Сколько емкости в этой бадье? Литров пять? Тяжело тащить будет, да еще с остановками. Впрочем, это не моя забота. Мне бы ее подхватить и выплеснуть конденсат, чтобы не портил впечатление.

Чай, значит? Лакированная коробочка с затейливым рисунком? И правда, он. Сушеные листики и стебельки. Понюхать бы еще, для полной уверенности…

Засыпать, залить. Что может быть проще, да?

Шамшат тоже любил выпить чая. Правда, происходило это довольно редко, по праздникам, на которые к нему приезжал то ли брат, то ли дядя, то ли дедушка: определить возраст абсолютно лысого и выдубленного жарким солнцем Азамата было мне не по силам. А спрашивать — невежливо. Тем более чаем угощали и меня. Как начальника и вообще. За компанию.

Заваркой занимался сам дорогой гость. Не торопясь, прикрывая глаза после каждого размеренного движения, почти засыпая на ходу. Плескал водой на стенки чайника, хранящие следы прошлых возлияний, махал рукавом над кипятком, словно сгоняя лишний пар, ссыпал темную труху в ладонь и шептал ей…

Вот об этом я все же рискнул спросить. Родственники, помню, переглянулись, Азамат улыбнулся, что-то прокурлыкал, а Шамшат перевел мне его ответ. В котором тоже не оказалось ровным счетом никакой тайны.

Что же должно получиться в итоге? Цвет у сухих листьев темный, черно-багряный, значит, и чай будет таким или чуть светлее. И конечно, чайной ложки на ведро — недостаточно. Сколько у нас пробователей? Ну да, горстями сыпать придется, всю коробку подчистую. Но сначала…

Они колючие. И шелковисто шуршат в ладонях.

— Мир вашему дому. Процветания вашим семьям. И просто — всего самого доброго. От души и от сердца.

Подозреваю, что оригинальный заговор Азамата звучал несколько иначе, и мне передали только его общие черты, но хуже от такой самодеятельности точно не станет. Теперь остается только закрыть крышку и ждать Васиного пришествия, а потом наблюдать, как он фланирует с чайником и связкой пиал между белыми истуканами.

Значит, это всего лишь символ. Обычай, идущий из глубины веков. Старина, смысл которой в лучшем случае забыт, в худшем — искажен до неузнаваемости. Формальность, бесполезным грузом висящая на плечах потомков.

Почему бы тогда не отказаться от этого пережитка прошлого? И главное, зачем заставлять всех остальных, страдающих собственными дурными привычками, следовать занудному ритуалу? Он же не радует ни одну из сторон.

Не знаю, чем остроносая хочет прельстить своего гостя. Не своей готовкой, это точно. Об услугах каких-нибудь идет речь, не иначе. С ее стороны все понятно: ищет покровителя, в просторечии — крышу. А вот чего не хватает напыщенному князьку?

— Уфф, теперь можно и расслабиться!

Не сказал бы, что Вася выглядит по-настоящему усталым. Такое впечатление, что может еще марафон пробежать и не запыхаться.

— Все на сегодня?

— Ага.

— А я думал, ты еще перед ними танец живота исполнять будешь.

— Что за танец? Да и нет у меня никакого живота…

А взгляд все-таки вниз скосил. Опасливо. В очередной раз выставляя меня круглым дураком с моими безнадежными попытками пошутить.

Избавившись от груды тарелок, кухня стала выглядеть уныло и сиротливо. Единственным положительным свойством наступившей пустоты было то, что стало возможным примоститься на стол в ожидании окончания вельможных расшаркиваний.

Вася, проследив мой маневр, двинулся в ту же сторону, но вдруг застыл статуей. На целую минуту. А потом обернулся ураганом, который сгреб меня в охапку, швырнул к стене и прошипел:

— Ты что наделал, убогий?

Ощущение было такое, будто меня придавило бетонной плитой. И не вздохнуть даже: даром что чужой локоть упирается в мой кадык, собираясь его то ли раздавить, то ли выдавить.

А ты, оказывается, страшный, друг мой Вася. Грозный, беспощадный и неудержимый. И глаза твои, в обычном состоянии серо-буро-голубые, сейчас светлеют с каждым мгновением, наливаясь ослепительным…

Все, кажется, я поплыл. Что ж, семь футов мне под килем и…

Ёпть.

