Теперь настала моя очередь хмуриться и вздыхать. Настоятельница была права. Я оправилась от потрясения, — что и говорить, время лечит, — и мне действительно уже стало здесь скучновато. С некоторых пор я начала задумываться о том, чтобы покинуть монастырь, но пока не решила, куда идти. Никто нигде меня не ждал.

Не получив от меня ответа, настоятельница продолжила:

— Не знаю, что там у вас вышло с Анной, но даже если не было ни малейшего повода для разговоров, и ты, и я, и она поклянемся в этом, мало что изменится. Ты понимаешь, о чем я?

— Да, матушка. Я все понимаю.

Я действительно все понимаю. Судьба решила меня поторопить с выбором. Что ж, пора. И, правда, пора. Я слишком долго пряталась от себя и своих воспоминаний, слишком долго позволяла себе жить, ни о чем не думая.

— Я могу остаться до завтрашнего утра? — спросила я. Вопрос получился резким.

— Даже до послезавтрашнего… Диана, я…

— Я знаю.

— Прости.

— Не стоит. Вы и так очень много сделали для меня.

Мы помолчали. Да и что говорить?! Мы обе все понимали. Она не хотела меня гнать, но не могла поступить иначе. Я не хотела уходить, но тоже, как видно, иначе не могу. И дело не в Анне, совсем не в ней, это только предлог. Бедная девочка, я то уйду, а она останется. Во мне вновь шевельнулось что-то, отдаленно напоминающее жалость. Время идет, начинаю раскисать в спокойной обстановке…

— Матушка Илисатт, Анну надо как-то обезопасить, — удивляясь самой себе, выдала я.

— Да, но мне будет легче это сделать, если ты мне все расскажешь.

Все рассказать?! А что все? Рассказывать особо нечего. Мне вспомнился тот вечера, с которого собственно это все и началось. Разразилась страшная буря, дождь хлестал в окна, раскаты грома сотрясали стены, а испуганная девочка тихонько подвывала, забившись в угол. Она тогда просто напомнила мне Солидат, та тоже всегда боялась грозы. В тот вечер я впервые за долгое время позволила себе окунуться в прошлое, и, гладя по спине прижавшуюся ко мне Анну, вспоминала, как солнце запутывалось в волосах моей названной сестры.

Из-за этого то, наверное, я и смотрела потом на поведение Анны сквозь пальцы, не отдавая себе отчет в серьезности создавшейся ситуации. Я и сейчас не считала ее сколько-нибудь серьезной, но излишнее внимание других сестер было, безусловно, ни к чему, слишком уж далеко идущие выводы они делали, да и монастырь это все же. Женский.

— Диана, мне неприятно говорить об этом, но все же какие отношения у вас были с сестрой Анной? — нарушила мои размышления настоятельница, сделав акцент на слове «были».

— Отношения? — Я хмыкнула и развела руками. — Не было у нас никаких отношений. Симпатия — да. Отношений — нет.

Мать Илисатт задумчиво побарабанила пальцами по столу.

— У меня нет оснований не верить тебе, Диана. Тем более, я знаю, что ты не можешь говорить неправду.

Я с удивлением взглянула на матушку.

— Да, я знаю, — ответила женщина на мой немой вопрос, — но только я. Никто больше.

Надеюсь, мое лицо выражало именно то, что я и хотела показать — уважение и благодарность. Улыбнувшись, матушка кивнула, показывая, что мои потуги были не напрасны, и продолжила:

— Не знаю, что на самом деле видела сестра Алва, но она утверждает, что вы…

Пауза. Я просто физически ощутила, как у матушки язык не поворачивается повторить то, что нашептала ей наша верная доносчица. Однако Илисатт во время вспомнила, что она все же настоятельница и имеет определенные обязательства, поэтому, взяв себя в руки, она твердо закончила:

— … что вы предавались любовным утехам.

Хохот мой был громогласным, не таким конечно, как рев сестры Алвы, но за дверью что-то упало. Порадовали и формулировка, и понимание того факта, что сестра Алва вряд ли отдает себе отчет, что под этим подразумевается, а еще я представила ее участвующей в этих самых любовных утехах. Нарисованная моим воображением картина была… впечатляющей, как и сама сестра. От смеха слезы брызнули из глаз.

— Уважаемая мать Илисатт! — отсмеявшись, торжественно произнесла я. — Смею вас заверить, что я не придавалась… любовным утехам, — на этом словосочетании с трудом созданная серьезная мина снова стала расплываться в широкую улыбку, — с сестрой Анной, ни сегодня, ни ранее.

— Я была в этом уверена, — заявила матушка, но от меня не укрылся ее вздох облегчения.

