На следующее утро, едва он навьючил дромадера, к нему подбежал молодой человек, который схватился за упряжь и старательно поздоровался. Неужели вы меня не узнаете? Это тот навязчивый парень, который как-то пристал к нему в Каире на рынке. Ищет крепкие плечи, которые повезут его в Мекку, предупредил тогда Хаджи Вали, который мог разглядеть лукавство, как сокол — добычу. Сейчас он объяснит, сколько от него будет пользы в его родном городе. Я знаю Мекку как собственный дом, в следующий момент заверил юноша. Как и в тот раз, выражение его лица менялось от наглости до подобострастия, как разладившиеся качели. Это же я, Мохаммед аль-Басьюни; наша сегодняшняя встреча — это знак свыше. Провидение, пробормотал шейх Абдулла, на твоей стороне. И сказал громко: Что привело тебя сюда? Как вы можете это спрашивать, шейх. Я же возвращаюсь домой из Стамбула. Куда? Ах, шейх, да вы все забыли. В благословенную Мекку, да возвысит ее Бог. Я много слышал о вас, у вас богатая слава. Я со вчерашнего вечера наблюдаю за вами, с благосклонностью, удачно сложилось, что я могу сопровождать вас во время вашего хаджа, я буду вам полезен повсюду, и, разумеется, в Мекке, в матери всех городов, где мне знаком каждый камень. А люди? Их я знаю еще лучше, чем камни. Не слишком ли ты молод для такого обширного знания, спросил шейх. Безбородый юноша, костлявое лицо которого при неблагоприятном освещении напоминало череп, не смутился. Я много путешествовал. Я разбираюсь в ценности людей. Шейх Абдулла поразился его упорству. Он явно происходил из зажиточной семьи. По его самоуверенности можно было заключить, что он рос в заботе. Человек полагает, задумчиво сказал шейх, а Бог направляет. Воистину, чудес много. Честь и слава тому, чье знание все их охватывает. Давай-ка ты отпустишь моего дромадера, мне не хочется быть последним в караване. Мы обязательно увидимся сегодня вечером, шейх. Вслед за остальными путниками он проехал мимо вереницы пальм, тянувшейся как триумфальная аллея в никуда. На следующий вечер они достигнут Суэца, моря. Там, ощущал шейх, по-настоящему начнется хадж.

В месяц раби аль-авваль года 1273

Да явит нам Бог свою милость и покровительство

Мохаммед: Я с самого начала подозревал его. Кто так много странствовал, как я, тот чует мошенника против ветра. Да будет вам известно, я знаю Стамбул, я был в Басре, я путешествовал до Индии, а этот человек уверял, будто он родом из Индии. Что-то в нем сразу насторожило меня.

Губернатор: Что же? Говори уж точнее!

Мохаммед: Ничего определенного, скорее, чувство, подозрение. Он был каким-то другим, он наблюдал за всем украдкой, но я-то сразу заметил. И говорил он всегда медленно, осторожно, подобно мудрому человеку, каким он многим и казался, но я решил: гляди, он чертовски внимателен, как бы не сказать чего неправильно.

Кади: И твое подозрение основано лишь на подобных домыслах?

Мохаммед: Я это не из воздуха взял. Вы еще увидите, как я был прав.

Шериф: Надо кое-что прояснить. Судя по имени твоего отца, ваша семья родом не из Мекки?

Мохаммед: Мы родом из Египта, но уже давно живем здесь, несколько поколений, мы — самые настоящие мекканцы.

Кади: Будь чуть скромнее, юноша. Семья шерифа живет здесь со дней Касра. Несколько поколений — это не считается.

Губернатор: Пожалуйста, пусть он продолжит.

Мохаммед: При первой совместной молитве я устроился ровно позади него. Чтобы лучше наблюдать. Я знаю, новообращенные и спустя годы делают ошибки. Если он притворяется перед нами, то я пойму это по его молитве.

Губернатор: И что же?

Мохаммед: Нет, нет, к сожалению, ничего. Должно быть, он хорошо учился. Это же возможно, правда?

Кади: Что возможно?

Мохаммед: Выучить молитву до мелочей и повторять ее с закрытыми глазами.

Кади: Есть много способов попасть в беду, и использовать время молитвы не по назначению — один из них.

Мохаммед: Я не пропустил ни единой молитвы и сам точно ни в чем не ошибся. Разве это не мой долг разоблачать богохульников и лицемеров, если они мне встретятся?

Губернатор: Ты все правильно делал. Но теперь расскажи нам чуть побольше. До сих пор у тебя не очень-то получилось убедить нас, будто ты разоблачил шейха Абдуллу как богохульника и лицемера.

