— И лесбиянка, наверное…

— Не без этого, — усмехнулась Вика. — Да нет, ты не думай. Насчет меня она быстро убедилась, что я не в этом жанре… А вообще-то она неплохая баба и за комнату недорого берет. В общем, мы уживаемся. Вот только мужиков она не любит. Так что в гости ко мне — ни-ни!

— А на что ты живешь, Вик?

— Ой, не сыпь соль на раны… — Вика сразу нахмурилась. — Разве я живу? Выживаю. Как почти все в этой дыре.

— Дыре?

— А ты как думал? Что ты в Париж попал?

— Нет, конечно, но… мне здесь очень нравится. Так интересно, что я даже не ожидал!

— Что тебе так интересно? В Викином голосе снова послышалось ожесточение. — Нищие эти? Попрошайки? Вся эта грязь, болезни, жара, тупость?

— Какая тупость? — возмутился Игорь. — Это Восток. Здесь источник всех духовных идей, древнейшая культура…

— Вот именно что древнейшая, песок из нее сыплется, — с пренебрежительной усмешкой заметила она и вдруг засмеялась. — А знаешь, это наша географичка виновата…

— Какая географичка?

— Ну, училка в школе. Она меня с первого дня за что-то ненавидела. А я — ее. И назло ей географию даже в руки не брала. Одни пары в дневнике стояли… И поэтому когда я сюда ехала, то почему-то думала, что Непал — это что-то вроде Неаполя, где-то на берегу Индийского океана. Виллы, пляжи… И вот попала: горы да засранные коровы на улицах. И нищета, кругом нищета. Жить негде, работы нет, выйти вечером и то некуда…

— Ты же говоришь, кое-что видела.

— Это Нарайян пару раз меня в свои командировки брал. В Лондон, Женеву… Вот где белые люди живут. Это тебе не Катманду.

Она смотрела через стекло машины на берег речки, и в ее серых глазах была тоска.

— А чего же… домой не вернулась? — спросил Игорь.

— Что? — Вика рассмеялась. — Я что, по-твоему, идиотка? Ну уж нет! В этот дурдом я ни за что не вернусь… Отсюда я рано или поздно вырвусь, вот увидишь. Но только не домой.

Игорь молчал. Ее слова снова вызвали в нем утихшую было горечь.

— Так на что же ты все-таки живешь? — спросил он мрачно.

— Ну… Нарайян кое-что подкидывает, как бывшей жене. Машину свою старую отдал, еще кое-что по мелочи… А потом — вот. — Вика ткнула рукой в свертки с одеждой.

— Что «вот»? — не понял Игорь.

— Посылаю в Москву. Здесь приличные шмотки и совсем недорого.

— Перепродаешь, значит? Челноков обслуживаешь?

— А что делать? Жить-то надо. Кстати, который час?

— Четверть девятого. Я уже наглухо опоздал.

Вика чертыхнулась и рывком завела мотор.

— Спешишь? — спросил Игорь.

— Ну да! Через полчаса транзитный рейс через Дели на Москву. — Вика уже выводила свой «пежо» на дорогу. — Надо вещи отправить.

— Вик, а может…

— Все, все, все, все! — Она уклонилась от его рук и тормознула. — Извини, тебе придется такси ловить. Я опаздываю.

И по ее решительному лицу, по озабоченно сдвинутым бровям Игорь понял, что перед ним уже какая-то другая, новая Вика, какой он еще не видел и не знает. И напрасно он воображал, что этих двух лет не было. Они были, их нельзя было зачеркнуть, они по-прежнему стояли между ним и Викой.

Первым, кого Игорь увидел, добравшись до дома доктора Шармы, был Энгельбах. Он сидел в кабинете хозяина и, низко склонившись над столом, читал полевые дневники экспедиции, работавшей в монастыре принцессы Чарумати. Горела настольная лампа, и в ее свете эта склоненная над тетрадью стариковская лысина казалась совсем одинокой.

— Герр профессор, — начал Игорь, запинаясь и не находя в себе сил посмотреть старику в глаза. — Я не знаю, как мне просить у вас прощения, но…

Энгельбах поднял голову, и Игорь увидел в его глазах что-то насмешливо-грустное:

— А я-то, старый дурак, думал, что вам не терпится увидеть древний восточный город…

— Герр профессор…

Энгельбах поднял руку:

— Тс-с! Ни слова больше. Во-первых, мистер Тарновски мне все объяснил, и у меня нет никаких вопросов, кроме сочувствия вам и желания помочь.

