— А почему бы просто не дать ему поспать? Может быть, это последствия лихорадки? А может быть, виновата кора. Даже сильными наркотиками можно обманывать тело только некоторое время, а потом усталость дает о себе знать.

— Это верно, — неохотно согласилась Кеттл. — Но так не похоже на него!

— Он не похож на себя с того дня, как начал пить эльфийскую кору, — парировал я. — Его язык стал чересчур острым, а болтовня просто-напросто грубой. Если вы спросите меня, я скажу, что предпочитаю сейчас спящего шута бодрствующему.

— Хорошо. Может, что-то и есть в том, что ты говоришь, — решила Кеттл.

Она набрала воздуха, как будто собиралась что-то сказать, но не сделала этого.

Я вышел, чтобы приготовить козла для жарки. Старлинг пошла за мной.

Некоторое время она просто сидела и смотрела, как я снимаю шкуру. Козел был не так уж велик.

— Помоги мне, и мы сможем зажарить его целиком. В такую погоду жареное мясо лучше хранится.

Целиком?

Кроме подходящего кусочка для тебя. Я обвел ножом коленный сустав, отрубил голень и разрезал последние хрящики.

Этой кости мне не хватит, сообщил Ночной Волк.

Верь мне, сказал я ему.

К тому времени, как я закончил, он получил голову, шкуру, все четыре голени и четверть костреца. Трудно было насадить мясо на вертел, но мне это удалось. Это было молодое животное, и, хотя козел был не очень жирным, я надеялся, что мясо получится нежным. Тяжелее всего было дождаться, когда оно поджарится. Пламя лизало тушу, и фантастический аромат жареного мяса мучил меня.

— Ты сердишься на шута? — тихо спросила Старлинг.

— Что? — Я посмотрел на нее через плечо.

— За то время, что мы путешествуем вместе, я поняла, каковы ваши отношения. Вы ближе чем братья. Я думала, ты будешь сидеть рядом с ним и мучиться, как во время его болезни. А ты ведешь себя так, словно с ним вообще ничего не произошло.

Возможно, взгляд менестрелей слишком зорок. Я задумался.

— Сегодня он пришел ко мне поговорить. О том, что он будет делать для Молли, если я умру и не вернусь к ней. — Я посмотрел на Старлинг и тряхнул головой. Меня удивило, что к горлу подступил комок. — Он думает, что мне не суждено выжить. А когда провидец говорит такое, трудно остаться равнодушным.

Страх на ее лице не утешал. Это выдало правду, хотя она и пыталась настаивать:

— Пророки не всегда бывают правы. Он говорил, что видит твою смерть?

— Когда я спросил его, он не ответил, — объяснил я.

— Он вообще не должен был говорить об этом, — сердито воскликнула Старлинг. — Как, интересно мне знать, ты найдешь в себе мужество, чтобы сделать то, что должен, если будешь верить, что это убьет тебя?

Я молча пожал плечами. Я отказывался думать об этом все время, пока мы охотились. И мои чувства никуда не делись, они только усилились. Боль, которую я внезапно ощутил, трудно было преодолеть. Да и злость тоже. Я был в ярости, оттого что шут сказал это мне.

— Вряд ли он придумал все это. И я не могу осудить его намерения. Тем не менее трудно смотреть в лицо собственной смерти, зная, что это случится прежде, чем увянет зелень лета. — Я поднял голову и оглядел заросший зеленый луг, окружавший нас.

Удивительно, насколько все кажется другим, если знаешь, что видишь это в последний раз. Каждый лист на каждом стебле был неповторим. Птицы пели друг другу любовные песни и носились в воздухе разноцветными всполохами. Запах жарящегося мяса, запах самой земли, Ночной Волк, перемалывающий в челюстях кость, — все внезапно стало особенным и драгоценным. Сколько таких дней я прожил слепо, думая только о кружке эля, которую выпью, дойдя до города, или о том, какую лошадь надо подковать сегодня. Давным-давно в Оленьем замке шут убедил меня, что я должен проживать каждый день так, как будто в этот день все судьбы мира зависят от меня. Теперь я внезапно понял, что он пытался сказать мне. Теперь, когда оставшихся мне дней стало так мало, что я мог сосчитать их.

Старлинг положила руки мне на плечи, наклонилась и прижалась ко мне щекой.

— Фитц, мне очень жаль, — прошептала она.

Я посмотрел на мясо, жарившееся на огне. Два часа назад это был живой козел.

