Ворона [112] Когда не хочешь быть смешон, Держися звания, в котором ты рожден. Простолюдин со знатью не роднися; И если карлой сотворен, То в великаны не тянися, А помни свой ты чаще рост. Утыкавши себе павлиньим перьем хвост, Ворона с Павами пошла гулять спесиво — И думает, что на нее Родня и прежние приятели ее Все заглядятся, как на диво; Что Павам всем она сестра И что пришла ее пора Быть украшением Юнонина двора [113]. Какой же вышел плод ее высокомерья? Что Павами она ощипана кругом И что, бежав от них, едва не кувырком, Не говоря уж о чужом, На ней и своего осталось мало перья. Она было назад к своим; но те совсем Заклеванной Вороны не узнали, Ворону вдосталь ощипали, И кончились ее затеи тем, Что от Ворон она отстала, А к Павам не пристала. Я эту басенку вам былью поясню. Матрене, дочери купецкой, мысль припала, Чтоб в знатную войти родню. Приданого за ней полмиллиона. Вот выдали Матрену за барона. Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз Попреком, что она мещанкой родилась, А старая за то, что к знатным приплелась: И сделалась моя Матрена Ни Пава, ни Ворона. Из «Книги восьмой»
Лев состарившийся [114] Могучий Лев, гроза лесов, Постигнут старостью, лишился силы: Нет крепости в когтях, нет острых тех зубов, Чем наводил он ужас на врагов, И самого едва таскают ноги хилы. А что всего больней, Не только он теперь не страшен для зверей, Но всяк, за старые обиды Льва, в отмщенье, Наперерыв ему наносит оскорбленье: То гордый конь его копытом крепким бьет, То зубом волк рванет, То острым рогом вол боднет. Лев бедный в горе толь великом, Сжав сердце, терпит все и ждет кончины злой, Лишь изъявляя ропот свой Глухим и томным рыком. Как видит, что осел туда ж, натужа грудь, Сбирается его лягнуть И смотрит место лишь, где б было побольнее. «О боги! – возопил, стеная, Лев тогда. — Чтоб не дожить до этого стыда, Пошлите лучше мне один конец скорее! Как смерть моя ни зла: Все легче, чем терпеть обиды от осла». Лев, серна и лиса По дебрям гнался Лев за Серной; Уже ее он настигал И взором алчным пожирал Обед себе в ней, сытный, верный. Спастись, казалось, ей нельзя никак: Дорогу óбоим пересекал овраг: Но Серна легкая все силы натянула — Подобно и́з лука стреле, Над пропастью она махнула И стала супротив на каменной скале. Мой Лев остановился. На эту пору друг его вблизи случился: Друг этот был – Лиса. «Как! – говорит она. – С твоим проворством, силой Ужели ты уступишь Серне хилой? Лишь пожелай, тебе возможны чудеса: Хоть пропасть широка, но если ты захочешь, То, верно, перескочишь. Доверь же совести и дружбе ты моей: Не стала бы твоих отваживать я дней, Когда б не знала И крепости, и легкости твоей». Тут кровь во Льве вскипела, заиграла; Он бросился со всех четырех ног; Однако ж пропасти перескочить не мог: Стремглав слетел и – до смерти убился. А что ж его сердечный друг? Он потихохоньку в овраг спустился, И, видя, что уж Льву ни лести, ни услуг Не надо боле, Он, на просторе и на воле, Справлять поминки другу стал, И в месяц до костей он друга оглодал. Крестьянин и лошадь Крестьянин засевал овес; То видя, Лошадь молодая Так про себя ворчала, рассуждая: «За делом столько он овса сюда принес! Вот говорят, что люди нас умнее: Что может быть безумней и смешнее, Как поле целое изрыть, Чтоб после рассорить На нем овес свой по-пустому? Стравил бы он его иль мне, или гнедому; Хоть курам бы его он вздумал разбросать, Все было б более похоже то на стать; Хоть спрятал бы его: я видела б в том скупость; А попусту бросать! Нет, это просто глупость». Вот к осени меж тем овес тот убран был, И наш Крестьянин им того ж Коня кормил. Читатель! Верно, нет сомненья, Что не одобришь ты Конёва рассужденья; Но с самой древности, в наш даже век, Не так ли дерзко человек О воле судит Провиденья, В безумной слепоте своей Не ведая его ни цели, ни путей? Белка [115] («У Льва служила Белка…»)
У Льва служила Белка, Не знаю, как и чем; но дело только в том, Что служба Белкина угодна перед Львом; А угодить на Льва, конечно, не безделка. За то обещан ей орехов целый воз. Обещан – между тем все время улетает; А Белочка моя нередко голодает И скалит при царе зубки́ свои сквозь слез. Посмотрит: по лесу то там, то сям мелькают Ее подружки в вышине; Она лишь глазками моргает, а оне Орешки знай себе щелкáют да щелкáют. Но наша Белочка к орешнику лишь шаг, Глядит – нельзя никак: На службу царскую то кличут, то толкают. Вот Белка наконец уж стала и стара, Царю наскучила: в отставку ей пора. Отставку Белке дали, И точно, целый воз орехов ей прислали. Орехи славные, каких не видел свет; Все на отбор: орех к ореху – чудо! Одно лишь только худо — Давно зубов у Белки нет. вернуться Тема басни разрабатывалась Эзопом («Сойка и Голуби»), Федром («Надменная Галка и Павлин»), Лафонтеном («Сойка, украшенная перьями Павлина»). Содержание басни связано с пословицами: «От ворон отстал, а к павам не пристал», «Ни пава, ни ворона» и с поговорками: «Сокол – вороньи перья», «Ворона в павлиньих перьях». вернуться Быть украшением Юнонина двора. – Павлин был посвящен богине Юноне и назывался «Юнониной птицей» (рим. миф.). вернуться Переработка одноименной басни Лафонтена, восходящей к басне Федра «Старый Лев, Вепрь, Вол и Осел». вернуться Басня подверглась цензурным гонениям. |
