Я оторвал взгляд от огня и оглядел их лица. Все были неподвижны. Кроме Кеттл, которая слегка кивала в такт моим словам.

— Сегодня, с того момента как мы вышли на дорогу, я стал чувствовать что-то похожее на притяжение Силы. Вот уже несколько дней я, насколько это возможно, закрылся от Силы, потому что боялся, что круг Регала каким-то образом пробьется в мой разум и причинит мне вред. Но, несмотря на это, я испытывал сильное искушение Силы. Как музыка, которую я почти что слышал, или очень слабый запах дичи. И я насторожился, пытаясь разобраться, что же зовет меня… — Я быстро взглянул на Кеттл и увидел в ее глазах далекий голод. — Это потому, что дорога создана Силой?

Вспышка гнева исказила ее лицо. Она опустила глаза на свои старые руки, сложенные на коленях, и раздраженно вздохнула:

— Это возможно. В старых легендах, которые я слышала, говорится, что если вещь обработана Силой, она может быть опасной для некоторых людей — для тех, кто наделен Силой, но не обучен ею пользоваться. Или для тех, кто был недостаточно хорошо обучен, чтобы знать, как соблюдать осторожность.

— Я никогда не слышал никаких легенд о вещах, обработанных Силой. — Я повернулся к шуту и Старлинг: — А вы?

Оба молча покачали головами.

— Мне кажется, — осторожно сказал я Кеттл, — что такой начитанный человек, как шут, должен был встречать где-нибудь упоминание о подобных легендах. И конечно, хорошо подготовленный менестрель тоже должен был бы слышать о них. — Я открыто посмотрел на нее.

Она скрестила руки на груди.

— Я не виновата в том, что они чего-то не читали или не слышали, — сказала она натянуто. — Я просто рассказываю о том, что мне говорили давным-давно.

— Как давно? — надавил я.

Сидевшая напротив меня Кетриккен нахмурилась, но не стала вмешиваться.

— Очень давно, — холодно ответила Кеттл. — В дни, когда молодые люди уважали старость.

На лице шута появилась восхищенная улыбка. Кеттл, похоже, почувствовала, что выиграла сражение, потому что с лязгом поставила свою кружку в котелок из-под овсянки и протянула его мне.

— Твоя очередь мыть посуду, — сказала она сурово.

Она встала и пошла от костра в палатку.

Когда я медленно собирал тарелки, чтобы протереть их чистым снегом, Кетриккен подошла и встала рядом со мной.

— Что ты подозреваешь? — спросила она прямо, как обычно. — Ты думаешь, она шпион, враг?

— Нет. Я не думаю, что она враг. Но мне кажется, она… Не просто старая женщина с религиозным интересом к шуту. Нечто большее.

— Но ты не знаешь, что именно?

— Нет. Не знаю. Я только заметил, что, похоже, она знает о Силе гораздо больше, чем я подозревал. Но конечно, к старости человек накапливает опыт и знания… Возможно, все объясняется именно этим. — Я посмотрел вверх, на гнущиеся под ударами ветра верхушки деревьев. — Как вы думаете, ночью будет снег? — спросил я у Кетриккен.

— Почти наверняка. И хорошо, если он кончится к утру. Нам нужно собрать побольше хвороста и сложить его у палатки. Нет, тебе придется пойти и посидеть внутри. Если твое сознание опять начнет блуждать в такой темноте да еще снег пойдет, нам тебя никогда не найти.

Я начал протестовать, но она остановила меня вопросом:

— Мой Верити. Он лучше тебя владеет Силой?

— Да, моя леди.

— Думаешь, эта дорога зовет его так же, как тебя?

— Почти наверняка. Но он всегда был опытнее меня в Силе и гораздо упрямее.

Королева грустно улыбнулась.

— Да, он упрямый. — Внезапно она тяжело вздохнула. — Если бы мы были обыкновенными мужчиной и женщиной, живущими далеко от моря и от гор! Тогда для нас все было бы проще.

— Я тоже хотел бы этого, — тихо проговорил я. — Я хотел бы, чтобы у меня на руках были мозоли от простой работы и чтобы свечи Молли освещали наш дом.

— Надеюсь, что все это у тебя будет, Фитц, — ответила Кетриккен. — Правда, надеюсь. Но между «здесь» и «там» долгий путь, и мы должны пройти его.

— Это так, — промолвил я.

