Деньги эти выдавались А. Орлову по мере надобности под расписку для составления отчета по расходам.

Алексей, конечно, знал Д. Бортнянского еще по Петербургу, но здесь он предложил ему совсем не музыкальную роль дипломата и переводчика, так необходимую сейчас для привлечения повстанцев к союзническим действиям на стороне России. Бортнянский согласился; так началась его секретная миссия у теплых берегов Средиземноморья, подробности которой, естественно, не оставили следов ни в документах, ни в мемуарах.

Годом позже после прибытия в Италию Березовского там же, закончив трехлетнее обучение в Париже, объявилась другая, ставшая впоследствии знаменитостью, фигура — скульптора Федота Ивановича Шубина (первоначальная фамилия — Шубной). Судьба этого талантливого «черносошного крестьянина» была определена содействием М. Ломоносова (земляка Федота), бывшего к этому времени уже всемирно известным академиком. Поначалу Шубин поработал истопником у государыни в Зимнем дворце, а вскоре с его художествами познакомился И. И. Шувалов, определивший молодого резчика по кости и камню в Академию художеств.

Ф. Шубин, так же как и М. Березовский, прошел дополнительно обучение в Болонье и также получил звание академика. В Италии появились первые прославленные его работы: барельефные портреты И. И. Шувалова, Алексея и Федора Орловых, а также «круглый» портрет (бюст) Ф. Н. Голицына.

Прибыв в российскую столицу, он «пошел нарасхват» при дворе государыни, здесь им создан скульптурный портрет Екатерины, продолжена серия семейных портретов братьев Орловых; сначала Шубин изобразил в камне Григория, несколько позже — Ивана, а в 1778 г. — повторно бюст Алексея (его «итальянский» портрет не сохранился), а затем и бюсты Федора и Владимира. Григория Шубин изображал несколько раз. Шубинские портреты — бюсты Ивана и Владимира настолько схожи, что их можно принять за изображения одного человека. Все пять скульптурных изображений братьев экспонируются в Третьяковской галерее.

Пока турецкий флот находился «взаперти» близ Константинополя, русские, используя затишье, чинили свои суда, проводили мелкие операции, но решительных действий уже не предпринимали.

А. Орлов снова засобирался в Петербург.

С начала отдаления от Двора Григория, относящегося к 1771 г., перед государыней обозначилась еще одна проблема. Хотя влияние Орловых в гвардейских полках было уже совсем не то, что десять лет назад, Екатерина боится Алексея и, несмотря на завоеванную им при Чесме славу и жалобы на нездоровье, оставила его и Федора в Европе, опасаясь возможного повторения событий 1762 г., о чем говорит ее приказ прибалтийскому губернатору Броуну не пропускать Алексея, если тот окажется в Риге без ее позволения.

Но в конце 1773 г. такое позволение было получено и все братья, кроме Ивана, неоднократно встречались, что видно из письма Владимира Ивану в Москву: «…двух больших, кроме утра, дома никогда не бывает и обедают нечасто дома. Холостяка мешает. Может быть и у Алехана есть искра любовная, только еще не верно, а подозревать очень можно. Все вечера он бывает не дома и большую часть проводит их в одном доме… Послал тебе сегодня аглицкую коляску с островским извощиком… Дулцинся Федорова (возлюбленная Федора. — Л.П.) ускакала… а я брат как наседка на яйцах, редко очень который вечер дома не бываю. Средние братья когда и заглянут, то и спешат уехать». Алехан доволен своим конским заводом, навещает подмосковную Хатунь. По просьбе Владимира Иван отпускает в Петербург Фоку Мещеринова.

На заседании Совета 7 октября 1773 г., где А. Орлов снова появляется вместе с императрицей, он просит в подкрепление еще одну эскадру для замены изношенных судов, докладывает, что имевшиеся у него планы по разорению Салоников и Смирны в целях пресечения поставок в Турцию пришлось оставить из-за болезни и покинуть флот. О себе граф сказал, что государыня желает и впредь видеть его главнокомандующим на юге и что он как истинный сын Отечества не уклоняется от дел, но сомневается в успехе из-за «частых болезненных припадков».

