— Ну что ж, по крайней мере, это, видимо, не ядовито. Тогда это просто кость. Но если она уйдет вниз, то может убить его.

Горничная ахнула.

— Нет, не может! Он не должен умереть! Он поправится. У него просто испортился желудок. Я его слишком много кормила. Он поправится. Откуда ты, поваренок, разбираешься в собаках?

Я наблюдал за очередным приступом судорожной рвоты у песика. Ничего не выходило, кроме желтой слюны.

— Я не поваренок, я псарь. Личный псарь Верити, если хочешь знать. И если мы не поможем этому маленькому глупышу, он умрет.

Я схватил ее маленького питомца. Девица смотрела на меня со смесью благоговейного страха и ужаса.

Я стараюсь помочь, — нашептывал я. Песик не верил мне. Я разжал его челюсти и запустил два пальца ему в глотку. Собачка стала давиться еще сильнее и изо всей силы царапала меня передними лапами. Когти его, кстати, требовали подрезания. Кончиками пальцев я нащупал кость. Я пошевелил ее и почувствовал, что она поддается. Но кость застряла поперек маленькой глотки. Собачка приглушенно завыла и яростно забилась в моих руках. Я отпустил ее.

— Что ж. Сам он от этой кости не избавится, — заключил я.

Я оставил служанку хныкать и причитать над песиком. По крайней мере, она не хватает и не тискает его. Я достал немного масла из кадки и положил его в свою миску из-под мяса. Теперь мне нужно было что-то вроде крючка, но не слишком большое. Я порылся в ящиках и наконец нашел изогнутый металлический крючок с рукояткой. Возможно, им пользовались, чтобы вынимать горшки из огня.

— Сядь, — приказал я девице.

Она очумело уставилась на меня, но послушно села на скамейку, на которую я ей указал.

— А теперь зажми его между коленями и не отпускай, как бы он ни царапался, ни брыкался и ни визжал. И придерживай его передние лапы, чтобы он не процарапал меня до ребер, пока я буду помогать ему. Поняла?

Горничная глубоко вздохнула, потом сглотнула и кивнула. Слезы ручьями бежали по ее лицу. Я поставил собаку к ней на колени и положил руки девицы на спину песика.

— Держи крепко, — сказал я ей и зачерпнул комочек масла. — Я хочу смазать ему глотку жиром. Потом мне придется раскрыть ему пасть и выдернуть косточку. Ты готова?

Девушка кивнула. Слезы больше не лились, губы ее были сжаты. Я был рад, что в ней нашлась хоть какая-то сила воли, и кивнул в ответ.

Запихнуть ему в глотку масло было легко. Однако оно заткнуло песику горло, и ему стало еще страшнее. Мое самообладание содрогнулось под волнами его ужаса. У меня не было времени на нежности. Я силой развел его челюсти и запустил крючок в глотку. Я надеялся, что крючок не воткнется в плоть. Ну а если бы это и произошло, песик, если ему не помочь, все равно был обречен. Я повернул инструмент у него в горле, а пес извивался и визжал и описал всю хозяйку. Крючок зацепил кость, и я потянул ровно и уверенно.

Она вышла вместе с комком слюны, пены и крови, зловредная маленькая косточка, и вовсе не рыбья, а грудная кость маленькой птицы. Я швырнул ее на стул.

— И птичьих костей ему тоже нельзя давать, — свирепо сказал я девице.

Не думаю, что она слышала меня. Собака благодарно хрипела у нее на коленях. Я поднял миску с водой и протянул песику. Он обнюхал ее, полакал немного и потом свернулся в изнеможении. Девица подняла его и стала баюкать, прижимая к груди, как младенца.

— Пообещай мне кое-что, — начал я.

— Что угодно. — Она говорила, уткнувшись в шерстку любимца. — Проси, и это твое.

— Во-первых, перестань кормить его своей едой. Некоторое время давай ему только баранину или говядину и каши. Столько, сколько поместится у тебя в горсти, — для такой маленькой собачки больше не нужно. И не носи его повсюду. Заставляй его бегать, чтобы у него появились мускулы и стерлись когти. И вымой его. Он отвратительно пахнет. Шкура и дыхание. Это от слишком жирной пищи. Иначе он не проживет больше года-двух.

