- Да, Август, не по нраву.

- Тогда - Мамертин, - сказал я и отплыл в дальний угол бассейна. Эта кандидатура моим собеседникам понравилась.

- Известный оратор, - одобрил дядя, - из хорошей семьи и в народе популярен…

- И Невитта! - Тут я нырнул и сидел под водой, пока хватало дыхания, а вынырнул - у дядюшки на лице ужас, а Оривасий улыбается: ему забавно.

- Но ведь он же… он… - не договорил дядя Юлиан.

- Да, франк. И варвар. - С этими словами я вышел из бассейна. Раб закутал меня в большое полотенце и хотел было помассировать, но я отстранился. - А еще это один из наших лучших полководцев. И восточные провинции будут постоянно помнить, что в случае чего я всегда могу опереться на верный мне Запад.

В чем, в чем, а в последовательности тебя не упрекнешь! - усмехнулся Оривасий. Тут он был прав. Всего месяц назад в Нише я критиковал Констанция за то, что он назначает варваров префектами, а теперь уже сам готов сделать варвара консулом. Для государственного лица нет ничего сложнее, чем открыто отречься от своих взглядов. Но если Констанций был готов скорее умереть, чем признать свою ошибку, со мной все по-другому. Пусть даже я окажусь в смешном положении, лишь бы дело не пострадало.

- Мы заявляем, - произнес я с величественным видом, - что никогда в жизни не критиковали назначение варваров на высокие должности.

- Значит, твое послание спартанскому сенату - фальшивка?

- От начала до конца! - Мы с Оривасием захохотали, но дядя был очень расстроен.

- По крайней мере, - сказал он, - назови сегодня только Мамертина, тем более что, согласно обычаю, император называет консулов по одному. Объяви, что Мамертин - консул Восточной империи, а второе имя… для Западной… назовешь позднее.

- Быть посему, дядюшка! - И я прошел в раздевальню, где облачился в пурпур.

В здании городского сената меня ожидали четыре десятка сановников - Священная консистория практически в полном составе. После церемонии приветствия Арбецион подвел меня к моему креслу из слоновой кости. Стулья справа и слева от него, предназначенные для консулов, пустовали. На одном из них когда-то восседал Флоренций, который давно… которого и след простыл, на другом - Тавр. Этот, стоило мне появиться в Иллирии, бежал в Антиохию.

После учтивого ответного приветствия я отметил, что консулы отсутствуют, но это не имеет значения, поскольку скоро новый год и, следовательно, будут назначены новые. Одним из них будет Мамертин. Услышав это имя, члены консистории выразили полное удовлетворение. Затем я объявил о ряде новых назначений. Когда я закончил, Арбецион попросил позволения взять слово. Сердце у меня упало, но я сказал: "Говори".

Медленно и торжественно, как если бы это он был Августом, Арбецион прошествовал на середину зала и остановился прямо напротив меня. Откашлявшись, он начал:

- Государь, в этом зале находятся люди, замышлявшие против тебя. - При этих словах по залу пронесся протяжный вздох. Вряд ли среди присутствующих был хоть один человек, ничего против меня не замышлявший. Что ж, таков был их долг. - Эти люди все еще на свободе, некоторые из них занимают высокие должности. Государь, здесь присутствуют и те, кто замышлял против твоего благороднейшего брата, цезаря Галла. Они также до сих пор на свободе. Некоторые из них также занимают высокие должности.

Оглядев зал, я увидел, что нескольким обладателям "высоких должностей" стало явно не по себе. Вот, например, толстяк Палладий, гофмаршал Констанция, который на суде над Галлом выступал в качестве обвинителя. Рядом - Эвагрий, комит-хранитель личной казны. Он помогал готовить это судилище. А вот главный камергер Сатурнин… Словом, добрый десяток готовых заговорщиков переводили взгляд с Арбециона на меня, и у всех на лице был написан один вопрос: начнется ли мое царствование с кровопролития? Самым смелым оказался комит государственного казначейства Урсул. Встав с места, он спросил:

- Август, должны ли пострадать те из нас, кто исполнял свой верноподданнический долг перед императором, которому так доблестно служил и ты?

- Нет! - твердо прозвучал мой ответ.