Собираясь в Средиземноморье оканчивать дела, готовить флот к отправке в родные воды, Алексей не предполагал, что обстоятельства задержат его там еще на целый год. Он готовил уже дома свои к скорому возвращению, что видно из распоряжения Екатерины от 15 мая 1774 г. на имя санкт-петербургского генерал-полицмейстера Н. И. Чичагова:

«Николай Иванович! Графа Алексея Григорьевича Орлова здешний и московский домы через сие увольняю от постоя и полицейской должности».

К сему приписка: «Получен 16 мая 1774 г., чрез адъютанта графа Алексея Григорьевича, почему того же числа исполнено» [49, 166].

Слова «увольняю от постоя» вызваны тем обстоятельством, что до конца XVIII века все городские домовладельцы были обязаны отводить в своих домах помещения для «постоя» расквартированных в городе военных. Это вызывало неудобства и недовольство как у владельцев, так и у служивых. В результате было решено построить в городах казармы на деньги, взимаемые с горожан, сумма которых зависела от размеров домовладений. Как только хозяин платил первый взнос, его дом освобождался, о чем гласила надпись: «свободен от постоя». До сих пор сохранились, например, хамовнические казармы, построенные на средства москвичей.

В рескрипте от 6 мая Екатерина «рекомендует» Алехану «неприметным образом как для публики, так и для неприятеля» подготовить флот, чтобы при наступлении зимы «возможно вам было начать ваше с ним возвращение к нашим водам, если дел состояние сие дозволять будет».

Весточки от братьев все более влекут на родину к занятиям любимыми делами, к лошадям… Владимир сообщает: «Твоего домостроителя архитектора я призывал, и он обещает нынешний же год под крышу подвести; дом подле тебя велено продавать, только нынче оценен в 11 000 и несколько сот… О местах (в Хатуни. — Л.П.) я к тебе уже писал, а Гриц может быть позабудет, так я тебе скажу, что для меня Хатунь несравненно лучше Гатчины, места все сухие и веселые, поля скатистые, рощ много, леса дровяного тьма, строенного [строевого] также, воды ключевые хорошие и во множестве». «Старик в Хатуни пропасть зайцев натравил на свою свору».

21 октября 1773 г. Грейг вышел из Кронштадта к берегам Италии с двумя кораблями, двумя фрегатами и шестью транспортными судами. И хотя этой флотилии уже не суждено было принять участие в военных действиях, ее прибытие оказало несомненное влияние на итог переговоров, и 10 июля 1774 года был заключен выгодный для России мир. Но Алехану не суждено было вернуться на родину даже на праздники, для него нашлось еще одно весьма ответственное и щекотливое дело в Италии.

Празднование Кучук-Кайнарджийского мира, заключенного с турками, проходило на фоне семейной жизни Екатерины с Г. Потемкиным в подмосковном Царицыне. Начатый весной 1774 г. бурный роман к этому моменту начал давать трещины. Здесь императрица пробыла до конца сентября 1775 г. После утренних дел устраивались театральные представления, изумлявшие окрестных мужиков и баб, ничего подобного до сих пор не видевших; Екатерина посещала церковь Богоматери «Живоносный источник», ездила по Каширской дороге, осматривая живописные окрестности.

С наступлением первых холодов двор перебрался в Москву. Сразу после празднования дня своего тезоименитства Екатерина устраивает праздники в честь главных орденов России. 26 ноября отмечали как день ордена Святого Георгия Победоносца, главными кавалерами которого были П. Румянцев-Задунайский и А. Орлов-Чесменский. В Тронной зале Кремля состоялся обед на 75 кувертов. А 30 ноября чествовали кавалеров ордена Святого апостола Андрея Первозванного.

Во время войны с Турцией и сопутствовавшего ей Пугачевского восстания в Европе объявилась авантюристка, выдававшая себя за дочь Елизаветы Петровны от графа А. Разумовского, с которым Елизавета была тайно обвенчана.