Смерть всегда на грани настоящего. Мысль Ночного Волка была мягкой. Смерть выслеживает нас и знает время, когда нанести удар. Это не то, о чем надо раздумывать, но мы знаем это всеми потрохами. Все, кроме людей.

Потрясенный, я вдруг увидел то, чему пытался научить меня шут. Мне вдруг остро захотелось вернуться назад, чтобы снова использовать каждый потерянный день. Время. Я был заключен в нем, в крошечном кусочке настоящего. Все эти «скоро» и «завтра» были призраками, готовыми в любой момент раствориться в небытии. Намерения ничего не означали. У меня не было ничего, кроме «сейчас». Я резко встал.

— Я понял. Он сказал это, чтобы подтолкнуть меня. Я должен перестать действовать так, словно существует «завтра», когда я смогу все исправить. Все это должно быть сделано сейчас, немедленно, без мыслей о завтрашнем дне. Никакой веры в завтра. Никаких страхов.

— Фитц! — Старлинг слегка отшатнулась от меня. — Это звучит так, будто ты собираешься сделать какую-то глупость. — Ее темные глаза были полны тревоги.

— Глупость, — сказал я себе. — Глупость, глупую, как шут. Да. Ты можешь последить за мясом? Пожалуйста, — попросил я Старлинг.

Не дожидаясь ответа, я встал и пошел в палатку. Кеттл сидела рядом с шутом и смотрела, как он спит. Кетриккен зашивала прореху в своем сапоге. Они обе подняли глаза, когда я вошел.

— Мне нужно поговорить с ним, — просто сказал я. — Наедине, если вы не возражаете.

Я проигнорировал их озадаченные взгляды. Я уже жалел, что рассказал Старлинг о словах шута. Без сомнения, она передаст это остальным, но сейчас я не хотел делиться с ними этим. Я хотел сказать шуту что-то важное и должен был сделать это немедленно. Я не стал ждать, когда они выйдут из палатки. Я просто сел рядом с шутом, слегка коснулся его лица и ощутил холод щек.

— Шут, — тихо сказал я. — Мне нужно поговорить с тобой. Я наконец понял то, чему ты все время пытался научить меня.

Мне понадобилось приложить определенные усилия, чтобы разбудить его. Теперь я видел, почему Кеттл так встревожилась. Сон шута не был обычным сном усталого человека. Но в конце концов он открыл глаза и посмотрел на меня сквозь мрак.

— Фитц? Уже утро? — спросил он.

— Вечер. Жарится свежее мясо, и скоро оно будет готово. Думаю, хорошая еда поможет тебе прийти в себя. — Я замялся было, но потом вспомнил свое решение. — Сначала я рассердился на тебя за то, что ты сказал мне. Но теперь, думаю, я понял, почему ты это сделал. Ты прав, я прятался в будущем и зря тратил дни. — Я набрал в грудь воздуха. — Я хочу отдать тебе на хранение серьгу Баррича. Пос… после я бы хотел, чтобы ты отнес ее ему. Я бы хотел, чтобы ты сказал ему, что я не умер у грязной пастушьей хижины и сдержал клятву, данную моему королю. Это будет многое значить для него. Он научил меня быть мужчиной. Я не хочу, чтобы это осталось невысказанным.

Я расстегнул серьгу, вынул ее из уха и вложил в расслабленную руку шута. Он лежал на боку и молча слушал. Его лицо было очень мрачным. Я нагнулся к нему:

— Мне нечего послать ни Молли, ни нашему ребенку. Она получила булавку, которую когда-то подарил мне Шрюд, и ничего больше. — Я старался говорить спокойно, но слова мучили меня. — Я думаю, разумнее всего не говорить Молли о том, что я вышел живым из темницы Регала. Баррич поймет, почему я хочу сохранить это в тайне. Она уже оплакала мою смерть, и ей незачем делать это еще раз. Я рад, что ты решил найти их. Делай игрушки для Неттл. — Против воли слезы защипали мне глаза.

Шут сел, лицо его было полно сочувствия. Он бережно сжал мои плечи:

— Если ты хочешь, чтобы я нашел Молли, ты знаешь, что я так и сделаю, если до этого дойдет. Но зачем нам сейчас говорить об этом? Чего ты боишься?

— Смерти, — признался я. — Но страх не предотвратит ее. Поэтому я решил приготовиться, насколько смогу. И мне давно следовало сделать это. — Я прямо взглянул в его туманные глаза. — Обещай мне.