Приск: Обрати внимание: выше Юлиан упоминает о судах над изменниками в Халкедоне и обещает вернуться к этому вопросу позднее, но так и не возвращается. Правда, ему не представилась возможность перечитать свои записки, но я убежден: даже если бы он заметил этот пропуск, он вряд ли бы поведал об этих процессах со всей откровенностью. Юлиан отлично понимал, что они не принесли ему ничего, кроме позора.

Первым делом Арбецион арестовал десяток людей, принадлежавших к ближайшему окружению Констанция. Все они были с Арбеционом в тесной дружбе, но тем не менее он предъявил им обвинение в государственной измене. В чем дело? Причина очень проста. Любой из этих сановников мог его скомпрометировать. После смерти Констанция Арбецион хотел стать императором и пытался уговорить Евсевия признать себя законным наследником престола. Таким образом, у Арбециона была своя корысть. Ему необходимо было замести следы.

Хотя номинально председателем трибунала считался Салютий Секунд, на самом деле, всеми делами там заправлял Арбецион, который вел себя как тигр, попавший в стадо овец. Так, например, Палладий - гофмаршал при дворе Констанция - обладал безупречной репутацией; тем не менее его обвинили в заговоре против Галла. И хотя никаких улик против него не нашли, Палладия сослали в Британию вместе с Флоренцием (камергером, а не нашим приятелем по Галлии). Также безо всяких улик были отправлены в ссылку Эвагрий (бывший комит - хранитель личной императорской казны), Сатурнин (бывший дворцовый домоправитель), Сирин (личный секретарь Констанция). Однако самым грязным делом этого суда была ссылка консула Тавра, чья единственная вина заключалась в том, что он вместе со своим законным государем выступил против Юлиана, когда тот занял Иллирию. Официальное сообщение об этом приговоре начиналось словами: "В год консульства Тавра и Флоренция Тавр признан виновным в государственной измене" - настоящая пощечина общественному мнению, какую остерегаются делать даже самые отъявленные тираны.

Преторианскому префекту Флоренцию был вынесен смертный приговор, по-моему, вполне заслуженно. Он действительно делал все возможное, чтобы погубить Юлиана, хотя, справедливости ради, следует отметить (а кто из политиков на это способен?), что он всего лишь исполнял приказания императора. К счастью для Флоренция, приговор этот был вынесен заочно. В день смерти Констанция он куда-то исчез и объявился вновь лишь спустя несколько месяцев после гибели Юлиана. Флоренцию удалось благополучно дожить до глубокой старости, он приумножил свои богатства и тихо скончался в Милане. Вот так-то: одни из нас заживаются на этом свете, других смерть уносит во цвете лет. Юлиан, конечно, сказал бы, что такова воля безжалостного рока, но я умнее. Это не более чем случайность, и никакого промысла тут нет и в помине.

Павел-Цепь, "комит сновидений" Меркурий и Гауденций также были казнены - и поделом. Та же участь постигла и Евсевия, а его огромные богатства были конфискованы в пользу государства, у которого он их награбил.

И тут случилось самое гнусное. Мало кто из политических деятелей нашей упадочной эпохи был способен всегда так откровенно и невзирая на последствия высказывать свое мнение обо всем, как Урсул. Он с самого начала раскусил, чем руководствуется Арбецион, и заявил во всеуслышание, что он думает об этих процессах. Ко всеобщему изумлению, Урсула вскоре арестовали по приказу Арбециона. Суд над ним был величайшей мерзостью. Те, кто на нем присутствовал, рассказывали мне - Урсул попросту издевался над Арбеционом и требовал у суда, чтобы ему точно указали, в чем его вина перед Юлианом и какое отношение он имеет к смерти Галла. Мне приходится довольствоваться устными свидетельствами, так как протоколы суда таинственным образом исчезли, зато у меня был откровенный разговор с Мамертином, который с ужасом рассказывал об этом кровавом фарсе. Он изложил мне все во всех подробностях, не щадя и себя. Все члены суда, в том числе Юлиан, пошли на поводу у злой воли Арбециона, и на каждом из них лежит своя доля вины.

