В течение моей болезни ко мне постоянно рвался Его Высочество принц Нолан, но его упорно не пускали, и правильно делали. Потому что когда он все-таки один раз проник в мою комнату, у него случился шок.

Не говоря уже о том, что я и так выглядела: краше в гроб кладут, пламя пожара опалило мне волосы и оставило на время без бровей и ресниц — вид, мягко говоря, не для слабонервных. И я молчу о синяках, ссадинах и зеленоватой мази скрывавшей ожоги. Даже то, что я тут же, с ходу, рассказала ужасно смешной и пошлый анекдот про одинокого рыцаря, съеденного драконом, не сделало личико мальчишки менее несчастным.

Не знаю, как блондин определил, что у меня гости, но примчался он ровно через пять минут после того, как принц испуганно отшатнулся от моего ложа, и тут же уволок наследника прочь, на ходу расписывая ему тяжесть моего состояния, при котором визиты категорически запрещены. Либо часть его речи, — та, которую слышала я, — была чрезвычайно убедительной для Нолана, либо блондин за дверями присовокупил к ней еще парочку весомых аргументов, скорее всего далеких от действительности, но принц у меня больше не появлялся.

Не могу сказать, что была сильно опечалена данным фактом: успокаивать испуганных детей, да и вообще брать себя в руки, абсолютно не хотелось. Хотелось просто лежать, пялясь в потолок, и ни о чем не думать, а иногда, когда в комнате появлялась подходящая кандидатура, кидаться в нее тяжелыми предметами. Однако принц своим появлением напомнил мне об одном неоконченном деле, и теперь, если бы его лицо постоянно мелькало у меня перед глазами, мне было бы легче переключаться и сосредотачиваться на мыслях о том, как лучше в этом неоконченном деле поставить точку.

Итак, поправлялась я стремительно, видно перед Наблюдателем стояла четкая цель поднять меня на ноги к заседанию Совета. Количество разнообразных микстур и зелий, приготовленных специально для меня(что особо подчеркивалось, то ли для того, чтобы я оценила свою важность, как свидетеля, то ли, чтобы прониклась степенью чужого милосердия), было запредельным. Чем-то меня поили строго по часам, чем-то за определенное время до или после приема пищи, что-то давали вместе с едой. У меня самой, бессловесной(поначалу) жертвы, голова шла кругом от такого многообразия пакостной на вкус мерзости, а от количество разномастных пузырьков рябило в глазах. Ума не приложу, как бедняжка Трин во всем этом разбиралась, Керш-то — понятно, — он прирожденный садист.

В конце концов, мой организм не выдержал подобных издевательств, и меня начало тошнить с завидной регулярностью. Особенно по утрам: до завтрака мне давали необычайно отвратительное на вкус лекарство. Надолго оно во мне не задерживалась, и покидало желудок очень быстро, правда вместе с пищей. Хотя еду я тоже особо не жалела, потому что по утрам меня кормили жидкой овсянкой на воде — с таким не сложно расстаться без сожалений. Однако рвотные позывы и сам процесс опорожнения организма не слишком естественным способом удовольствия мне совершенно не доставляли. Поэтому когда я окрепла настолько, чтобы самостоятельно доползать до горшка, то посчитала возможным отстаивать свои права свободного человека и положить конец чужим зверствам.

«Конец» изначально лег подозрительно легко. Как только я возвестила Трин о своем решении завершить процесс лечения досрочно, она послушно поставила пузырек на место, даже не попытавшись применить ко мне весь спектр убеждений: начиная вкрадчивыми уговорами и заканчивая слезами.

— Нет, так нет, — сказала она.

И это было несколько обидно, во-первых, потому что минувшей ночью мне не спалось, и половина времени моего бодрствования ушла на подготовку соответствующей случаю речи, а теперь не пришлось зачитывать даже ее часть; и, во-вторых, потому что я могла бы высказать свой протест гораздо раньше, глядишь, и мучиться бы не пришлось лишние два дня.

Однако радоваться раньше времени я не спешила. Что Трин?! Она всего лишь исполнитель. А вот основной мой противник и главный палач должен был появиться позже. Он и появился с хорошо знакомой мне глиняной плошкой с розовой каемочкой, от которой поднимался пар, в одной руке, и печально известным медным тазом — в другой.

