Ленгтон с досадой вздохнул. Все совещание он не переставая курил.

— Что ж, наши итоги: несмотря на то что изображение преступника вовсю распространяется прессой, новостными каналами и даже развлекательными, наши эксперты по-прежнему испытывают серьезные проблемы. Они всерьез сомневаются в том, что сумеют идентифицировать записанные голоса. И это, увы, не вселяет оптимизма.

Послышался общий вздох разочарования.

— Знаю, знаю, — продолжал Ленгтон, — для нас ценна каждая минута. А им требуется много времени. Они твердят, что фонетический анализ такого типа весьма трудоемкий, что требуется кропотливая подготовка образцов речи и тщательное изучение их акустических и прочих характеристик. А покуда нам придется делать хорошую мину при плохой игре, потому что экспертиза займет не одну неделю. Сравнить неизвестный голос на пленке с голосом реального человека — а нам чертовски повезет, если мы его заполучим, — это совсем не то, что сопоставить «отпечатки голоса» по аналогии с отпечатками пальцев. Эксперты отказываются представлять такие результаты в суде в качестве доказательства, потому что это может ввести людей в заблуждение. Или, другими словами, ребята в лаборатории долбаются с этим как могут, стараясь что-нибудь для нас нарыть, и если — подчеркиваю: если! — мы доберемся-таки до этого проклятого подозреваемого, мы, конечно, сумеем сопоставить голоса. Но это только задаст нам направление работы — ничего более существенного!

Разочарованной бригаде детективов ничего не оставалось делать, как продолжать возделывать старую почву. Ничего нового не принесли попытки отследить объявление, на которое отвечала Луиза Пеннел. Они так далеко были от успеха, хотя и связались буквально с каждой газетой и журналом, — сказывалось и то, что неизвестен был сам текст объявления. Все, что им оставалось, — это проверить все объявления, опубликованные около 16 мая, касающиеся занятости населения.

Той ночью Анна не могла уснуть, звонок Рейнольдсу не выходил у нее из головы. Все они знали, что хватаются за соломинку, но ее не оставляла мысль, что этот последний контакт на самом деле крайне важен.

Следующим утром Анна позвонила Шерон и спросила, сможет ли та с ней встретиться. Девушка уклончиво ответила, что на девять пятьдесят у нее назначена встреча, но ей было бы очень желательно заблаговременно вернуться домой.

Анна была у ее квартиры уже к девяти, но, когда позвонила в дверь, никто не ответил. Она недовольно потянулась опять к звонку, но Шерон так и не отозвалась. Анна уже собралась уходить, когда дверь все же отворилась.

— Ее нет. — Открывшая дверь женщина была в твидовой юбке и розовой двойке, с ниткой жемчуга на шее. — Она ушла где-то минут пять назад.

Анна предъявила удостоверение и спросила, с кем она разговаривает.

— Я Корал Дженкинс. Живу на нижнем этаже.

— A-а, вы, должно быть, домовладелица.

— Да. Я получила записку, что кто-то из полиции хотел со мной поговорить, но я уезжала к сестре: она приболела.

— Записка была от меня. Я детектив-инспектор Анна Тревис.

— Я знаю, о чем вы хотите поговорить. Шерон рассказала мне, что случилось с ее соседкой. Для меня это был шок, хотя я толком и не знала ее. Может, вы зайдете ко мне? Я могу с вами побеседовать: на работу мне только в одиннадцать.

Анну проводили в квартиру на первом этаже, которая была буквально заставлена антикварной мебелью. Миссис Дженкинс заметила, как Анна оглядывается.

— Я часто забегаю в антикварную лавку в Альфиз-маркет за Паддингтоном.

— Должна сказать, — улыбнулась Анна, — у вас много занятных вещиц.

— У меня их намного больше, но мне пришлось пережить крайне неприятный развод. Я прежде жила за Сент-Джонс-Вуд, но вынуждена была продать дом, чтобы выплатить ему оговоренную сумму. Это была солидная недвижимость, так что, продав ее, я сумела приобрести этот дом. Он уже был разделен на квартиры, и мне ничего не пришлось тут делать. К тому же это совсем недалеко от моей работы.

«Так трещит, что вдохнуть не успевает», — подумала Анна, а вслух спросила:

— Миссис Дженкинс, вы говорили, Шерон рассказала вам о Луизе Пеннел?

