— Я мог бы тебе кое-что об этом порассказать, — проворчал он, посмотрел на принесенную Молли еду и налил себе еще бренди. — Пока мы спускались по Оленьей реке, до нас доходили разные сплетни. Некоторые говорили, что Регал продал животных и зерно, чтобы защитить побережье. Другие утверждали, что он послал племенное стадо в глубь страны, на более безопасное пастбище в Тилте. — Он допил бренди. — Лучших лошадей нет. Я сразу заметил это, когда вернулся. Мне понадобилось бы не меньше десятка лет, чтобы восстановить поголовье. Но я сомневаюсь, что теперь вообще придется делать это. — Он снова выпил. — Погиб труд всей моей жизни, Фитц. Человеку хочется, чтобы на земле после него остался след. Лошади, которых я здесь собрал, племенные линии, которые я поддерживал, теперь пропали, разбросанные по всем Шести Герцогствам. Они, конечно, улучшат любое стадо, но я никогда не смогу продолжить то, что начал. Верный, без сомнения, будет крыть здоровенных кобыл Тилта. Когда Янтарь ожеребится, тот, кто получит жеребенка, будет думать, что это просто еще одна лошадь, а я шесть поколений ждал именно его. Они возьмут самую лучшую охотничью лошадь и запрягут ее в плуг.

На это мне нечего было ответить. Я боялся, что он прав.

— Съешь что-нибудь, — предложил я. — Как твоя нога?

Баррич поднял одеяло.

— Пока на месте, во всяком случае. Думаю, я должен быть благодарен и за это. И мне лучше, чем сегодня утром. Дубинка дьявола действительно вытянула всю дрянь. У этой женщины куриные мозги, но в травах она разбирается.

Мне не нужно было спрашивать, о какой женщине он говорит.

— Ты будешь есть? — спросил я.

Он поставил свою чашку и взял ложку. Попробовал суп, который принесла ему Молли, и неохотно кивнул, одобряя.

— Так, — заметил он между глотками. — Это была та самая девушка, Молли.

Я кивнул.

— Похоже, малость холодна с тобой сегодня.

— Самую малость, — сухо ответил я.

Баррич усмехнулся.

— Ты такой же, как она, вспыхиваешь, как сухой трут. Пейшенс, наверное, не больно-то хорошо обо мне отзывалась.

— Она не любит пьяных, — сказал я ему прямо. — Ее отец упился до смерти, но прежде чем закончил это важное дело, умудрился совершенно испортить ей жизнь. Бил, пока она была маленькая. Ругался и поносил, когда повзрослела.

— О, — Баррич осторожно поставил чашку, — тяжело слышать это.

— А ей было тяжело жить так.

Он посмотрел мне прямо в глаза.

— Я ничем не обидел ее. Фитц. Я не сказал ей ни одного грубого слова, пока тебя не было, и я даже не был пьян. Пока нет. Так что прибереги свое недовольство для другого раза и расскажи, что происходило в замке, пока меня не было.

И я встал и дал отчет Барричу, как будто у него было право требовать от меня доклада. Впрочем, полагаю, в какой-то степени у него действительно было такое право. Он ел, а я докладывал. Когда я закончил, он налил себе еще бренди и откинулся в кресле. Затем поболтал бренди в кружке, посмотрел на него, а потом снова на меня.

— А Кетриккен ждет ребенка, но об этом пока не знают ни король, ни принц Регал.

— Я думал, ты спал.

— Я спал. Я был наполовину уверен, что этот разговор мне снится. Хорошо.

Баррич опустил кружку, сел и смахнул одеяло со своей ноги. Он неторопливо сгибал колено до тех пор, пока не начала открываться рана. Я вздрогнул, увидев это, но Баррич только задумчиво смотрел на ногу. Он налил себе еще бренди и выпил. Бутылка уже наполовину опустела. — Так. Если я хочу, чтобы рана не открывалась каждые пять минут, мне придется наложить на колено шину. — Он взглянул на меня. — Ты знаешь, что мне нужно. Принесешь?

— Думаю, что тебе лучше подождать денек-другой. Твоей ноге необходим покой. Тебе не нужна шина, чтобы лежать в постели.

Он бросил на меня долгий взгляд.

— Кто охраняет дверь королевы?

— Я не думаю… Полагаю, что есть женщина, которая спит во внешней комнате ее покоев.

— Ты же прекрасно понимаешь, что он наверняка убьет ее и ребенка, которого она вынашивает, как только узнает.

