Гоцман быстро взглянул на Чусова.

- «Академик, ты сильно рискуешь», - перевел тот.

- И все?

- Все, - пожал плечами заключенный. - Нас учили запоминать, и я запомнил…

- Ну, хорошо, вернемся к Чекану, - вздохнул Гоцман, откладывая досье. - Были у него какие-нибудь привычки? Ну, там марки он собирал? Играл на гитаре?…

Снова повисла пауза, на сей раз долгая. Семчук даже вопросительно взглянул на Гоцмана, но тот коротко помотал головой - не мешайте, пусть вспоминает.

- Про марки не знаю, - наконец произнес Рогонь, - а вот когда Советы… ну, когда вы входили в Одессу, мы бежали с ним по улице. На углу была кондитерская разбитая… И Чекан вдруг побежал к ней. Тут пулемет ручной ударил… Он упал. Смотрю, снова собирается бежать. Я кричу - с ума сошел, ложись! А он - мне пирожные нужны!…

Бывший лейтенант неожиданно засмеялся своему воспоминанию, и Гоцман увидел, что передние зубы у него выбиты.

- Чай без сахара пил, - договорил Рогонь. - Очень крепкий, кстати… А тут пирожные!… Три раза падал, но добежал…

Когда Рогоня увели, Давид, сам не зная зачем, спросил у Семчука:

- Шо с ним дальше будет?…

- К сожалению, ничего страшного, - сумрачно ответил майор, принимая у Гоцмана папку и пряча ее обратно в сейф. - Согласно распоряжению министра внутренних дел от двадцать второго-первого-сорок шестого поедет в северные районы страны на положении спецпереселенца… А я бы таких стрелял на месте, без суда и следствия. Он, вы же видели, идейный… И с Советской властью не примирится уже никогда. А мы эту сволочь кормим и поим за счет тех, кто сейчас голодает…

Чуть слышно, но музыкально звякнул маленький колокольчик, сохранившийся с допотопных времен над дверью крошечной одесской кондитерской на окраине. Не до сластей сейчас было, летом голодного сорок шестого. Какие там сласти, если кило хлеба в коммерческом- пятнадцать рублей!… Покупал их только тот, кто мог себе позволить такую роскошь. Но, видать, у гвардии капитана, бережно прижимавшего к груди красивую коробку с пирожными, деньги имелись. И кто бы его за это осудил?… Воевал капитан, судя по его боевому виду и залихватски подкрученным усам, наверняка храбро, был ранен - об этом говорило то, что правую руку он держал немного на отлете, - и имел теперь полное право покупать пирожные для своей обаятельной дамы. Так думала торговка семечками, сидевшая со своим товаром неподалеку от кондитерской. Клиентуры, кстати, у нее было куда больше…

Следившие за кондитерской оперативники Саня и Тишак двинулись было следом за капитаном. Их обогнали двое мужчин в поношенных гимнастерках, похожих друг на друга, как близнецы. Похожесть их состояла в том, что при всем желании запомнить лица было невозможно - настолько они были обыкновенны. Разве у того, что повыше, брови были густые, щеткой.

- Сами, - тихо бросил Семчук, обгоняя милиционеров. - Ваше дело сторона…

Тишак и Саня растерянно потоптались напротив кондитерской, выполняя приказ майора. Контрразведчики свернули в переулок вслед за Чеканом.

- Ты хоть семечек купи, - буркнул Сане, прикуривая, Тишак. - Займи руки…

Саня чуть было не ответил «есть» - ведь он был по званию младший лейтенант, а Тишак - лейтенант, - но вовремя спохватился.

- Мне стаканчик.

- В кулек или в карманчик?

- В карманчик…

- Пять.

Саня протянул продавщице пятак и оттопырил карман. Торговка, зачерпнув стаканом семечки, сосредоточенно начала их всыпать.

В этот момент из дверей кондитерской вынырнул пацан-поваренок. Лицо его было озабоченным. Зыркнув глазами туда-сюда, поваренок свернул за угол и ссыпался в неизвестном направлении.

- Ходу!… - Тишак кинул на землю папиросу и обернулся к Сане: - Ну!…

Саня рванулся из рук торговки, семечки вместо кармана посыпались на булыжник-Пацан явно знал, куда бежать. Рвал вперед не оглядываясь, только пятки сверкали. Тишак с Саней, сопя, мчались за ним. Мелькали голубятни, покосившиеся сараи, сохнущее белье…

Внезапно поваренок сбавил шаг и кинулся куда-то вбок, вдоль серой облупленной стены. Исчез в темной арке. Тишак, задыхаясь от быстрого бега, выхватил из кармана пистолет, щелкнул предохранителем… Саня, следуя его примеру, тоже взял оружие на изготовку. Как-никак связной Чекана - это тебе не шутка.

