Волки не охотятся поодиночке. Так сказал мне когда-то Ночной Волк, и еще до исхода дня я оценил мудрость этого заявления. Моя трапеза в тот день состояла из корней рисовой лилии и нескольких орехов, которые плохо спрятала белка. Я бы с радостью съел и саму белку, которая сидела на высоком суку и бранила меня, пока я грабил ее кладовую, но у меня не было никакой возможности поймать ее. Разбивая камнем орехи, я с грустью наблюдал, как одна за другой рассеиваются мои иллюзии относительно меня самого.

Я считал себя самодостаточным и умным человеком. Я гордился своим мастерством убийцы и в глубине души верил, что, хотя я не полностью овладел Силой, я все же гораздо богаче одарен ею, чем любой из членов круга Галена. Однако стоило отнять у меня великодушие короля Шрюда и охотничьи способности друга-волка, лишить тайных знаний и искусства составления заговоров Чейда и наставничества в Силе Верити — и что же? Остался голодный человек в ворованной одежде, застрявший на полпути между Баккипом и горами с очень сомнительными перспективами продвинуться в любую сторону.

Какими бы мрачными ни были эти мысли, они не могли отменить настоятельного требования Силы Верити. «Иди ко мне». Намеревался ли он выжечь эти слова в моем мозгу? Не думаю. Скорее он просто пытался удержать меня от того, чтобы убить Регала и себя самого. Но теперь его приказ был со мной и гноился, как застрявший наконечник стрелы. Он проник в мои сны, и мне часто стало сниться, что я иду к Верити. Не то чтобы я отказывался от своего намерения убить Регала; десятки раз в день я составлял в голове планы, согласно которым мог бы вернуться в Тредфорд и прикончить своего обидчика. Но все мои замыслы начинались с оговорки: после того, как я побываю у Верити. Для меня стало просто невозможным существование какого-нибудь другого дела.

В нескольких голодных днях пути вверх по реке от Тредфорда есть город, который называется Пристань. Хотя он не так велик, как Тредфорд, это довольно большой город. Там хорошо выделывают кожу, не только коровью, но и крепкие свиные шкуры харагаров. Другой главной индустрией города является производство прекрасной посуды из белой глины, залегающей вдоль реки. Многое из того, что в других местах делается из дерева, стекла или металла, в Пристани изготовляют из кожи и глины. Из кожи делают не только туфли и перчатки, но и шляпы, верхнюю одежду и даже сиденья стульев, а также крыши и стены рыночных палаток. В окнах магазинов я видел хлебные доски, подсвечники и даже ведра, сделанные из прекрасно глазированной глины и раскрашенные сотнями разных красок.

Кроме того, я обнаружил там небольшой базар, где можно было продать все, что пожелаешь, без риска, что тебе зададут слишком много вопросов. Я обменял мою роскошную одежду на свободные штаны и тунику рабочего и получил в придачу пару носков. Мне бы следовало совершить более выгодный обмен, но торговец нашел несколько коричневых пятен на манжетах рубашки, которые, как он думал, не отстираются. А гамаши растянулись, потому что плохо сидели на мне. Он мог выстирать их, но не был уверен, что придаст им правильную форму… Я сдался и счел совершенную сделку вполне приемлемой. По крайней мере, мою новую одежду не носил прежде убийца, бежавший из владений короля Регала.

В лавочке ниже по улице я расстался с кольцом, медальоном и цепочкой, получив взамен семь серебряных монет и семь медяков. Этого не могло хватить на плату за присоединение к каравану, идущему в горы, но хозяйка лавки предложила лучшую цену, чем хозяева пяти предыдущих. Круглолицая маленькая женщина, которая купила их у меня, робко коснулась моего рукава, когда я собрался уходить.

— Я не спросила бы, господин, если бы не видела, что вы в отчаянии, — начала она нерешительно, — так что, умоляю вас, не обижайтесь на мое предложение.

— Какое? — спросил я.

Я подозревал, что она хочет купить мой меч. Я знал, что все равно не расстанусь с ним. Она не даст мне достаточно денег, чтобы я мог решиться идти без оружия.

Она застенчиво показала на мое ухо.