Мохаммед: А почему вы меня тогда расспрашиваете? Неужели вы стали бы иначе тратить ваше драгоценное время? Нет! Вы, как и я, прекрасно знаете, что он лжец. Но он был хитер, так хитер, как все индийцы. В Суэце нас было много в одной комнате, у всех было дурное настроение, потому что пришлось много дней ждать лодки, но он-то, он хорошо сумел использовать время. Он щедро раздавал в долг деньги. Остальные были скрягами, каких поискать. Стоило им получить от него несколько монет, как они сразу стали нежными и сердечными. Они расхваливали его на все лады. Дарили сладости. Говорили о нем красивые слова, даже когда его в комнате не было, то продолжали льстить. Ох, шейх Абдулла, какой замечательный человек, какой чудесный мужчина. Они даже поссорились из-за того, у кого он остановится в Медине.

Кади: А ты? Тоже получил он него в подарок деньги?

Мохаммед: Немного, всего несколько пиастров, не мог же я один-единственный отказаться от его щедрот? Это сразу возбудило бы его подозрительность! Но я не купился и не потерял бдительности! Он давал ссуды направо и налево, а я был начеку. И вот однажды вечером я обнаружил в его сундуке — он забыл его закрыть — некий инструмент. Который не может носить с собой дервиш из Индии, это я точно знал. Очень странная вещь, какой я ни разу в жизни не видел. Дьявольская штука. Я спросил у человека, который должен был разбираться.

Губернатор: И что же это было?

Мохаммед: Секстант.

Кади: Что это такое?

Мохаммед: Очень сложный прибор, им измеряют звезды. Он нужен на корабле, но шейх ведь был не штурманом, а святым человеком. Якобы. Я дождался, пока он уйдет, и рассказал всем, что шейх Абдулла — неверный.

Губернатор: Об этом мы не знаем.

Мохаммед: Никто мне не поверил. Это была моя единственная ошибка, я и в страшном сне не мог представить, что они не поверят очевидной истине. Я-то надеялся, что мы вместе решим, как с ним поступить. А вместо этого они набросились на меня. Жалкие слабаки.

В Суэце останавливаешься только по нужде. Шейху Абдулле казалось, что цивилизация готовится для ответного удара в этой деревушке, где хижины и переулки трещали по швам, пытаясь разместить тысячи паломников. Нет ничего хуже наполовину готового поселения. И что может быть неудобней постоялого двора, где все удобства ограничиваются крышей над головой. Но дождя нет, так что и от нее никакого толка. Лучше бы ночевать в сточной канаве, чем среди поросших грязью стен. На щелистом полу, где гнездятся тараканы, пауки, муравьи и прочие ползучие твари. Он с детства привык к простым гостиницам. Когда в очередной раз приходилось переезжать, потому что отец не мог дольше оставаться в каком-то итальянском городке или на французском курорте. Но нигде его не вынуждали к такой мерзости. Ненавистней всего были звуки: ворковавшие голуби в открытом шкафу, охрипшие и остервенелые от любовной маеты; мощные кошки, которые охотились на чердаке и вопили в неиссякаемой похоти. Даже гулящие козы и лошаки заглядывали вовнутрь. Скотина, подходившая слишком близко к одной из фигур на полу, получала ощутимый тычок и неохотно брела прочь. И словно этого было мало, москиты жужжали еженощно Stabat Mater над распростертыми телами. Над его терпким полусном.

Комнату пришлось делить с попутчиками. В первый день они представились, недоверчиво оглядывая друг друга. Хамид аль-Самман, широкие усы, тихий голос, привыкший, что к нему прислушиваются; Омар-эфенди, пухлое лицо и исхудалое тело; Саад, просто Саад, шейх Абдулла не видел человека темнее; Салих Шаккар, непривычно светлокожий и жеманный. На второй день они выкуривали время, знакомясь. Все мужчины были из Медины, кроме Салиха Шаккара, родиной которого были Мекка и Стамбул, сразу две метрополии, как и подобает важному патрицию. Шейх Абдулла единственный из всех совершал хадж. Омар-эфенди сбежал из дома, когда отец решил его женить, хотя он никогда не делал тайны из своего сильнейшего презрения к женщинам. Сумев добраться до самого Каира, он записался в Аль-Азар нищим студентом. Все прочие были торговцами, они знали мир и оценивали собеседника по его дорогам и по его рассказам. Саад бывал далеко, доезжал до России, Гибралтара и Багдада. Салих знал Стамбул как собственный задний двор. Хаммид был знаком с Левантом и мог посоветовать караван-сарай в любом порту.