Девица подняла на меня глаза, во взгляде ее застыло изумление. Ее рука метнулась к губам почти тем же движением, каким она самодовольно ощупывала свои драгоценности за обедом, — и я вдруг понял, кому читаю нотации. Леди Грейс. А я заставил собаку описать ее ночную рубашку.

Что-то в моем лице, видимо, выдало меня. Она восторженно улыбнулась и крепче прижала к себе собачку.

— Я сделаю все, что ты сказал, маленький псарь. Ну а для тебя? Неужели ты ничего не попросишь?

Она думала, что я попрошу монетку или кольцо, а может быть, даже место при ее дворе; вместо этого я посмотрел на нее так твердо, как только мог, и сказал:

— Пожалуйста, леди Грейс, я прошу вас убедить вашего лорда отправить на башню Сторожевого острова лучших людей. Пора положить конец разногласиям между Риппоном и герцогством Шокс.

— Чего?

Это единственное слово рассказало мне о ней целые тома. Такому выговору и интонациям в высшем свете не учат.

— Попросите вашего лорда как следует содержать сторожевые башни. Пожалуйста.

— Какое дело мальчику-псарю до таких вещей?

Это был слишком прямой вопрос. Не знаю, где Келвар отыскал себе жену, но до замужества она не была ни богатой, ни благородной. Ее восторг, когда я узнал ее, то, что она принесла собаку вниз, к привычному уюту кухни, сама, завернув в свое одеяло, — все это выдавало в ней девушку из простонародья, слишком быстро и слишком резко возвысившуюся по сравнению с ее прежним положением. Она была одинокой, неуверенной в себе и совершенно не умела делать то, чего от нее ожидали. Что еще хуже, она знала, что невежественна, и это знание грызло ее и отравляло ей жизнь страхом. Если она не научится быть герцогиней, прежде чем ее молодость и красота потускнеют, ее будут ждать лишь долгие годы одиночества и насмешек. Эта юная леди нуждалась в наставнике, который помогал бы ей тайно, как Чейд учил меня.

И еще леди Грейс нуждалась в том совете, который я мог ей дать. Но мне следовало действовать осторожно, потому что она не приняла бы совета от мальчика-псаря. Это могла бы сделать только простая девушка, а если Грейс и была в чем-то уверена, так это в том, что она больше не простая девушка, а герцогиня.

— Я видел сон, — сказал я, ощутив внезапный прилив вдохновения. — Такой ясный… Как видение. Или предупреждение. Он разбудил меня, и я почувствовал, что должен прийти на кухню. — Я постарался сделать взгляд рассеянным, словно смотрю куда-то в неведомые дали. Юная герцогиня во все глаза смотрела на меня. Я добился своего. — Мне снилась женщина, которая говорила мудрые слова и превратила трех сильных мужчин в единую стену, которую не смогли сломить пираты красных кораблей. Она стояла перед ними, и на руках ее были драгоценности, и она сказала: «Пусть сторожевые башни сияют ярче, чем самоцветы в этих кольцах. Пусть бдительные часовые охватят наши берега, как эти жемчуга охватывают мою шею. Пусть заново отстроятся крепости и будут готовы отразить любую напасть, угрожающую нашему народу. Потому что я буду рада, если моим единственным украшением в глазах короля и народа будут бриллианты наших защищенных земель». И король, и его герцоги были потрясены благородством ее души и мудростью ее сердца. Но сильнее всех ее полюбил народ, потому что люди знали, что она любит и ценит их больше, чем золото или серебро.

Получилось коряво и совсем не так красиво, как мне хотелось, но мои слова зацепили воображение леди Грейс. Я по ее глазам видел, что она представляет себе, как прямо и благородно стоит перед будущим королем и покоряет его сердце своей жертвой. Я чувствовал в ней горячее желание прославиться, чтобы люди, среди которых она выросла, восхищались ею. Это бы показало им, что теперь она истинная герцогиня, а не просто жена правителя. Лорд Шемши и его приближенные донесли бы весть о ее поступке до герцогства Шоке, менестрели воспели бы ее слова в балладах. И ей наконец-то удалось бы произвести впечатление на мужа, поразить его. Пусть увидит в ней женщину, которая заботится о земле и людях больше, чем о красивых безделушках, которыми он заманил ее. Я почти воочию видел, как все эти мысли бушуют в ее голове. Глаза леди Грейс смотрели вдаль, на лице блуждала улыбка.