1) нет никаких сомнений в том, что это — первое издание;
2) оно печаталось с ведома Фенелона и под его наблюдением;
3) оно подверглось жестоким гонениям со стороны властей;{83}
4) по всей видимости, оно было изъято из продажи самим автором.
В конце концов оно сделалось такой редкостью, что, несмотря на все старания, я до сих пор не смог обнаружить хотя бы один полный экземпляр, кроме своего, и только изредка встречал на распродажах первую часть, выпущенную с привилегией{84}. Поэтому нет ничего удивительного в том, что описание ”первого и полного” издания ”Телемака” у господина Брюне далеко не полно; то, что говорит господин Брюне, совершенно справедливо и почерпнуто из вполне достоверных источников, однако, судя по всему, автор ”Учебника книгопродавца” сам не держал эту книгу в руках — в противном случае он сказал бы о ней все, что скажу теперь я.
Начну с первой части, известной библиофилам под названием ”фрагмента”, — считается, что сразу вслед за первым изданием она была перепечатана с той же датой на титульном листе, но с некоторыми поправками. Это издание принято называть ”контрафакцией”. Поскольку в моей библиотеке есть и ”контрафакция”, и ”фрагмент”, я могу подойти к этому вопросу беспристрастно и надеюсь, что мое мнение восторжествует. Так вот, шрифт и бумага в пресловутой ”контрафакции” те же, что и во ”фрагменте”; на ней стоит имя того же издателя, и по праву, поскольку она действительно напечатана в той же самой типографии. Будь она в самом деле перепечатана с ”фрагмента”, в ней наверняка были бы сделаны ”некоторые поправки” — во всяком случае, ее издатель исправил бы опечатки, в место того чтобы слово в слово воспроизводить список опечаток на обороте своего ”Предуведомления”. Мало того, что ”контрафакция” повторяет все ошибки ”фрагмента”, — она добавляет к ним еще одну, самую грубую: со 120-й страницы до конца книги имя Одиссея пишется в ней самым варварским образом (Odicée вместо Odyssée). Что же это за легкомысленный или тупой типограф, который перепечатывает книгу, снабженную списком опечаток, не исправив ни одной из них и сохранив даже ту, которую поспешил исправить первый издатель? Понятно, что таких типографов нет и не было, а было вот что.
Фенелон жил в Камбре{85}, куда ему присылали корректурные листы и дошли до листа с сигнатурой I; судя по тому, что дошедшие до нас экземпляры отличаются один от другого заставками на фронтисписе, виньетками, линейками и даже форматом бумаги, Фенелон держал в руках разные варианты набора и мог выбирать из них. Поскольку Фенелон остановился на листе с сигнатурой Н, понятно, почему список опечаток кончается на странице 94, третьей от конца в этом листе; однако, пока автор добросовестно правил корректурные листы, типограф, подгоняемый нетерпением публики, не сидел сложа руки; он продолжал работу над книгой и уже отпечатал не только те листы, которые еще находились у Фенелона, но и большую часть последующих. Поэтому самое важное исправление — Odicée на Odissée — сделано не во всех экземплярах, и это — единственное, по сути дела, отличие ”фрагмента” от ”контрафакции”. Ибо так называемая ”контрафакция” — это просто-напросто экземпляры первой части ”Телемака”, отпечатанные прежде других.