— Она отказалась от лекарства, — наябедничала Тринитта, взбивая мне подушки.

— Я буду иметь это в виду, — бесстрастно отозвался Наблюдатель.

Девушка помогла мне устроиться удобнее и удалилась, а блондин молча поставил поднос с плошкой мне на колени. Тазик он пристроил сбоку, но так чтобы тот был все время под рукой.

— Моему выздоровлению способствуют трапезы в одиночестве, — максимально вежливо намекнула я на то, что раз уж Керш не собирается читать мне нотации по поводу отказа от лекарства, то ему самое время отсюда убраться.

— Чем быстрее ты поешь, тем быстрее я уйду, — намек Наблюдатель понял прекрасно, только воспринял его совсем не так, как мне хотелось.

— Надеешься в очередной раз насладиться зрелищем, как меня выворачивает наизнанку?! — язвительно поинтересовалась я. — Боюсь сегодня не доставить тебе такого удовольствия.

— Приятного аппетита, — невозмутимо произнес ирье Керш, присаживаясь на край моей постели.

— Чтоб те подавиться, — проворчала я в ответ и взялась за ложку.

В то утро в каше плавали кусочки свежей клубники(не иначе как из королевской теплицы), я почему-то запомнила их очень хорошо. И к моему разочарованию все они, вместе с овсянкой перекочевали в таз, использовав предварительно мое тело в качестве посредника. Я проводила их грустным взглядом.

— Какого черта?! — вопрос был скорее риторическим.

— Это пройдет, — на попытку успокоить ответ не тянул.

— Когда пройдет? — растревоженной змеей зашипела я. — Сколько еще будут продолжаться побочные эффекты от твоих микстур?

— Микстуры тут не причем.

— Что?!

Наблюдатель вздохнул.

— Твои утренние недомогания, — он выразительно взглянул на тазик, — имеют иную природу. Это не реакция на те лекарства, которые я тебе даю.

— И что же это тогда? — я изобразила на лице издевательски-вежливое внимание.

— А ты не догадываешься?! — спросил блондин и посмотрел на меня в упор.

Сразу стало неуютно, и в попытке избавиться от этого неприятного чувства, я воскликнула с притворной радостью:

— Неужели я скоро умру?!

— Вынужден тебя разочаровать, — Керш и не думал отводить взгляд от моего лица. — Еще варианты?!

— Я не собираюсь играть с тобой в угадалки, черт возьми! — К концу фразы мой голос сел, и должного эффекта не получилось, поэтому я перешла к угрозам: — Если не скажешь, содержимое этого таза окажется у тебя на голове.

Губы Наблюдателя тронула легкая улыбка, и взгляд чуточку потеплел. Блондин без труда избавил мои слабые руки от тазика, поставил карающее орудие справедливого возмездия на пол, а потом спросил:

— Когда у тебя последний раз были регулы?

— Чего?! — возмутилась я, после чего весьма пространно высказалась, куда ему идти со своим нездоровым интересом.

— Я задал тебе нормальный, закономерный вопрос, который задал бы любой другой целитель, — спокойно сказал мужчина, когда я выдохлась. — Фаза цикла имеет непосредственное влияние на организм и эмоциональное состояние женщины… Так когда?

Я недовольно фыркнула, но напрягла память и ответила:

— Месяца полтора назад. — Последние три года мой цикл варьировался от тридцати до пятидесяти дней, что меня вполне устраивало. — А что?!

— Если учесть, что ты уже месяц, как беременна, то ничего.

— Хорошая шутка, — я позволила себе улыбнуться. — Только есть одна маленькая проблемка: я не могу иметь детей.

— Кто сказал тебе такую глупость?

После этого вопроса у меня впервые появились сомнения, и непоколебимая уверенность пошатнулась. Я вспомнила, что человек, сказавший мне об этом, строго говоря, был больше священнослужителем, чем целителем, да и характер моих повреждений после того неудачного падения вовсе не давал стопроцентной гарантии в последующей бездетности. Но с другой стороны, Учитель, иногда касаясь моего живота, качал головой и говорил: «Не быть тебе матерью». Да и потом, сколько лет прошло, а я никогда не прибегала ни к каким ухищрениям, которыми обычно пользуются женщины, чтобы не залететь…