Все, прочь нелепые мысли, которым не суждено стать действиями! Милорд желает получить результат, а значит, остальное несущественно.

Тея А-Кере смежила веки.

Иногда она сожалела, что так приходится поступать всегда, но это было издержками ее способностей сканера: закрывать глаза требовалось не столько чтобы видеть проекцию исследуемого объекта, сколько чтобы не слепнуть от света, рождающегося внутри и текущего по волосам.

Прикосновений не возникало: пряди парили вокруг неподвижного тела, лишь смыкаясь коконом, но не сливаясь с объектом воедино. Подобная практика считалась наиболее утонченной изо всех возможных, и обычно Тея действовала куда проще, но сейчас не могла удержаться от соблазна предстать в лучшем свете. Лучшем даже, чем густое золото, заливающее пустую комнату.

Глубже. Еще глубже. Тоньше. Еще тоньше. Совершеннее, чем возможно. Идеальнее, чем мечтается.

Процедура проста и безыскусна, ее мог бы выполнить сканер самого первого уровня, любой начинающий и с тем же успехом, но милорд доверился ей. Только и именно ей, что означает безусловную важность происходящего, граничащую, быть может, с…

Нет, только не это. Ошибка? Желание выслужиться сыграло злую шутку? Ничего, сил хватит еще не на один подход. Пусть не так изящно, как в первый раз, зато надежно.

Снова?! Нет. Такого просто не может быть.

Неужели это проверка? Неужели она успела чем-то провиниться и сейчас проходит испытание, итогом которого станет…

Третий раз, и все то же самое. С точностью до миллионных долей.

Экзамен провален?

Если так, остается только признать поражение. И надеяться на милость.

Пространство за веками темнеет. Медленно и траурно.

— Итак, что скажете, любезная Тея? Я жду хороших новостей.

Точно, экзамен. Последний в жизни, должно быть. И как выдержать его с честью?

— Их… не будет.

— Извольте объясниться.

Он сердится? Или еще нет? Чем-то уже насторожен, это видно. Но остановиться невозможно.

— Объект не подлежит модификации.

— Как прикажете это понимать?

Все годы упорного труда поставлены на кон. Но ты же уверена в своих выводах? Нет причин сомневаться. Тогда не трусь!

— Таков мой вердикт. И любой сканер, к которому вы обратитесь, скажет вам то же самое.

Не нужно было этого добавлять. Хвастовство ведь больше вредит, чем помогает… Но почему же он тогда ободряюще подтверждает:

— Вы — лучший. — Значит, она не ошиблась? Все правильно? Только почему его взгляд такой… такой… Растерянный? — И все же это не меняет действительности.

Нет, показалось. Зрение подводит, как часто бывает после долгого сканирования.

— Значит, не подлежит?

— Целиком и полностью.

— Причина?

— Степень развития нервной системы. Его раса еще не достигла уровня, с которого становится возможной биоинструментальная комбинаторика. Будь он старше даже на одно поколение, я бы, пожалуй, взялась провести ряд первичных модификаций. Но с определенным риском для конечного результата… Да, вероятность успеха вызывает сомнение даже при более подходящих исходных.

— И совсем ничего нельзя сделать?

— Милорд!

— Понял, понял, не надо так грозно сдвигать брови.

Грозно? Да тут впору расплакаться! Пусть в происходящем нет ничьей вины, ей бы больше всего на свете хотелось… Хоть прямо сейчас. Только это не приведет ни к чему, кроме неизбежной гибели субнормала, в котором лорд Айден почему-то столь очевидно нуждается. И все, что можно сказать:

— Мне очень жаль.

— Жаль?

— Поскольку этот субъект имеет для вас особое…

— Доктор, если вы произнесете еще хоть слово, я буду вынужден принять меры. Соответствующие ситуации.

— Как прикажете, милорд.

Вот теперь уж точно лучше промолчать и поклониться. Так низко, как получится.

— И конечно, итоги проведенного вами осмотра не должны стать доступными для широкого круга… Я понятно излагаю?

— Вне всяких сомнений, милорд.

— Можете быть свободны.