Конечно, между ”фрагментом” и ”контрафакцией”, хотя они и похожи как две капли воды, можно найти и еще кое-какие различия, однако различия эти не только не опровергают мою гипотезу, но, напротив, подтверждают ее. Например, на странице 25 так называемой ”контрафакции”, которую, на мой взгляд, гораздо правильнее именовать первым заводом, в коротенькой фразе: ”Телемак продолжал так…” (пятая строка сверху) — имя Телемака очень некрасиво разрублено знаком переноса после слога ”Те”. Во ”фрагменте” оно целиком напечатано на строке шестой. На странице 107 одна половина слова ”чудовище” находится на строке шестой, а вторая ”повисает” в начале седьмой, завершающей абзац. Во ”фрагменте”, или втором заводе, слово это, уже не изуродованное переносом, целиком напечатано на строке седьмой. Ясно, что такие исправления в угоду хорошему вкусу удобнее всего вносить в набор; значит, страницы с более изящным расположением текста напечатаны позже страниц с неудачными переносами, иными словами, ”фрагмент” напечатан позже тех оттисков, которые незаслуженно называют ”контрафакцией”. Конечно, я первый соглашусь, что все эти подробности не имеют большого значения; важно одно: и ”фрагмент”, и ”контрафакция” в равной степени являются первым изданием первой части ”Телемака” и равно достойны внимания любителей первоизданий; не знаю, впрочем, уцелел ли хоть один экземпляр, кроме моего. Однако рассказ о первой части ”Телемака” еще не кончен; следует добавить, что в скверной правке Odicée на Odissée, а не ка Odyssée на страницах 120–169 ”фрагмента” повинен не Фенелон, а наборщики вдовы Барбен. Фенелон прекрасно знал, что французское i так же мало соответствует греческому ипсилону, как французское ”с” — греческой двойной сигме, и, естественно, исправил Odicée на Odyssée, доказательством чему служит список опечаток обоих заводов; получив в свой черед листы с сигнатурой L — М — N — О, он наверняка снова обратил внимание на эту ошибку, потому что она исправлена во ”фрагменте”, начиная с листа с сигнатурой Р, а также, что гораздо любопытнее, в листах с сигнатурой А — Д второй части ”Телемака”; этот весьма важный и закономерный факт неопровержимо доказывает, что книга продолжала печататься в той же самой типографии. В листе второй части, на котором стоит сигнатура Е, невежда наборщик вновь взялся за свое, но теперь некому было наставить его на путь истинный, поскольку Фенелон, не без причины испуганный, не пожелал больше иметь отношения к изданию своей книги и даже прекратил переписку с издателем. Несмотря на то что книга была запрещена, он не забрал рукопись из типографии — но править корректурные листы он перестал, тем более что небрежность и ошибки наборщика в один прекрасный день могли послужить ему оправданием.
Со стороны Фенелона, наставника наследного принца, было совершенно естественно облечь целостную систему нравственного и политического образования в приманчивые одежды романа. Но превращать роман в сатиру на старого короля, долго и славно правившего страной и незадолго до создания ”Телемака” почтившего его автора особым доверием{86}, было бы со стороны этого автора совершенно бессмысленно. Впрочем, самые просвещенные люди нередко верят бессмыслице — все парижане, особенно придворные, приняли за чистую монету эту дикую сплетню. Вдову Барбен лишили привилегии, ”фрагмент” приговорили к сожжению, печатание приостановилось на 208-й странице. В точности ли было исполнено распоряжение властей? Это весьма сомнительно. Фенелон, конечно, подчинился, но вдова Барбен, владелица издания, от которого она ждала больших барышей, оказалась более строптивой. ”Приключения Телемака” продолжали выходить; последующие части выпущены без указания места издания и имени издателя, без виньеток и, главное, без привилегии, но они так похожи одна на другую бумагой, шрифтом, приводкой длины строк, что сомнений быть не может: они напечатаны на одних и тех же станках. Все это — первое издание ”Телемака”.
Моэжан и другие типографы перепечатали книгу с такой быстротой, что первое издание сразу затерялось среди множества контрафакций. Я подозреваю, что вдова Барбен сама приложила руку к изготовлению и сбыту этих незаконных изданий. Например, так называемое голландское издание Кондта 1700 года, части которого мне случалось держать в руках, почти наверняка изготовлено из остатков парижского тиража или перепечатано на станках той же вдовы Барбен. Такого же происхождения, на мой взгляд, ”Письма к провинциалу”{87}, перепечатанные с первого издания ин-кварто ”Пьером де ла Валле из Кельна” и продававшиеся в Голландии. Если мое предположение верно, собрать хотя бы еще один полный комплект первого издания ”Телемака” будет гораздо легче, чем я думал прежде; нужно только запастись терпением и не терять надежды. У множества книг, которые, если верить каталогам, сохранились в единственном экземпляре, находились двойники. Я остановился на моем экземпляре ”Телемака” так подробно лишь оттого, что это — первое издание, а я всю жизнь мечтал совершить то, что не удалось Барбье и Адри, — пробудить в своих соотечественниках интерес к первым изданиям наших классиков{88}, ибо это, по-моему, самое достойное занятие для французского библиофила.