Что-то вроде тихого согласия воцарилось между нами. Я не сомневался в том, что, если обстоятельства того потребуют, Кетриккен посадит на трон мою дочь. Но дня нее так же невозможно было изменить отношение к долгу и жертвенности, как сменить кости и кровь собственного тела. Такой уж она была. И дело было не в том, что она хотела отобрать у меня моего ребенка.

Все, что я мог сделать, чтобы уберечь свою дочь, — это вернуть Кетриккен ее мужа в целости и сохранности.

В эту ночь мы легли позже обычного. Все устали. Шут решил караулить первым, несмотря на то, что лоб его прорезали глубокие морщины усталости. Его кожа приобрела теперь желтоватый цвет, и от этого он совершенно ужасно выглядел, когда замерзал, — становился похожим на горестную статую, вырезанную из старой кости. Все остальные не особенно обращали внимание на холод днем, во время движения, но я не думаю, что шут хоть когда-нибудь согревался. Тем не менее он безропотно оделся потеплее и вышел наружу, под удары ветра. Остальные улеглись спать.

Сперва буря бушевала далеко вверху, в вершинах деревьев. Осыпавшиеся иголки барабанили по натянутой коже палатки. Метель усиливалась, и к ним прибавились мелкие ветки и горсти льдистого снега. Становилось все холоднее. Мороз пробирался в любую лазейку в одеяле и одежде. Когда Старлинг отдежурила половину своего срока, Кетриккен позвала ее внутрь, сказав, что теперь часовым у нас будет буря. Следом за Старлинг в палатку вошел волк. К моему несказанному облегчению, никто не стал протестовать. Когда Старлинг заметила, что он принес на лапах снег, шут ответил, что на ней снега еще больше. Ночной Волк немедленно прошел в нашу часть палатки и улегся между шутом и внешней стеной. Он положил огромную голову на грудь шута и тяжело вздохнул, прежде чем закрыть глаза. Я почувствовал укол ревности.

Ему холоднее, чем тебе. Гораздо холоднее. А в городе, когда дичи было совсем мало, он часто делился со мной едой.

Так. Значит, мы стая? — с интересом спросил я.

Скажи сам, с вызовом бросил Ночной Волк. Он спас тебе жизнь, кормил тебя своей добычей, делил с тобой берлогу. Так стая мы или нет?

Думаю, да, сказал я после недолгого раздумья. Я никогда не рассматривал все случившееся в таком свете. Я осторожно пошевелился в постели, чтобы слегка придвинуться к шуту.

— Тебе холодно? — вслух спросил я его.

— Становится теплее, когда я дрожу, — жалобно ответил он. Потом добавил: — Волк согрел меня немного. Он очень теплый.

— Он благодарит тебя за все то время, что ты кормил его в Джампи.

Шут прищурился на меня во мгле палатки.

— Правда? Я не думал, что животные могут так долго помнить о чем-то.

Я немного поразмыслил над этим.

— Обычно не могут. Но сегодня он вспомнил, что ты кормил его, и благодарен.

Шут осторожно почесал уши Ночного Волка. Тот по-щенячьи заурчал от восторга и придвинулся поближе к нему. Я снова поразился бесчисленным переменам, которые отмечал в нем. Все чаще и чаще его реакции и мысли становились смесью человеческих и волчьих.

Но я слишком устал, чтобы долго думать об этом. Закрыв глаза, я начал погружаться в сон. Через некоторое время я понял, что веки мои крепко зажмурены, челюсти сжаты, но сна у меня нет ни в одном глазу. Я ужасно устал, но Сила так пугала и манила меня, что я не мог расслабиться достаточно, чтобы заснуть. Я ворочался, пытаясь устроиться поудобнее, до тех пор, пока Кеттл, спавшая с другой стороны от меня, не спросила сердито, не завелись ли у меня блохи. Я попытался лежать смирно.

Я смотрел в темный потолок палатки, прислушиваясь к завыванию ветра снаружи и сонному дыханию моих спутников внутри. Я закрыл глаза и расслабил мышцы, пытаясь дать отдохнуть хотя бы телу. Мне отчаянно хотелось спать. Но сны Силы тянули меня, как маленькие острые крючья, рвали мой разум, пока мне не показалось, что я сейчас закричу. Видения были ужасны. Что-то вроде церемонии «перековки» в прибрежном поселке. Огромный костер, разожженный в яме. Пленники, которым пираты издевательски предлагают выбор: быть «перекованными» или прыгнуть в яму. За этим наблюдают дети. Я вырвал свой разум из пламени.