Не отлучение от двора, и это уже хорошо. Но он все-таки недоволен. Ею? Кем-то другим? Может быть… собой? Нет, прочь, прочь крамольные мысли! И скорее прочь с глаз милорда!

Кто над нами вверх ногами? Нет, не угадали. По потолку у нас ходит высокий блондин в черном…

Ну, строго говоря, ботинки у него оба черные. Как и другая одежка, напоминающая нечто среднее между камзолом, мундиром, плащом и чем-то там еще. Штаны точно есть: их хорошо видно, потому что полы верхнего длинного… Пусть будет сюртук, на том и порешим. И — да, полы отгибаются. Вниз. Примерно от середины бедер.

В чем фокус? Что-то элементарное. По меркам блондина, конечно. Пока корабль дрейфует, искусственная гравитация поддерживается на минимально необходимом узкопотоковом уровне. Вот когда двигатели переведут в маршевый режим, условия обитания придут в норму, необходимую для…

Всю эту бесспорно важную, но неудобоваримую информацию он вывалил сразу же, как появился в поле моего зрения. Поле, кстати, очень узком из-за крыльев подголовника лежанки, на которой меня расположили. Может, блондин лично постарался, может, кто-то другой подсобил. Хотя, вполне возможно, особой помощи и не понадобилось: если парень скачет между переборками, как кузнечик, значит, и мое тело сейчас почти ничего не весит.

Заманчиво было бы попробовать и самому попрыгать в невесомости, но увы, скован в возможностях. Вернее, связан. Ремнями, отдаленно напоминающими об автомобилях и гонках. Или о парашютах.

Зачем привязали? А шут его знает. Блондина положение вещей не смущает, значит, и я промолчу.

Хотя, если парень продолжит маячить под потолком вниз головой еще пару минут, за меня заговорит мой желудок. Полным быть он физически не может, но готов постараться. Выложиться, так сказать.

— Эй.

Ходит. Взад-вперед. По-профессорски заложив руки за спину.

— Ты можешь…

О, вот и первый спазм уже на подходе. Топчется где-то посередине позвоночника.

— Не мельтешить там, а?

Ффух! Остановился. Слава богу.

— Ты что-то хотел сказать?

— Э…

— А я как раз хочу. Или должен?

Все что угодно. Хоть еще одна лекция про двигатели и гравитацию, только бы не шлялся больше у меня над головой.

— У твоего народа такой запутанный язык… Трудно правильно подбирать слова.

Иностранцу-то? Почти невозможно. А он ведь чужой и формально, и неформально.

— Я должен извиниться. Хочу попросить прощения.

— А что-то одно нельзя выбрать?

Его волосы смешно торчат в разные стороны пушистым шариком. Этакий мальчик-одуванчик.

— Одно?

— Ну да.

— Это не полностью синонимичные идиомы?

Ой-ой-ой. Нет-нет-нет. Никаких терминов, умоляю! Папа-лингвист и мама-филолог — лучшая прививка от лишней учености.

— Больно? Где?

Беспокоится? Кто бы мог подумать.

— С чего ты взял?

— Твое лицо. Выражение стало таким, будто…

А, от воспоминаний? Бывает. Ты еще нервный тик в моем исполнении не видел!

— Дело прошлое. Забей.

— Если пояснишь, что и куда, непременно это сделаю, — пообещал блондин. — Немного позже. Нам нужно поговорить, пока мой транслятор еще работоспособен.

— А потом он гикнется?

Задумался. Перебрал что-то в мыслях, а может, даже передвинул: мозги скрипели почти ощутимо. Потом тряхнул головой, распушаясь еще больше:

— Времени мало. Слушай. Пожалуйста.

Когда меня так слезно просят, не могу отказать. Да и вообще не могу. Не умею. Но с речью у блондина и впрямь творится какая-то чертовщина: слова стали звучать резче, разрывая фразы на части, как если бы вместо человека со мной вдруг начал разговаривать плохо настроенный электронный переводчик.

— Мы не похожи друг на друга. Отличны. Различны. Один уровень. Этаж. Надстройка. Сопроцессор. У меня. У тебя — нет.

Мог бы сэкономить силы, дружище. Конечно, мы разные! Ты бороздишь космические просторы, я за всю свою жизнь самолет живьем от силы пару раз видел.