Вдруг они напряглись и обменялись взглядами. Послышался чей-то голос, взволнованный, торопливый. Тяжелая размеренная поступь нацистских сапог сменилась семенящим топотом. Они обернулись в сторону, откуда доносился голос; слышались лишь звуки, слов разобрать было нельзя. Ван Кортлендт вопрошающе посмотрел на Ричарда, тот покачал головой. Нет, это был голос не фон Ашхенхаузена. Значит, там еще кто-то находился. Они подождали, мускулы напряглись, мысль лихорадочно работала. Прозвучали команды. Раздалось громкое «Zu Befehl».[21] Наконец-то до них долетел смысл сказанного, еще они услышали топот бегущих ног, гулко застучавших по брусчатке двора. Потом тишину растерзал шум мотоциклов.

— Кажется, два, — пробормотал ван Кортлендт. Они притиснулись к краю зарослей и разглядели дорогу, ведущую к массивным монастырским воротам. Два мотоциклиста миновали их и понеслись по широкому шоссе. В их скорости таилась какая-то непонятная угроза.

— Не нравится мне это, — сказал ван Кортлендт. — Чует сердце, надо действовать.

Вырвавшийся наружу луч света помог им. Молча, друг за другом они выбрались из зарослей и под покровом падавшей от монастырской стены тени добрались до кухонной двери. За ней слышалось какое-то дыхание, по дорожке цокали окованные гвоздями ботинки Форнлея. Изо всех сил они прижались к шершавой стене. Форнлей извлек из кармана револьвер и сжал рукой его ствол. Кухонная дверь отворилась, и мощный сноп света залил убегавшую в сторону огорода тропинку. Мелькнул подол белого фартука, повар застыл на пороге.

— Я услышал тебя. Заходи. Где ты отыскал петрушку? Спорю, возле кустов смородины. — Он вышел наружу, всматриваясь в темноту сада. — Герман. Помилуй меня грешника, я всегда все делаю сам. — Голос у него пронзительно зазвенел: — Герман!

И тут же рукоять пистолета стукнула по его квадратной башке. Парень оказался увесистым. Втроем они едва дотащили его до кухни. Форнлей запер дверь и взял под охрану другой, ведущий в коридор выход, а ван Кортлендт помог тем временем Ричарду вогнать кляп в пасть повара, а также связать ему руки и ноги. Потом они бесцеремонно швырнули его в кладовку и замкнули тяжелую дверь. Ричард спрятал в карман ключ и удовлетворенно кивнул; не тратя лишних слов, они прошли в коридор.

Форнлей зашептал:

— Там есть одна комната, которая, наверное, нас заинтересует.

Ричард пристально на него посмотрел. Не услышал ли он чего, пока их дожидался? Какой-то крик? Ноги пошли сами.

Из коридора они попали в большую прихожую, просторную, квадратную, со вкусом отделанную, стены были забраны панелями, наверх шла широкая винтовая лестница. Ричард остановился, снова посмотрел на Форнлея. Где эта комната? Форнлей показал наверх, на второй этаж.

Медленно, осторожно ступая, к этому их вынуждали металлические подковки на ботинках Форнлея, они поднялись по лестнице. Второй раз за два дня Ричард с благодарностью подумал о резиновых подметках на своих туфлях. Он ждал, что в любую минуту дверь, к которой они приближались, отворится и поток пуль пригвоздит их к стене… Но дверь не отворилась. Ее створки оставались закрытыми. Из-за них доносились голоса. Мужской голос, потом еще один голос. Потом опять первый. Ричард оглядел своих спутников и кивнул. На этот раз послышался голос фон Ашхенхаузена.

Он говорил по-немецки, голос был злой, так же как и у другого человека. Они не спорили друг с другом. А обращались к третьему лицу; угрожали. Фон Ашхенхаузен повысил голос. Ричард сомкнул веки; и увидел, как подергиваются у него на щеке два шрама.

Слова покатывались, как волны.

— … Глупость, достойная сожаления… пользуетесь моей добротой. Через два часа вернутся мои юные варвары, как вы их называете. Я передам вас в их распоряжение… Если это не поможет… гестапо… убийца и опасная шпионка. — Голос звучал ясно, в гневе человек становится спокойным и расчетливым.

— Остаток ваших дней не доставит вам радости. Можете не сомневаться, мы схватим Майлса так же, как и вас. Ваше упорство окажется тщетным. — Голос снова переменился. На этот раз он заговорил по-английски, торопливо, настойчиво.

