотилии своим артогнем наносили удары по войскам противника, прорвавшимся к северной окраине города.

Проходя мимо почты, Бурлак вдруг услышал окрик:

— Ваня!

Он посмотрел в сторону и увидел свою бывшую жену Кристину. Она была в трауре. Интересно, отчего вдруг, что у нее случилось? Бурлак остановился и стал ждать ее. Почему-то ему пришли на память слова матери, сказанные в день его приезда из Хабаровска: «Ты же совсем не знаешь Кристину, кто она и чем дышит. Да и любит ли она тебя?» И тут же словно наяву он услышал голос Кристины: «Зачем мне ребенок от человека, которого я не люблю и от которого твердо решила уйти?» Кажется, давно это было, но и теперь от этих слов Кристины его охватило щемящее чувство, словно он только что вышел из боя и еще не пришел в себя…

Кристина подошла к нему, запыхавшись. Не лицо, а желтая маска, в глазах тоска.

— Привет, Иван! — сухо бросила она, поправляя прическу.

Иван Лукич поднял на нее глаза и тихо обронил:

— Здравствуй, Кристина.

— У меня большое горе… — выпалила она на одном дыхании.

— Какое еще горе? — Он усмехнулся и насмешливо добавил: — Горе у тебя уже было — это когда мы с тобой разошлись, а точнее, когда ты бросила меня. Хотя для тебя это, видно, не горе, а что-то вроде пустячного эпизода.

— Все ёрничаешь… — Она сердито скосила на него глаза. — У меня страшное горе… Вчера я похоронила Алексея. Его во время бомбежки… осколком от бомбы. Удар в самое сердце. Отец по нему рыдал, и мне было не по себе, я ходила как в тумане…

— Жаль парня, — коротко изрек Иван Лукич.

— Весь день я была в слезах. Теперь не знаю, что мне делать и как дальше жить. Может, дашь совет?

— Тебе совет? — Иван Лукич усмехнулся. — Ты ошиблась адресом. Я ведь советы давать не умею. Не я же дал тебе совет познакомиться с Алексеем… — Он сделал паузу. — Что, порвалась ниточка, связывающая тебя с наукой? Или пропала твоя перспектива?

— Не груби, — оборвала она его. — У меня и так на душе холодно и пусто. Потерять такого человека… — Она всхлипнула.

Иван Лукич подошел к ней ближе, посмотрел в глаза.

— Не будь артисткой, Кристина, — жестко одернул он ее. — Дать тебе совет… Смешно!..

— Послушай, Ваня, может, помиримся, а? — Она вытерла платком мокрые глаза. — Начнем нашу жизнь с нуля?

Бурлаку так и хотелось крикнуть во весь голос: «Ты убила моего ребенка!..» Но в последний момент он пересилил себя и сдержанно промолвил:

— С тобой у нас все кончено! И горевать тебе не надо. Что, разве на Алексее свет клином сошелся? Был я твоим мужем, но ты от меня ушла к другому. А третьего что, не найдешь?! Смешно! — Он повернулся, чтобы уйти, но Кристина схватила его за руку, придержала и выдохнула ему в лицо:

— Я буду другой, я больше не позволю себе…

— Уйди! — резко оборвал он ее. — Я не желаю с тобой видеться, не то что разговаривать.

Она не знала, что ответить ему, ее нервы были на пределе. Она стояла бледная и безутешная.

— Мне к генералу Гордову, — сказал Бурлак дежурному по штабу майору с тонкими усиками и косыми бакенбардами, придававшими его худощавому лицу округлость.

Дежурный сообщил, что у замкомандующего фронтом находится начальник бронетанковых и механизированных войск фронта генерал Штевнев.

— Мне и к нему надо…

— Минутку, я доложу генералу Гордову… — И майор метнулся к кабинету.