И так далее.

Последнее время упрекают, что много ругаюсь.

Что, мол, каждое второе слово — "козел".

Прислушиваюсь к критике и делаю из нее практический вывод: критики козлы. Но отключимся от склок. Включим радио.

В эфире треск. Это великие перевернулись в гробах и сцепились в скандале.

— На, слушай теперь! Твоя работа!

— Моя? А кто сто лет орал: "Я первый изобрел радио!"?

— Я правильно орал! Потому что я изобрел ра-ди-о! А не "Радио — сто один"! И не "Радио-семь"! И не "Радио-макси…"

— Ша, Попов! Молчи, Маркони! Дай послушать!

— А теперь, друзья, к нам сюда прозвонилась Аленка! У Аленки большое горе, у нее был мальчик Филя, которого она любила, но вчера она оставила его навсегда, и поэтому сейчас по Аленкиной просьбе для мальчика Фили я толкаю в эфир последний компактик, который только что приволок в студию наш Петюня. Кстати, Петюня простужен, — не зарази нас Петюня, ха-ха! — и сейчас тут варит себе кофеечек. Надеюсь, он плеснет и мне. А пока мы насладимся крутой командочкой (средней внятности англоязычное бормотание) с ихним последним забойным хитом (англобормотание)…

Доморощенные рэйнджеры эфира, путаясь в деепричастиях, кайфуют на ультракоротких волнах. Мы за то и боролись — лишь бы они не кололись.

О, бэби!

Но вот уже и потраченные временем дядьки и тетьки, задрав штаны, хромают за этим комсомолом. Уже и флагманские станции, где гудит еще эхо державного левитановского рокота, вдруг заголосили над головами сограждан, как муэдзины в Стамбуле.

— Радио России-и-и-и-и-и-и-и! — надрывается солидная некогда волна.

— Мая-а-а-а-а-а-к! — блеет другая!

Вырубаем радио — врубаем телевизор. И тут же начинаем любить радио. Потому что этих же еще и видно…

Щелк! — "…а те, кто обвиняет нас в коррупции, сами по уши сидят в коррупции… но эти факты нами уже переданы в комиссию по дерь… то есть, коррупции, которая работает…"

Щелк! — "…не чисто, а безупречно чисто!.."

Щелк! — "…и уже вскрыла факты коррупции сил, которые пытаются не допустить разоблачений про коррупцию, которую пытаются свалить на…"

Щелк! — "…жареный арахис и много много вкуснейшего шоколада!.."

Щелк! Щелк!

В вольном эфире Родины весело плещется мутное единство формы и содержания. Единство содержания в том смысле, что все вещающие — за Россию и против тех, кто против России. Единство формы в том, что до такой всеобщей корявости никогда не опускалось даже бывшее радио бывшей империи. Ну и хрен с ним. Мы не для падежей побеждали. Мы побеждали, чтоб телерадиоволна перестала быть огородом комуняк и ихних прихвостней. Теперь мы в своем праве, братва. И потому теперь в наш эфир может забежать с улицы каждый, как в общественный туалет, и сделать то же самое.

Выключаешь изображение — получается радио (см. выше). Выключаешь звук — получается угадайка: телевидение какой страны ты смотришь? Сумасшедшей правильно, но какой именно? Наиболее зоркие уверяют: все-таки это мы в России, мы дома все-таки. Они утверждают: зеленая в клетку рубаха плюс синий галстук на экране дают именно нашего парламентария, тем более он опять поискал пальцем в носу, в чем виновато само телевидение, разжигающее… забыл что.

Да и стыдно уж клевать этого парламентария. Он не виноват. Это нам урок: выбирать новый парламент из числа овладевших носовым платком, если такие уже есть, что вопрос… Но вот этого телеведущего мы с тобой точно не выбирали. Мы с тобой не знаем, откуда он впорхнул в студию, этот безумный попугайка. Ахнул, ухнул, хохотнул, ущипнул какого-то мужичка, вроде даже президента (правда, бывшего, нынешнего под рукой не оказалось, а то б он и ему не спустил!), и дерзко так намекнул, что лично он его, бывшего, никак не одобряет. Тот было пригорюнился, да этот про него уж и позабыл, зато нас с тобой заметил. Так прямо нам с тобой, миллионам, и сказал: "Звоните, мои дорогие, мне в прямой эфир".