- Август, и все же те, кто вредил тебе и твоему брату делом - словом и делом, должны предстать перед судом, - не унимался Арбецион, сверля Урсула тяжелым взглядом своих бесцветных глаз.

По залу пронесся беспокойный ропот, но Урсул стоял на своем. Этого полнеющего красавца нелегко было сбить. Он явно не страдал тугоумием, и язык у него был как бритва.

- Государь, мы с облегчением узнали, что суд покарает лишь тех, кто действительно перед тобою провинился.

- Не сомневайся, покарает, - опередил меня Арбецион, и это мне совсем не понравилось, - если будет на то воля императора.

- Такова наша воля, - произнес я традиционную латинскую фразу.

- Кого ты назначишь судьями, государь? И где состоится суд?

Тут мне следовало оборвать Арбециона, но долгое путешествие меня утомило, а горячая баня расслабила (ни в коем случае не принимайтесь за важные дела сразу после бани!). Я не ожидал, что кто-то начнет навязывать мне свой замысел, а именно этого, увы, добивался Арбецион. Между тем Урсул предложил:

- Со времен императора Адриана верховным судом в нашем государстве является Священная консистория. Пусть виновные предстанут перед судом тех, кто облечен ответственностью за судьбы империи.

- Но, комит, - с холодной учтивостью возразил Арбецион, - нынешнюю консисторию назначал не наш новый государь, а покойный император. Не сомневаюсь, Август захочет назначить судей по своему усмотрению, а со временем подберет по своему усмотрению и членов консистории. - Возразить на это было нечего. Я подал одному из секретарей знак, что хочу сделать важное сообщение.

- Председателем суда я назначаю Салютия Секунда. - Все вздохнули с облегчением. В свою бытность преторианским префектом Востока Салютий Секунд слыл человеком справедливым. Остальными членами судебной коллегии я назначил Мамертина, Агилона, Невитту, Иовина и Арбециона, так что по существу это был военный трибунал. Местом заседаний я избрал Халкедон - город вблизи от Константинополя, на другом берегу Босфора. Так начались судебные процессы над изменниками, о которых я - с печалью в сердце - расскажу ниже.

11 декабря 361 года я, как подобает римскому императору, торжественно въезжал в Константинополь. С низкого неба цвета потускневшего серебра падали, медленно кружась, пушистые хлопья снега. Погода стояла безветренная, так что мороза почти не чувствовалось. В тот день природа поскупилась на краски, но не люди! Все сияло, сверкало и переливалось.

На берегу Мраморного моря у Золотых ворот замерли по стойке смирно доместики в полной парадной форме, а на обеих кирпичных башнях по бокам ворот реяли знамена с драконами. Позеленевшие бронзовые створки были плотно закрыты. По обычаю, я спешился в нескольких шагах от ворот, и командир доместиков подал мне серебряный молоток. Я трижды постучал им в ворота, и на стук отозвался голос городского префекта:

- Кто идет?

- Юлиан Август, - громко ответил я. - Гражданин этого города.

- Войди, Юлиан Август. - Бронзовые створки бесшумно распахнулись, и я увидел за ними во внутреннем дворе префекта Константинополя и сенаторов - всего там было около двух тысяч человек. Здесь же стояли члены Священной консистории, успевшие опередить меня и прибыть в столицу накануне вечером. В полном одиночестве я прошел через ворота и вступил во владение городом Константина.

Под звуки труб меня приветствовали горожане. От ярких одежд у меня рябило в глазах; не знаю, может, это белый фон усиливал контрасты, создавая впечатление буйства всех оттенков красного и зеленого, желтого и синего цветов. Возможно, впрочем, я просто слишком долго жил в северных странах, где все краски приглушены, как будто на мир падает тень дремучих лесов, под сенью которых живут люди. Но здесь был не мрачный север. Мы были в Константинополе, и хотя считается, что это новый Рим, который должен унаследовать от старого все древние республиканские добродетели, в том числе аскетизм и суровость, на самом деле мы не имеем с римлянами ничего общего. Мы - Азия. Когда меня подсаживали в золотую колесницу Константина, я с улыбкой вспоминал постоянные жалобы Евферия: "Какой же ты азиат!" Что поделаешь, да, я азиат и я наконец вернулся к себе домой.