Затаив дыхание, оба осторожно заглянули в арку. И увидели, как пацан, на ходу сдергивая портки, ныряет в покосившуюся будку сортира и захлопывает за собой щелястую дощатую дверь…

А капитан, бережно прижимая к груди коробку с пирожными, шел себе по тихой, ничем не примечательной одесской улице. Она пустовала, и лишь на значительном расстоянии за капитаном следовали двое мужичков в поношенных гимнастерках без погон, со смехом болтавших между собой, да проехала цистерна-полуторка, распространяя сильный запах керосина…

Капитан свернул во двор полуразрушенного дома. Семчук кивнул напарнику - давай, мол, за ним, а я в обход.

Сдерживая сильно бьющееся сердце, майор выскочил на параллельную улицу. Никого. «И с чего это такие волнения? - попробовал он посмеяться над собой. - Ты же из «Смерша»! На фронте не такое бывало!» Самовнушение обычно всегда поднимало Семчуку настроение, но на этот раз должного действия не оказало.

Он свернул в арку и наткнулся на лежащего навзничь человека в гимнастерке без погон. Напарника убили точным ударом ножа в сердце.

Забыв обо всем, Семчук склонился над погибшим и не узнал о нацеленном в спину «парабеллуме».

Ида смеялась. Смеялась и кружилась по комнате, обнимая коробку с пирожными. Улыбка удивительно красила ее. Хотя она казалась Чекану неотразимой всегда, даже в самые трудные времена, когда об улыбках никто не думал.

- Эклеры? Не забыл?… - Она снова рассмеялась, понюхала коробку, стала открывать.

Он тоже засмеялся.

- Ида, Ида… - Чекан обнял ее, уткнулся носом в теплую шею. - Помнишь, на Малой Арнаутской была кондитерская? Недалеко от «Шантеклера», угол Ремесленной?… Когда разведшколу разбомбили, мы по городу прятались… Я уже в штатском был. Бежал с одним придурком. Вижу - наша кондитерская… Забежал, набрал полную коробку - и к тебе… Прибегаю… А соседи говорят, она с румынами ушла…

- Ни с какими румынами я не уходила… Тебя ждала.

Ида снова принялась за коробку. Увидела на ней красное пятно. И подняла красиво очерченные брови.

- Кровь? Откуда?… Это вчерашняя рана? - Она встревоженно коснулась его правой руки. - Болит?…

- Не моя, - усмехнулся он. - На хвост упали двое…

Ида положила коробку на стол, подошла к нему. Обняла сзади за плечи.

- Уезжать надо отсюда…

- Куда? - снова усмехнулся Чекан. - К тебе в Польшу? Там тоже коммунисты…

- Это ненадолго, - помотала головой Ида, - их там все ненавидят… Сначала переберемся в Турцию, там посмотрим.

- А там что?

- Спокойнее…

- Я даже языка не знаю…

- Я научу, - улыбнулась Ида. - Через год будешь говорить. И куш там толковый… А здесь - копеечный… Или тебя здесь что-то держит?

Чекан с улыбкой обернулся, притянул Иду к себе:

- Ничего меня нигде не держит…

Он бережно поцеловал ее пальцы. Прямо в татуированный ромбик с двумя цифрами, верхняя из которых, восьмерка, означала срок, а нижняя, тройка, - число судимостей.

Посреди гоцмановского кабинета стояли, понурившись, Тишак и Саня.

Оперативники разместились вокруг на стульях и табуретах. Сам Гоцман, хмуро качая ногой, сидел на краю стола.

- …Я Семчуку сразу предложил: давайте пойдем с вами, - продолжал бубнить Тишак, не поднимая глаз. - На расстоянии, прикрытием. А он - нет, Чекан может встречаться с кем-нибудь в кондитерской, останьтесь… Ну вот… остались…

- Ну и хорошо, шо остались, - вяло махнул рукой Гоцман. - А то и вас бы положил…

- Я ж думал, Семчук - МГБ, контрразведка, опытный…

- Чекан разведшколу прошел, - возразил Гоцман, - и Семчук за это знал. Переиграл их Чекан - так то ж бывает… Ладно, - оборвал он сам себя, махнув рукой. - С этим все ясно. Теперь за Седого Грека и пленных румын. Леша?…