Это, значит, мы с тобой, миллионы — его дорогие, попугайки этого.

Что приятно, не один он там. Их — стаи.

Которые совсем молочные, чего-то там на своем птичьем языке блекочут насчет дисков. Кто постарше, производит интервью. Причем исключительно эксклюзивные, ты понял? Тут на днях одна из этой стаи очень эксклюзивно того художника прищучила. "Как же, — говорит, — вы можете честные картинки рисовать, если родилися при Сталине?" Тот экал, бекал… Смех! (Вообще-то он не художник был, а поэт. Или даже композитор. Да наплевать на него, главное, она в такой блузочке была — караул.)

Вообще же у волшебного ящика два варианта развлечений. А если выкинуть за скобки помимо рекламы эту ихнюю борьбу с тенью коррупции, то один вариант.

В ящике — поют.

То есть, мы будем так условно называть то, что они там делают.

Нет, конечно, мы за то и боролись, чтоб не комуняки назначали кому петь, а чтоб любой… Забежал, дал — и музицируй. В конце концов, сортир же теперь тоже платный, правильно?

Но, конечно, преувеличение, что каждый может. На самом деле отбор дарований ведется, и очень даже тщательный. Потому что случайно набрать на все каналы такое количество юных (не знаю как их называть, чтоб не засудили) нельзя.

Что приятно, правда, это что все с разной вокальной манерой. У которого гантеля в ухе — это Вовик, а которая босая, в тулупе — Эльвира… Или нет, босая — это Юрик. А Калерия у них главная по клипам. Ох, последний клип у нее улетный! Помнишь, там такой паровоз, а она на фоне топки колготки снимает — видно, ей жарко от страсти. Кстати, о борьбе с преступностью. Вот же они, каждый вечер по нескольку человек в татуировке суетятся в дыму, а стойка микрофона все никак не ломается. По сравнению с тем, что они поют, "Мурка" — это как бы "Аве, Мария". А эти из МВД бормочут, что преступники в розыске. Чего разыскивать — включи ящик!

Впрочем, все ерунда. Попов с Маркони помирятся.

Парламент выберут. Еще получше этого.

Радио с телевизором разовьются. Искусство юриков через спутник доносится уже до самых дальних пастбищ. Ну, снизилось поголовье овец, ничего, привыкнут овцы. Наше поголовье тоже чуток снизилось. И ничего.

Даже детей не жалко. Они другого не видали. А мы им не расскажем. А расскажем — они не поверят и сделают поярче изображение и погромче звук.

Значит, вы думаете, что все эти люди, кричащие, что черных вон из Москвы, что жидов вон из России, что иуду Ельцина — вон из Кремля, и заодно, что слава Сталину, — вы думаете, эти добрые люди носители какой-то идеологии? Вы серьезно считаете, что вон та белоглазая тетка с раззявленным в крике ртом и красным флажком — борется за фашизм? Или за коммунизм? Или что она знает разницу?

Вот что, батенька. Не приезжайте к нам через десять лет! А прямо сейчас поезжайте в Домодедово. Так у нас это… Реторта неона, сторож небесных ворот. Так поэт написал, большой фантазии художник. Проще сказать, аэропорт. То есть, они так это место назвали. Из начитанности.

А вам, батенька, приспичило, допустим, в Новосибирск. Конечно, могло приспичить и в Абакан, тоже славное место. Или в Душанбе, где якобы дыни. Но тебе, Ермак ты наш, именно в Новосибирск загорелось.

— Алло, справка? Рейс 171 вылетает по расписанию?

— По расписанию.

Дураков нет верить с одного раза. Контрольный заход:

— Справка? 171 по расписанию?

— По расписанию.

Что-то больно гладко. Подозрительно. А ну третий раз!.. Опять говорит, по расписанию. Не к добру.