Против Урсула выставили лжесвидетелей, но их показания были настолько шиты белыми нитками, что он их без труда опроверг. Тут даже Арбецион мог бы отступиться, но у него в запасе был последний довод, и этот довод сработал. Дело в том, что Урсула судил военный трибунал, который заседал в армейском лагере, где стояли два легиона. Между тем Урсул снискал среди военных лютую ненависть своим знаменитым высказыванием на развалинах Амиды: "Вот как храбро защищают нас солдаты, содержание которых разоряет государство!" Внезапно Арбецион бросил эту фразу в лицо Урсулу, и присутствовавшие на суде офицеры и солдаты стали в один голос требовать его головы. Они ее получили. Не прошло и часа, как Урсул был казнен.

В январе, когда я приехал в Константинополь, об этой истории говорил весь город. Я задал вопрос о деле Урсула Юлиану и сразу понял, что он уклоняется от прямого ответа.

- Я не знал, что происходит, - оправдывался он, - Вся полнота судебной власти принадлежала Салютию, и исход процесса удивил меня не меньше других.

- Но приговор был вынесен от твоего имени.

- Любой деревенский мировой судья выносит приговоры от моего имени. Неужели мне отвечать за все судебные ошибки?

- Согласно римскому праву, ты мог не утвердить смертный приговор…

- Трибунал действовал самовольно, я ничего об этом не знал.

- Тогда членов этого трибунала следует предать суду как изменников. Они узурпировали право казнить и миловать, принадлежащее исключительно тебе.

- Но трибунал был вполне законен. Я учредил его своим эдиктом.

- Тогда они наверняка должны были уведомить тебя о смертном приговоре и…

- Я не знал!! - Юлиан был в бешенстве.

Я больше никогда не касался этой темы, но в Персии он вдруг заговорил о деле Урсула сам. Мы рассуждали о правосудии, и тут вдруг Юлиан признался:

- Труднее всего в жизни мне было позволить суду осудить невиновного.

- Урсула?

- Юлиан кивнул. Он, видимо, уже позабыл, как заверял меня, что ничего не знает о происходящем в Халкедоне:

Я ничего не мог поделать. Армия требовала его крови. Когда суд признал Урсула виновным в измене, я был вынужден оставить приговор в силе, хотя знал, что он невиновен.

- Кого ты хотел умилостивить, армию или Арбециона?

- Обоих. В то время мое положение было еще непрочным. Я нуждался в любой, даже минимальной, поддержке. Сегодня все было бы по-другому. Я бы оправдал Урсула, а Арбециона отдал под суд.

- Но тогда - не сегодня, и Урсула не вернешь.

- Очень жаль, - все, что нашелся ответить Юлиан. Это один из немногих известных мне случаев, в которых Юлиан проявил малодушие, и это привело к печальным последствиям. Впрочем, как бы мы вели себя на его месте? По-другому? Думаю, нет. Юлиан хотя бы как-то постарался загладить свою вину. По закону имущество казненных изменников конфискуется, но в этом случае было сделано исключение. Все имущество Урсула перешло к его дочери.

Либаний: По-моему, в этом случае Приск проявляет чрезмерную сентиментальность. Он сам признает, что не видел протоколов суда. Откуда же ему знать, какие были представлены улики против Урсула? Я, в отличие от Приска, не берусь предрешать, как бы я действовал в той или иной ситуации, пока тщательно не исследую всех сопутствующих обстоятельств. В жизни нужно руководствоваться именно такой эмпирикой, в противном случае я ввел бы в заблуждение три поколения учеников.

Юлиан Август

Всю жизнь до меня доходили смутные слухи о том, что происходит в дворцовых покоях, отведенных евнухам. Я, однако, был склонен считать их вздорными сплетнями, ведь обо мне самом рассказывали небылицы еще почище. Честно говоря, я не искал подтверждения этим слухам, но как-то Оривасий настоял на том, чтобы мы разобрались во всем сами. И вот в один прекрасный вечер я закутался в плащ с капюшоном, а Оривасий оделся сирийским купцом: завил себе волосы, смазал их маслом и приклеил жирно блестевшую фальшивую бороду.