— О да, это ужасно, просто ужасно! Меня тут не было, вы уже знаете. Сестрица моя заболела, и мне пришлось поехать в Брэдфорд. Тогда-то, думаю, это и случилось. Конечно, я прочитала об этом преступлении в газетах, но я совсем не узнала ее на фотографии. Я не придала этому особого значения, ведь так много ужасного происходит на свете…

— Миссис Дженкинс, — прервала ее Анна, — вы когда-нибудь видели кого-то с Луизой?

— Да я почти ее и не знала. Знала, что живет такая в верхней квартире. Я только позволила снимать жилье на двоих — квартирка-то совсем маленькая.

— Мне известно, что вы не разрешаете оставаться там гостям.

— Это правило внутреннего распорядка, и они с этим ознакомились, когда въезжали. Дело в том, что у молоденькой девушки рано или поздно появится постоянный парень — и тут же переедет к ней жить! Так что я с самого начала предупредила: чтобы никаких ухажеров тут на ночь не оставалось. А если им все же хочется делать то, что хочется, — пусть отправляются с ним и живут у него. Шерон уже нашла новую девушку, чтобы снимать вместе с ней, и я прямо ей сказала…

— Миссис Дженкинс! — Анна начала терять терпение. — Вы когда-нибудь видели Луизу Пеннел с мужчиной?

— Однажды он позвонил не в тот звонок — это произошло вскоре после того, как она въехала, — и я открыла дверь.

— Итак, вы видели с Луизой мужчину?

— Нет, милая, я говорю, что никогда не видела их вместе. Я видела его — и то всего раз. Он по ошибке позвонил в мою дверь, и я открыла. — Миссис Дженкинс поднялась и прошла к окну. — У меня тут прекрасный обзор и видно всю улицу, но, если кто-то стоит у самой входной двери, его не видно.

У Анны заколотилось сердце.

— Можете вы описать этого мужчину?

— Разве что в двух словах. Если честно, я и не подумала, что это ее ухажер, он скорее мог быть ее родственником.

— Как он выглядел?

— Ох, ну вы спросили! Знаете, такой высокий — может, шести футов ростом, — стройный, очень хорошо одетый, с этаким благородным выговором. На нем было длинное темное пальто. Я хорошо это помню, но вряд ли я узнала бы его, встретив снова. Еще пару раз он вызванивал ее снизу, хотя ни разу больше не звонил в мою дверь. Он звонил в ее квартиру и затем уходил к машине.

— Какая марка машины?

— Ой, не знаю. Она была черная, очень блестящая, но не знаю, какой марки. Теперь для меня все дорогие машины одинаковы, но, думаю, это мог быть «мерседес» или «БМВ».

Анна открыла портфель и извлекла оттуда набросок подозреваемого, что разыскивался по делу Черной Орхидеи.

— Похоже на этого?

Миссис Дженкинс некоторое время глядела на рисунок, затем сдвинула брови:

— Не думаю, что у него были усы, но лицо такое же худое, с крючковатым носом, хотя и вполне привлекательное.

— Когда вы в последний раз его видели?

— Должно быть, за день до моего отъезда в Брэдфорд, то есть восьмого января. Он позвонил в их звонок. Я выглянула в окно, увидела, что это он, и затем услышала, как она спускается по лестнице. Она хлопнула входной дверью — чересчур сильно, на мой взгляд, — перешла дорогу и села в его машину.

— В котором часу это было?

— Где-то в девять тридцать, уже стемнело. И они уехали.

— Благодарю вас. Вы очень нам помогли. Я весьма ценю ваше время. Если вы еще что-нибудь сможете нам сообщить, я буду весьма признательна, если вы со мною свяжетесь.

Анна села в свою машину и позвонила в штаб расследования, чтобы сообщить то, что она узнала от миссис Дженкинс. Только она закончила разговор, как увидела Шерон, спешащую по улице с коробкой молока, и вышла из «мини». Шерон не могла не увидеть ее.

— Извините. Встреча отменилась, а у нас не было молока, и я пошла в магазин.

Идя вслед за Шерон к парадному, Анна заметила, что занавеска на окне миссис Дженкинс чуть отодвинулась и тут же опустилась.