Она расслабленно откинулась на спинку кресла, прикрыла лицо руками.

— Я могу идти? — уточнила я.

— Да-да, Диана… иди.

Но когда мой зад с радостью покинул жесткое сиденье, настоятельница спохватилась:

— Скажи мне только, что же сестра Алва так вольно интерпретировала.

Поняв, что отвертеться все же не удастся, я ответила как можно легкомысленнее:

— Всего лишь поцелуй, матушка. Один поцелуй.

Илисатт это конечно не порадовало.

— Целомудренный? — посчитала своим долгом уточнить она.

— Э-э-э… — это редко встречающееся в моем лексиконе слово уже давно мне ни о чем не говорило, и я вопросительно уставилась на Илисатт, ожидая пояснений.

— Невинный сестринский поцелуй?

— А! Хм… почти… — в памяти некстати всплыли неожиданные таланты сестры Анны, огорошившие меня и не позволившие вовремя пресечь двусмысленную ситуацию.

— Что значит «почти»? — напряженно поинтересовалась настоятельница.

— Хм…

В этот эпический момент послышался деликатный стук, после чего дверь широко распахнулась, пропуская внутрь почтенную сестру Анабелл, самую старшую в монастыре. Я была уверена, что эта уважаемая бабуся, которой по моим скромным подсчетам давно перевалило за девяносто, за кислой миной на сморщенном личике и показной немощностью скрывала бодрость, неиссякаемый оптимизм и безудержное любопытство. Вот и сейчас она цепким взглядом окинула комнату, оценила расстановку сил, а потом неожиданно и незаметно для Илисатт одобряюще мне подмигнула.

— Посольство герцога Рагдара, — вяло сообщила сестра Анабелл.

Вот уже три месяца раз в две недели герцог Рагдар оказывал монастырю материальную помощь в виде продуктов, тканей и денег. Оказались эти пожертвования очень кстати, так как зима выдалась холодная и затяжная, а следующая за ней весна все никак не хотела начинаться.

Что снизошло на герцога, или какие грехи он отмаливал, никто не знал, но матушка была ему крайне признательна. Я пару раз намекала ей, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но Илисатт отмахивалась — что можно взять с монастыря?!

Матпомощь передавалась через доверенное лицо герцога — владельца граничащего с территориями монастыря графства Верье. Само поместье располагалось от нас в дне пути, на что граф Верье — вялый анемичный мужчина за пятьдесят — жаловался постоянно.

— Странно… они же были у нас четыре дня назад, — озадаченность настоятельницы выдали чуть приподнятые брови. — Ступай, Диана. Мы договорим позже. Сестра Анабелл, прошу вас передать графу Верье, что я буду рада его принять.

Покинуть комнату мы не успели. Дверь без стука распахнулась, и в помещение, бряцая оружием, вошли четверо мужчин. Граф Верье переступил порог последним, и тут же начал блеять о своем плохом самочувствии и тяжелой дороге, что даже весьма отдаленно не напоминало извинения. Высокий горбоносый мужчина средних лет, вошедший первым, прервал это нелепое бормотание.

— Уважаемая мать-настоятельница Илисатт, прошу простить нас за вторжение! — Говорил он четко и громко, и сразу становилось понятно, что незнакомец привык командовать. — Поверьте это продиктовано насущной необходимостью. Мы не стали бы беспокоить вас по пустякам, и, надеюсь, мы не отнимем много вашего времени.

— Позвольте узнать ваше имя, благородный ирье, — царственно осведомилась у него матушка.

— Адор Гвиоль, к вашим услугам, — с поклоном представился он.

— Слушаю вас, ирье Гвиоль.

Во время всех этих экивоков я наблюдала за прибывшими из под опущенных ресниц, как и полагается образцовой монашке. Занять стратегическую позицию справа и чуть впереди от матушки, я успела еще до того, как первый из незнакомцев вошел в комнату. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, кто они и зачем пришли. Теперь я присматривалась, отмечая детали. Гвиоль здесь за главного, военный, видно сразу, прямолинеен, не дурак, но и звезд с неба не хватает. Сражаться должен хорошо, но как солдат. Двое его спутников — наемники, к гадалке не ходи, — на Гвиоля косятся с легким презрением и чувством собственного превосходства, а так же не имеют ни малейшего представления, что забыли в этом курятнике. Тот, что слева, ближе к двери, сероглазый крепыш с волосами собранными в хвост, вообще не преграда, настолько рассеян. А вот второй — бритый наголо с V-образным шрамом на левой щеке — тот поумнее, скучает, конечно, но готов к нападению — неплохой экземпляр. Графа Верье в расчет не берем. Жаль, маленький кабинет у матушки, особо не развернешься, да и балахон на мне этот дурацкий…