— Ваша серьга свободного человека. У меня есть клиент, который собирает такие редкости. Я думаю, она из Бутранского клана. Я права? — Она спросила это так неуверенно, словно ожидала, что я могу впасть в ярость.

— Я не знаю, — честно ответил я, — это был подарок друга. Я не могу отдать эту вещь за горсть серебра.

Она понимающе улыбнулась, внезапно обретая уверенность.

— О, я знаю, что мы говорим о золоте за такую вещь. Я не стала бы оскорблять вас, предлагая серебро.

— Золото? — удивленно спросил, я и коснулся маленькой безделушки в моем ухе. — За это?

— Конечно, — легко согласилась она, думая, что я прощупываю цену. — Я вижу, что это превосходная работа. Такова репутация Бутранского клана. Кроме того, это редкость. Бутранский клан не часто дает свободу своим рабам. Это хорошо известно даже здесь, далеко от Калсиды. Если мужчина или женщина носит татуировку Бутрана, что ж…

Мне без труда удалось втянуть торговку в ученый разговор о работорговле в Калсиде, рабских татуировках и кольцах свободы. Скоро стало ясно, что она хочет купить серьгу Баррича не для какого-то клиента, а для себя. Один из ее предков был рабом и заслужил свободу. Она до сих пор хранила кольцо, которое дали ему хозяева как знак того, что он больше не раб. Обладание такой серьгой, соответствующей символу клана, вытатуированному на щеке раба, давало ему единственную возможность свободно передвигаться по территории Калсиды и даже покинуть страну. Если раб строптив или ленив, это всегда можно понять по количеству татуировок у него на лице — оно соответствует количеству перепродаж. Если татуировок много — значит, раб не пригоден ни для чего, кроме работы в шахте или гребли на галере. Торговка убедила меня снять серьгу и тщательно рассмотрела тонкие нити сплетенного серебра, образовавшие сеть с сапфиром внутри.

— Видите, — объяснила она, — слуга должен не только заслужить себе свободу, но и отработать у хозяина стоимость такой серьги. Без нее его свобода не более чем длинный поводок. Он не может никуда уйти, потому что его остановят на первом же проверочном пункте, не может выполнять никакой работы свободного человека без письменного согласия его прежнего владельца. Бывший хозяин больше не отвечает за его еду и кров, но раб не имеет возможности обеспечить себя всем необходимым.

Она немедленно предложила мне три золотых. Это было даже больше, чем плата за караван. Я мог бы купить лошадь, хорошую лошадь, и не только присоединиться к каравану, но и путешествовать с комфортом. Но я покинул лавку, прежде чем торговка успела увеличить цену. На медяк я купил буханку черствого хлеба и присел у причалов, чтобы подкрепиться. Мне о многом надо было подумать. Серьга, вероятно, принадлежала бабушке Баррича. Он говорил, что она была рабыней, но получила свободу. Я размышлял о том, что могла означать для него эта серьга, когда он отдал ее моему отцу, и чем она была для моего отца, когда он оставил ее у себя. Знала ли обо всем этом Пейшенс, когда передала ее мне?

Я всего лишь человек, и искушение согласиться на сделку было велико. Знай Баррич о положении, в котором я находился, он велел бы мне пойти и продать серьгу, потому что моя жизнь и безопасность значат для него больше, чем любая серебряная безделушка с сапфиром. Я мог получить лошадь, поехать в горы, найти Верити и положить конец мучениям от его приказа, который словно бы зудел у меня под черепом, так что и не почешешь.

Я смотрел на реку и наконец представил себе долгое путешествие, предстоящее мне. Отсюда я должен пройти почти через пустыню, чтобы добраться до Голубого озера. Я не имел ни малейшего представления о том, как переправиться через него. На другой стороне лесные дороги вьются через подножия наверх, в суровые земли Горного Королевства. Мне придется пойти в Джампи, столицу, чтобы каким-то образом получить копию карты, которой пользовался Верити. Ее перерисовали из старых книг библиотеки Джампи; может быть, оригинал все еще там. Только эта карта может привести меня к Верити, ожидающему где-то на неизведанной земле по ту сторону Горного Королевства. Мне понадобится каждая монетка.