Конечно, после варварского укола предполагать что-то щадящее было нельзя, но делать искусственное дыхание путем встряски всего организма за грудки? Креативно, ничего не скажешь.

Хрясь! Это моя правая щека.

Хрясь! А теперь — левая.

— Очухался?

Скорее наоборот.

— Знаешь, как говорят? Были бы мозги, было бы сотрясение. Так что можешь считать, тебе повезло.

— Язык не отнялся, вижу. Значит, ответить сможешь.

Бешенство из него ушло быстрее, чем мне удалось бы протереть глаза, и трудно было поверить, что человек, минуту назад едва не задушивший меня насмерть, стоит и смотрит на свою неудавшуюся жертву совершенно бесстрастно.

— А был вопрос?

— Что ты сделал с чаем?

— Заварил.

— Так, как я сказал?

— Все манипуляции повторил, в точности: дунуть, плюнуть, растереть.

Пальцы на правой Васиной руке шевельнулись, словно намереваясь сложиться в кулак.

— А в чем проблема?

Он помолчал, слушая своего невидимого собеседника.

— Интендант требует прислать того, кто занимался чаем.

Это еще что за новость? Не ты ли, мой лохматый друг, совсем недавно уверял, что гость даже не притронется к угощению? Наверное, именно поэтому и поручил мне смешать зелье: мол, все равно, что получится.

Видимо, не получилось.

— Бить будут, да?

Васю передернуло, как от удара током, и перекосило. В области лица.

— Иди, — указующий перст вытянулся в сторону дверного проема, — и исправляй то, что натворил.

А и пойду. Пролетариату нечего терять, кроме своих цепей, как говорится. Еще бы пол под ногами не покачивался время от времени, совсем было бы славно. Тряпку снять тоже не помешало бы, но Васю сейчас лучше об этом не просить: точно задушит.

Впрочем, с другой стороны, может, оно и хорошо. Истуканы, выстроившиеся по стеночкам, закрыли себя от мира наглухо, господин их ряженый тоже недалеко ушел, так что на общем фоне я со своей повязкой особо не выделяюсь. Хотя басмача на этом детском утреннике согласился бы изображать в последнюю очередь.

Но чего Вася-то вдруг так взъелся? Словно я не чай заварил, а угробил всю делегацию плюс невинные детские мечты остроносой Светы о высокопоставленном заступнике. Ничего с дылдами в белых балахонах не случилось: стоят как миленькие. Не понравился чифирь? Сплюньте, и все дела. К тому же это их прямая обязанность — всякую гадость в рот тащить. Неужели нажаловались хозяину? Ну если беда только в этом, могу выпить все, что осталось, залпом. Может, кайф какой-никакой поймаю, а то после Васиного рукоприкладства и впрямь хочется уколоться и забыться.

Нет, я все понимаю. С ним мы не то что не друзья, даже не знакомые. Речи о дружелюбии, покладистости и прочих добрососедских отношениях не идет. Остроносая — другая песня. Судя по общей нервозности, ей стоило трудов заманить князька к себе в гости. Сколько сил было потрачено на соблюдение чужих правил, мне рассказывать не надо, я не слепой. Любому было бы обидно оступиться в шаге от цели, потому что кто-то сел не в свои сани и…

Увлекся. Но ведь совсем же слегка! Вспомнил молодость, и только.

А кстати, приятно это оказалось делать. Вспоминать. Как будто альбом с фотографиями перелистываешь, смотришь на самого себя и не узнаешь. Но главное, чай у Азамата всегда получался вкусным. Таким, что за уши не оттащишь. Одним ароматом завораживал, с самого порога.

Может, в этом все и дело? В обонянии? Я же не пробовал то, что намешал: бессмысленно языком работать без носа.

На зал торжественного приема телохранителей, видимо, не хватило: князек восседал среди подушек в гордом одиночестве, разметав полы своего одеяния по всем пуфикам, до которых смог дотянуться. Остроносая размещалась по левую руку от гостя и, судя по всему, сидела на собственных коленях. Хотелось надеяться, что коврик она вниз все-таки подложила, но гримаса на смуглом лице выражала не спокойствие и уверенность, а совершенно противоположные чувства. Мне даже почудилось, что перья на черном полушубке, плащ-палаткой окутывающем Светину фигуру, встопорщились.