— Это все еще тайна. А если ты начнешь сторожить ее дверь, все об этом узнают.

— По моим подсчетам, сейчас знают пятеро. Это уже не тайна, Фитц.

— Шестеро, — печально признался я. — Шут заподозрил это еще несколько дней назад.

— О!

Я даже немного позлорадствовал, увидев Баррича потрясенным.

— Что ж, по крайней мере, этот язык болтать не будет. Но как ты видишь, этой тайне уготована недолгая жизнь. Еще до конца дня пойдут слухи. Я буду сторожить ее дверь этой ночью.

— Почему обязательно ты? Неужели ты не можешь отдохнуть, а я…

— Человек может умереть от удара, Фитц, ты это знаешь? Когда-то я говорил тебе, что бой не закончен, пока ты не победил. Это, — он с отвращением указал на свою ногу, — не будет служить для меня оправданием, если я сдамся. Достаточно позорно для меня, что мой принц вынужден был отправить меня домой. Я не предам его здесь. Кроме того, — он засмеялся, — в этих конюшнях теперь нечего делать нам вдвоем с Хендсом. А мне ими заниматься не хочется. Итак, ты достанешь то, что нужно для шины?

И я достал, и отнес ему, и помог смазать его рану мазью, прежде чем мы как следует забинтовали ее и наложили шину. Баррич разрезал пару старых штанов и надел поверх повязки. Я помог ему спуститься по лестнице. Потом, несмотря на свои слова, он пошел в стойло Крепыша и проверил, как вычистили его рану. Я оставил Баррича там и вернулся в замок — хотел сказать Кетриккен, что этой ночью у ее двери будет страж, и объяснить почему. Когда я постучал в дверь ее комнаты, меня впустила Розмари. Королева, конечно, была в своих покоях вместе с преданными леди, которые вышивали на маленьких пяльцах и беседовали. Сама Кетриккен открыла окна и, нахмурившись, смотрела на спокойное море. Она напомнила мне Верити во время работы Силой. Я подозревал, что ее терзают те же тревоги, что и его. Я проследил за ее взглядом и, как и она, подумал о том, куда ударят сегодня красные корабли и что происходит в Вернее. Бессмысленно было думать об этом. От Бернса не было никаких официальных сообщений. По слухам, побережье стало красным от крови.

— Розмари, я хочу поговорить с ее величеством с глазу на глаз.

Девочка серьезно кивнула, подошла к своей королеве и сделала глубокий реверанс. В одно мгновение королева подняла глаза, кивнула и жестом пригласила меня подойти к окну. Я поздоровался с ней и, улыбаясь, показал на воду, как будто мы говорили о хорошей погоде. Но тихо я сказал ей:

— Начиная с этой ночи Баррич хотел бы охранять вашу дверь. Он боится, что, когда остальные узнают, что вы ждете ребенка, ваша жизнь будет в опасности.

Другая женщина побледнела бы или удивилась. Но Кетриккен легко коснулась ножа, который всегда болтался у нее на связке ключей.

— Я почти рада была бы прямой атаке, — призналась она. — Думаю, это разумно, если он будет охранять меня. Ничего плохого нет в том, чтобы дать врагам знать о наших подозрениях. Ничего, насколько мы знаем. Почему я должна быть осторожной и тактичной? Баррич уже получил привет от них в форме стрелы в ноге. — Горечь в ее голосе и ярость потрясли меня. — Он получит сторожевой пост и мою благодарность вместе с ним. Я могла бы выбрать человека поздоровее, но не могла бы доверять ему так, как Барричу. Вот только что будет с его раненой ногой?

— Думаю, другому доверить вашу охрану нельзя. Это был бы страшный удар по самолюбию Баррича.

— Хорошо. — Она помолчала. — Я прикажу поставить для него стул.

— Сомневаюсь, что он им воспользуется.

Она вздохнула.

— Все мы по-своему жертвуем. Я все равно велю поставить стул.

Я склонил голову, соглашаясь, и королева позволила мне удалиться.

После я отправился в свою комнату, намереваясь убрать все то, что было вытащено для Баррича. Но когда я тихо шел по коридору, дверь моей комнаты, к моему несказанному изумлению, медленно открылась. Я шагнул к другому дверному проему и прижался к чьей-то двери. Через мгновение из моей комнаты вышли Джастин и Сирен. Я сделал шаг вперед, чтобы встретить их.