Крестьяне и река [79] Крестьяне, вышед из терпенья От разоренья, Что речки им и ручейки При водополье причиняли, Пошли просить себе управы у Реки, В которую ручьи и речки те впадали. И было что на них донесть! Где озими разрыты; Где мельницы посорваны и смыты; Потоплено скота, что и не счесть! А та Река течет так смирно, хоть и пышно; На ней стоят большие города, И никогда За ней таких проказ не слышно: Так, верно, их она уймет, Между собой Крестьяне рассуждали. Но что ж? как подходить к Реке поближе стали И посмотрели, так узнали, Что половину их добра по ней несет. Тут, попусту не заводя хлопот, Крестьяне лишь его глазами проводили; Потом взглянулись меж собой И, покачавши головой, Пошли домой. А отходя, проговорили: «На что и время тратить нам! На младших не найдешь себе управы там, Где делятся они со старшим пополам». Мирская сходка [80]
Какой порядок ни затей, Но если он в руках бессовестных людей, Они всегда найдут уловку, Чтоб сделать там, где им захочется, сноровку. В овечьи старосты у льва просился волк. Стараньем кумушки лисицы Словцо о нем замолвлено у львицы. Но так как о волках худой на свете толк И не сказали бы, что смотрит лев на лица, То велено звериный весь народ Созвать на общий сход И расспросить того, другого, Что в волке доброго он знает иль худого. Исполнен и приказ: все звери созваны. На сходке голоса чин чином собраны: Но против волка нет ни слова. И волка велено в овчарню посадить. Да что же овцы говорили? На сходке ведь они уж, верно, были? — Вот то-то нет! Овец-то и забыли! А их-то бы всего нужней спросить. Из «Книги пятой» Демьянова уха [81] «Соседушка, мой свет! Пожалуйста, покушай». «Соседушка, я сыт по горло». – «Нýжды нет, Еще тарелочку; послушай: Ушица, ей-же-ей, на славу сваренá!» «Я три тарелки съел». – «И, полно, что за счеты: Лишь стало бы охоты, А то во здравье: ешь до дна! Чтó за уха! Да как жирна: Как будто янтарем подернулась она. Потешь же, миленький дружочек! Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек! Еще хоть ложечку! Да кланяйся, жена!» — Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку И не давал ему ни отдыху, ни сроку; А с Фоки уж давно катился градом пот. Однако же еще тарелку он берет: Сбирается с последней силой И – очищает всю. «Вот друга я люблю! — Вскричал Демьян. – Зато уж чванных не терплю. Ну, скушай же еще тарелочку, мой милой!» Тут бедный Фока мой, Как ни любил уху, но от беды такой, Схватя в охапку Кушак и шапку, Скорей без памяти домой — И с той поры к Демьяну ни ногой. Писатель, счастлив ты, коль дар прямой имеешь; Но если помолчать воврéмя не умеешь И ближнего ушей ты не жалеешь, То ведай, что твои и проза и стихи Тошнее будут всем Демьяновой ухи. Чиж и голубь [82] Чижа захлопнула злодейка западня; Бедняжка в ней и рвался, и метался, А Голубь молодой над ним же издевался. «Не стыдно ль, – говорит, – средь бела дня Попался! Не провели бы так меня: За это я ручаюсь смело». Ан смотришь, тут же сам запутался в силок. И дело! Вперед чужой беде не смейся, Голубок. Камень и червяк «Как расшумелся здесь! Какой невежа! — Про дождик говорит на ниве Камень, лежа. — А рады все ему, пожалуй – посмотри! И ждали так, как гостя дорогого, А что же сделал он такого? Всего-то шел часа два-три. Пускай же обо мне расспросят! Так я уж веки здесь: тих, скромен завсегда. Лежу смирнехонько, куда меня ни бросят, А не слыхал себе спасибо никогда. Недаром, право, свет поносят: В нем справедливости не вижу я никак». «Молчи! – сказал ему Червяк. — Сей дождик, как его ни кратко было время, Лишенную засýхой сил Обильно ниву напоил, И земледельца он надежду оживил; А ты на ниве сей пустое только бремя». Так хвалится иной, что служит сорок лет: А проку в нем, как в этом Камне, нет. Зеркало и обезьяна Мартышка, в Зеркале увидя образ свой, Тихохонько Медведя толк ногой: «Смотри-ка, – говорит, – кум милый мой! Что это там за рожа? Какие у нее ужимки и прыжки! Я удавилась бы с тоски, Когда бы на нее хоть чуть была похожа. А ведь, признайся, есть Из кумушек моих таких кривляк пять-шесть: Я даже их могу по пальцам перечесть». «Чем кумушек считать трудиться, Не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» — Ей Мишка отвечал. Но Мишенькин совет лишь попусту пропал. Таких примеров много в мире: Не любит узнавать никто себя в сатире. Я даже видел то вчера: Что Климыч на руку нечист, все это знают; Про взятки Климычу читают, А он украдкою кивает на Петра. вернуться Одна из самых социально острых басен Крылова, в которой под «реками и ручейками» подразумевались помещики и местные власти, а под Рекой – центральная власть. вернуться П. А. Плетнев по поводу этой басни писал: «В „Мирской сходке“ объяснено начало несообразности многих общественных постановлений… Для общества он (Крылов. – В. К.) проповедник строгого порядка, правосудия, законной власти. Злоупотребления, пороки, глупости нашли в нем неумолимого обвинителя». вернуться Согласно одной версии, басня направлена против Д. И. Хвостова, который утомительно долго потчевал знакомых своими баснями. По другой версии, в басне имелась в виду «Беседа любителей русского слова» с ее длинными и скучными заседаниями. М. В. Лобанов вспоминал о первом публичном чтении басни: «Иван Андреевич, зная всю силу своего литературного оружия, то есть сатиры, выбирал иногда случаи, чтобы не промахнуться и метко попасть в цель; вот доказательство. В „Беседе любителей русского слова“, бывшей в доме Державина, приготовляясь к публичному чтению, просили его прочитать одну из его новых басен, которые тогда были лакомым блюдом всякого литературного пира и угощения. Он обещал; но на предварительное чтение не явился, а приехал в „Беседу“ во время самого чтения, и довольно поздно. Читали какую-то чрезвычайно длинную пиесу; он сел за стол. Председатель отделения А. С. Хвостов, сидевший против него за столом, вполголоса спрашивает у него: „Иван Андреевич, что, привезли?“ – „Привез“. – „Пожалуйте мне“. – „Вот ужо, после“. Длилось чтение, публика утомилась, начинали скучать, зевота овладела многими. Наконец дочитана пиеса. Тогда Иван Андреевич руку в карман, вытащил измятый листочек и начал: „Демьянова уха“. Содержание басни удивительным образом соответствовало обстоятельствам, и приноровление было так ловко, так кстати, что публика громким хохотом от всей души наградила автора за басню, которою он отплатил за скуку ее и развеселил ее прелестью своего рассказа». вернуться Литературный источник – басня Федра «Заяц и Воробей». |