— Вы знаете, как я к вам всегда относился. Иначе бы я не привез вас сюда: вас надлежало немедленно отправить в гестапо. А я вот привез вас сюда, не обманите моих ожиданий. До истины я все равно докопаюсь. Если вы примете мое предложение, эти дни останутся у вас в памяти всего лишь как дурной сон. В противном случае все ваши невзгоды покажутся вам сущим пустяком по сравнению с тем, что вас ожидает, я это говорю не для красного словца.

Наступило молчание. Снова раздался голос фон Ашхенхаузена:

— Вы дурочка, маленькая глупышка. Неужели вы не понимаете, я действую так, как повелевает мне долг, я ни перед чем не остановлюсь? Мое терпение не беспредельно. Курт, постарайтесь ее убедить. Дело слишком затягивается. Ты можешь…

Они все поняли… значит, там двое мужчин. Ричард почувствовал, друзья глядят на него, ждут. Рот ван Кортлендта перекосило от злобы. Форнлей стискивал револьвер, глаза у него прищурились. Ричард кивнул в сторону двери. Ван Кортлендт осторожно прикоснулся к дверной ручке. Почувствовал: дверь не заперта. Мощным толчком он распахнул ее. Вместе с Ричардом, словно это был один человек, они одновременно вошли в комнату, за ними последовал Форнлей.

Эффект превзошел все ожидания.

В мерцании свечей они увидели фон Ашхенхаузена, сидящего на краю массивного стола. Он покуривал сигарету, другой человек склонился над привязанной к стулу девушке. Спичка еще не догорела в руках фон Ашхенхаузена, а Ричард опрокинул его всей тяжестью на спину и прижал к столу. Немец пытался сбросить Ричарда, но железные пальцы стискивали его шею. Он боролся, Ричард нажал посильнее. Фон Ашхенхаузен затих, закашлялся. Видимо, понял, для него это был единственный шанс.

Френсис почувствовала, железная рука больше не сдавливает плечо. Послышался топот, она попыталась отвести лицо в сторону от горевшей перед ней мощной лампы, но свет втыкал в ее веки свои огненно-раскаленные стрелы. Раздался глухой звук увесистого кулака, повстречавшего на своем пути твердую плоть. Кто-то громкими проклятиями и торжествующими выкриками сопровождал каждый удар. Она узнала голос… Ван Кортлендта. Генри. Попыталась хоть немного ослабить душившую ее веревку. Услышала голос Боба. Где-то рядом. Лампа рухнула, исчезли слепящие круги света. Веревка вдруг перестала стискивать ее грудь и бедра. Тело подалось вперед, но чья-то рука подхватила его, прежде чем оно успело соскользнуть со стула. Рука была доброй и бережной. Френсис услышала голос Боба, просившего ее двигаться медленнее, чтобы восстановилось кровообращение. Не надо тревожиться; все хорошо. Значит, Ричард вне опасности. Ричард на свободе.

Она уловила тяжелое дыхание двух оцепеневших мужчин, стоны, рядом задыхался Курт, поваленный ударами ван Кортлендта наземь. Френсис с усилием приоткрыла глаза. Увидела, как бледное пятно, лицо Форнлея, оно постепенно прорисовывалось, медленно приняло знакомые очертания. Он восхищенно, с видимым удовольствием наблюдал, какой экзекуции подверг ван Кортлендт своего неудачливого противника, тот шатался под градом увесистых ударов. Но улучил подходящий момент. Револьвер, подумал Форнлей, закричать он не успел, немец, шагнув в сторону, удачно избежал удара и дотянулся рукой до заднего кармана брюк.

Ван Кортлендт вовремя заметил это движение: он схватил противника за руку и резким движением вывернул ее. Пуля исчезла в обшивке стены, рука выпустила револьвер. Он упал им под ноги. Форнлей увидел окровавленное обезображенное яростью лицо фашиста, его свободная рука скользнула в карман; этот тип знает всякие хитрости, угрюмо подумал Форнлей. В тот момент, когда ван Кортлендт изготовился нанести удар, чтобы помешать противнику выхватить оружие, тот неожиданно свирепо ударил его ногой. Ван Кортлендт скорчился от боли, рука фашиста выхватила револьвер. Но Форнлей выстрелил первым. На этот счет сомнений не было. Немец упал и не двигался.