— Дэн?

— Да, именно! Он видел вас и вашу подругу и рассказал нам, что, по-видимому, все это очень непростая история…

— Да, но…

— И во-вторых. Позвольте дать вам совет. Никогда не просите прощения за любовь. — В голосе Энгельбаха уже не было ни тени насмешки. — Поверьте мне, на свете не так много радостей, чтобы ими пренебрегать и, тем более, за них извиняться.

— Спасибо, герр профессор.

— Юлиус, черт побери, просто Юлиус! — перебил его старик. — Ужин у вас в комнате, и потрудитесь сразу собраться. Мы решили выехать завтра на рассвете. Опоздания исключаются.

— Я практически готов.

— Ну и прекрасно. Ступайте, мне надо еще поработать.

Игорь не успел даже притронуться к ужину. Он успел только заглянуть к Дэну и поблагодарить его за товарищескую услугу. Дэн спросонок не сразу понял, в чем дело, потом отмахнулся и перевернулся на другой бок. Игорь вернулся к себе, не раздеваясь, прилег на минутку на пол, на свою постель под сеткой, и сразу провалился в похожий на беспамятство, глубокий и долгий сон.

— Итак, друзья мои, я должен сообщить вам следующее, — объявил Энгельбах. — Тщательное исследование фотографий подтверждает: печати действительно относятся к третьему веку до нашей эры и являются личными печатями императора Ашоки из династии Маурьев, и, главное, они целы.

Пятеро членов экспедиции ЮНЕСКО сидели в креслах фургончика «тойота», который в предутренней полумгле по головокружительному серпантину поднимался в Гималаи.

— Перед нами, без всякого сомнения, тайник, и он, по-видимому, никем не тронут, — продолжал Энгельбах.

За левым окном «тойоты» проносился крутой скальный склон, поросший кустарником, за правым смутно угадывалась изумрудная долина, уходящая вниз. Прошла минута, несколько раз взвыл мотор, и кадр заоконного «кино» переменился: теперь справа потянулась скальная стена, слева вдруг оборвалась вниз пропасть, из которой поднимался ночной туман. Так повторялось раз за разом: крутые витки дороги петляли с одного склона на другой.

— Удалось ли хотя бы в первом приближении определить содержание тайника? — спросил Дэн.

— Да, — отозвался Энгельбах. — Но будем идти по порядку. Доктор Бехал уверенно дешифровал надписи на печатях. Послушаем его.

Индиец поднял перед всеми листок с укрупненным изображением печати и кратко сообщил:

— Собственно говоря, эти надписи не представляют особой загадки. Вы все видите — это санскрит. Точнее, ранний эпический санскрит, слоговое брахми[7], вариант написания, характерный для Междуречья. Здесь, по кромке, идет перечень полных титулов Ашоки, а вот тут самое главное — большой картуш с надписью: «Перед страхом всеобщей гибели замкни свои уста». Печать с таким предостережением я встречаю впервые. У меня все.

— Доктору Шарме тоже есть что сообщить. Прошу, Шарма-ба.

Шарма поправил очки.

— Я еще раз перепроверил все, что нам известно по монастырю. Сразу сообщаю главное: дочь императора Ашоки принцесса Чарумати действительно основала этот монастырь, сама руководила его постройкой и прожила в нем всю жизнь. Есть сведения, что она ни разу не покидала стен монастыря и почти не выходила из своей кельи…

— Охраняла тайник, — вставил Дэн.

— Вполне возможно, — отозвался Энгельбах. — Так вот, резюме. Наш совместный с доктором Шармой анализ позволяет предположить, что мы имеем дело с тайником Общества Девяти Неизвестных.

Несколько секунд в салоне «тойоты» длилось молчание.

— Общество Девяти Неизвестных? А что это такое? — спросил Дэн.

— Одно из самых первых в обозримой истории тайных сообществ, — сообщил Энгельбах. — Как вы знаете, Ашока объявил войну войне. С этой целью и была им создана организация, необычайно могущественная и глубоко законспирированная. Мы не знаем ни ее состава, ни методов. Но факт остается фактом: каким-то образом это общество предотвращало большие и малые войны в течение десятков или даже сотен лет, ибо оно продолжало свою деятельность и после смерти его основателей…