Утро следующего дня застало меня больным и дрожащим от сна Силы. Остальные ворчали, говоря о надвигающихся холодах и о том, что нужно спешить. Все мечтали о горячей каше и лепешках, но могли согреть желудки только горячей водой. Я наполнил чайник Кеттл и вернулся, чтобы налить воды в собственную чашку. Я прищурился от боли, роясь в сумке в поисках эльфийской коры. От одной мысли о еде мне становилось плохо. Кеттл прихлебывала свой чай и смотрела, как я строгаю себе в чашку кусок коры. Трудно было заставить себя подождать, пока заварится чай. Невероятная горечь наполнила мой рот, но головная боль почти сразу стала меньше. Кеттл внезапно протянула похожую на птичью лапу руку, чтобы выхватить кусок коры из моих пальцев. Она посмотрела на нее, принюхалась.

— Эльфийская кора! — воскликнула она и с ужасом посмотрела на меня. — Это отвратительная привычка для молодого человека!

— Зато помогает от головной боли. — Я глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и допил остатки чая.

Твердые стружки коры липли к языку. Я заставил себя проглотить их, потом вытер кружку и сунул ее в свой узел. Я протянул руку, и Кеттл неохотно отдала мне кусок коры. При этом она очень странно посмотрела на меня.

— Я никогда не видела, чтобы люди так пили этот настой. Ты знаешь, для чего эту штуку используют в Калсиде?

— Мне говорили, что они поят этим галерных рабов, чтобы поддерживать их силу.

— Поддерживать силу и уничтожать надежду. Человека, употребляющего кору, легко лишить мужества. Его легче контролировать. Она может притупить головную боль, но так же притупляет разум. Я бы остерегалась ее на твоем месте.

Я пожал плечами.

— Я использовал ее много лет, — сказал я и положил кору в свой сверток.

— Тем больше оснований перестать, — заметила она резко и протянула мне сумку, чтобы я отнес ее в повозку.

День уже клонился к вечеру, когда Ник распорядился остановить повозки. Он и два его человека поехали вперед, а остальные заверили нас в том, что все в порядке. Ник просто хочет приготовить переправу. Мне не пришлось даже смотреть на Ночного Волка. Он скользнул прочь, чтобы последовать за Ником и его людьми. Я откинулся на сиденье и обхватил себя руками, пытаясь сохранить тепло.

— Эй, ты! Позови свою собаку! — внезапно скомандовал один из людей Ника.

Я выпрямился и устроил целое представление, оглядываясь во все стороны.

— Он, наверное, просто почуял кролика. Он скоро придет. Хвостом за мной ходит, вот оно как.

— Немедленно позови его! — угрожающе сказал мужчина.

Я встал на сиденье повозки и позвал Ночного Волка. Он не пришел. Я виновато пожал плечами и снова сел. Один из контрабандистов некоторое время с яростью смотрел на меня, но я не обращал внимания.

День был чистый и ясный, ветер резкий. Кеттл весь день горестно молчала. Сон на голой земле пробудил старую боль в моем плече. Я не хотел даже думать о том, что могла чувствовать старая женщина. Скоро мы будем на другой стороне реки, а там недалеко и до гор. Может быть, в горах я наконец почувствую себя в безопасности от круга Регала.

Несколько человек тянут веревки вдоль реки.

Я закрыл глаза и попытался увидеть то, что видел Ночной Волк. Это было трудно, потому что он смотрел только на людей, а мне хотелось понять, что именно они делают. Но как раз когда я разглядел, что они используют веревку, чтобы перетащить через реку толстый канат, два человека на другом берегу начали усиленно рыться в груде плавника. Вскоре появился замаскированный паром, и люди принялись за работу, обрубая с него лед.

— Просыпайся, — раздраженно приказала Кеттл, ткнув меня пальцем в ребра.

Я сел и увидел, что фургон передо мной уже двигается. Я дернул поводья и последовал за ним. Некоторое время мы ехали вниз по речной дороге, а потом свернули к открытой части берега. У реки стояли полусгоревшие хижины, очевидно, погибшие в том давнишнем пожаре. Там также был спускавшийся к реке наклонный настил из бревен и известняка, теперь сильно разрушенный. На том берегу реки я разглядел остатки полусгнившей баржи. Частично ее покрывал лед, кое-где торчали стебли засохшей травы. Явно прошло уже много лет с тех пор, как ее в последний раз спускали на воду. Хижины на другом берегу выглядели такими же жалкими, как ближайшие к нам, потому что крытые тростником крыши прогнили и провалились. За ними виднелись вершины холмов, заросших вечнозелеными деревьями. За этими холмами возвышались заснеженные пики Горного Королевства.

Несколько человек тащили паром на нашу сторону реки. Нос его был направлен против течения. Плоскодонная посудина была крепко привязана к тросу; несмотря на это, река яростно дергала ее, пытаясь оторвать и погнать вниз по течению. На таком маленьком пароме как раз мог поместиться фургон с упряжкой. Это была просто плоская деревянная платформа с ограждениями вдоль бортов. На нашем берегу лошади, на которых приехали Ник и его люди, теперь были запряжены и тянули буксирный канат парома, а на другой стороне к воде медленно пятилась упряжка спокойных мулов. По мере того как паром медленно приближался к нам, нос его поднимался и опускался под ударами волн. Поток бурлил и пенился у его бортов, а временами, когда нос уходил под воду, волна захлестывала всю палубу. Вряд ли кто-нибудь останется сухим после этой переправы.

Пилигримы встревоженно переговаривались между собой, но голос одного человека внезапно заглушил все остальные.

— А разве у нас есть выбор? — заметил он.

После этого наступила тишина. Люди с ужасом смотрели на приближающийся паром.

Первыми переправлялись фургон и упряжка Ника. Возможно, Ник сделал это для того, чтобы придать мужества пилигримам. Я наблюдал, как паром ткнулся носом в старый причал и как его развернули в обратную сторону. Я чувствовал недовольство лошадей, но знал также, что они уже знакомы с этим способом передвижения. Ник сам завел их на паром и держал за головы, пока двое его людей бегали вокруг и привязывали фургон к креплениям. Потом Ник сошел на берег и поднял руку, подавая сигнал. Два человека встали у голов лошадей, а упряжка мулов на той стороне натянула канат. Паром дернулся и пошел через реку. Нагруженный, он осел глубже, но зато стал более устойчивым, чем раньше. Дважды нос высоко поднимался и снова погружался так глубоко, что вода заливала палубу. На нашем берегу все напряженно молчали. Наконец паром дополз до причала на той стороне, фургон отвязали, лошадей отвели вверх на холм.

— Вот. Видите? Беспокоиться не о чем, — проговорил Ник с улыбкой облегчения, но я сомневался, что он сам верит своим словам.

Назад на пароме ехали двое людей. Они не выглядели очень-то довольными, цепляясь за ограждение и вздрагивая от летящих с реки брызг. К тому времени, когда паром достиг нашего берега и они сошли с него, оба вымокли до нитки. Один из них отвел Ника в сторону и начал что-то сердито выговаривать ему, но наш предводитель похлопал его по плечу и громко засмеялся, как будто это была только шутка. Он протянул руку, и в нее положили небольшой кошелек. Взвесив его на ладони, Ник сказал:

— Я держу свое слово, — и вернулся к нам.

Следующими переправлялись пилигримы. Некоторые из них хотели плыть в фургоне, но Ник спокойно заметил, что чем тяжелее поклажа, тем ниже осядет паром. Он провел их на палубу и убедился, что каждому человеку хватает места, чтобы крепко держаться за ограждение.

— Вы тоже, — крикнул он, обращаясь к Кеттл и Старлинг.

— Я поеду со своей повозкой, — заявила Кеттл, но Ник покачал головой.

— Вашей кобыле это не понравится. Если она там взбесится, вы пожалеете, что решили поехать с ней. Верьте мне. Я знаю что делаю. — Он посмотрел на меня: — Том, ты мог бы поехать с лошадью? Похоже, ты с ней хорошо управляешься.

Я кивнул, и Ник сказал:

— Ну вот. Том приглядит за вашей кобылой. А вы отправляйтесь сейчас.

Кеттл нахмурилась, но вынуждена была принять его предложение как наиболее разумное. Я помог ей сойти с повозки, а Старлинг взяла под руку и повела к парому. Ник снова взошел на баржу и быстро проинструктировал пилигримов, велев им просто крепко держаться и ничего не бояться. Три его человека тоже погрузились на паром. Один из них настоял на том, что сам будет держать самого маленького из детей пилигримов.