Французский посол Савари [121]так характеризовал императрицу: «Она много занимается серьезными вещами, много читает, много рассуждает о наших выдающихся писателях, мало говорит и в общем производит впечатление крайне холодного ума. За 14 лет пребывания императрицей ее характер остался неизвестен даже тем, кто ее обычно видит… Она воспламеняет воображение чтением наших трагиков: это женщина, которую было бы легче покорить умом, чем сердцем» [1;109].

Н. М. Карамзин, заинтересовавший императрицу чтением «Истории государства Российского», часто беседовал с ней, восхищался ее тонким умом:

Терпеливая и постоянная, скромная и милосердная, сдержанная и спокойная, идет она по дороге одиночества, как бы окутанная облаком печали, скрывая даже от самых близких свои мысли и переживания.

Если скромность и непритязательность императрицы, ее благотворительность, а также сложность семейного положения (роман императора с Нарышкиной был известен всем) вызывали сочувствие в обществе, то философский склад ее ума, решительный характер и твердая воля позволяли некоторым надеяться на то, что Елизавета Алексеевна могла бы быть разумной и популярной государыней.

Еще в преддверии наполеоновских войн было высказано предложение провозгласить Елизавету Алексеевну регентшей в случае отбытия императора Александра к армии. Такую идею высказал Паррот [122]– ученый-физик, ректор Дерптского университета, состоявший в дружеской переписке с Александром I и высоко оценивавший личность императрицы: «У нее высокий дух, верное виденье вещей» [1;110].

Среди формировавшихся в России тайных обществ было даже образовано конституционно-монархическое «Общество Елизаветы», преследовавшее цель возведения на престол Елизаветы Алексеевны. Инициатива принадлежала Ф. Н. Глинке [123]– известному поэту, литератору, полковнику Генерального штаба. Накануне восстания на Сенатской площади было даже составлено специальное воззвание, в котором говорилось, что, поскольку после смерти Александра I ни Николай, ни Константин не хотят править, власть следует передать императрице: «Итак, они не хотят, они не умеют быть отцами народа, но мы не совсем осиротели: нам осталась мать в Елизавете. Виват, Елизавета II и Отечество!» [1;110].

Вряд ли императрица могла поддержать конституционные и республиканские планы декабристов, считая их детскими играми, затеянными жалкими безумцами. Пережив 11 марта 1801 года, она резко отрицательно относилась к идее насильственного свержения власти монарха, к Французской революции. Она не одобряла российского самодержавного деспотизма, но была скорее консервативна, привержена российским религиозным и общественным традициям и обычаям.

История рассудит по-своему.

Восстание подавлено, на троне – Николай I.

Расстрел на Сенатской площади потрясет Елизавету: «Что за начало царствования, когда первый сделанный шаг – приказ стрелять картечью в подданных!» [1;113].

Смерть супруга лишит Елизавету последних душевных сил.

Жизнь потеряет для нее смысл.

В последние годы Амур и Психея сблизятся вновь, обретя утешение друг в друге. Слишком много потерь пережито обоими супругами, слишком много страданий. Кто знает, что будут вспоминать они осенними вечерами в Таганроге, какие будут вести разговоры.

Елизавета скончается 4 мая 1826 года в Белёве, уездном городе Тульской губернии, в возрасте 47 лет, на пять с небольшим месяцев пережив своего супруга.

Она не оставит никакого завещания, говоря: «Я ничего не привезла в Россию, поэтому ничем распоряжаться не могу».

Лучшей эпитафией Елизавете Алексеевне станут стихи Александра Пушкина, написанные им еще в 1818 году:

Мария Федоровна

Императрица Мария Федоровна, первое имя которой София Доротея Августа Луиза, родилась в Штеттине 14 октября 1759 года, так что во времена мартовской драмы ей уже исполнилось 42 года. В 1776 году она вышла замуж за Павла, за 24 года брака родила десятерых детей (Ольга скончалась во младенчестве), обеспечив таким образом продолжение династии и преемственность престолонаследия.

Сейчас, накануне убийства Павла, Марии Федоровне еще неизвестно, что 4 марта умерла после неудачных родов старшая дочь Александра (1783–1801), выданная замуж за венгерского палатина Иосифа. [124]Вести до Петербурга доходят медленно.

Ей еще предстоит пережить кончину Елены (1784–1803), бывшей замужем за наследным принцем Фридрихом Людвигом Мекленбург Шверинским, и Екатерины (1788–1819), ставшей супругой короля Вильгельма Фридриха Карла Вюртембергского. [125]Впереди – война 1812 года, смерть императора Александра I, восстание декабристов и воцарение Николая I. В 1828 году, в возрасте 69 лет, Мария Федоровна покинет земную жизнь.

Личность супруги Павла I и матери двух российских императоров по-разному оценивается современниками и историками. Шарль Массон, француз на русской службе, поет Марии Федоровне восторженные дифирамбы, хотя и признает, что в своих поступках она руководствуется скорее чувствами, чем разумом: «Красота души есть главная ее черта. Ее кротость, терпеливость, скромность выдержали испытание самым жестким и капризным обращением… Она, быть может, самая трудолюбивая и занятая дама России. Музыка, живопись, гравирование, вышивание – вот искусства, в которых она блистает талантами. Науки и чтение – для нее не столько дело, сколько отдохновение, и домашние мелочи, равно как и заботы о благотворительности, довершают удачное наполнение ее дней. Высокая, хорошо сложенная. она скорее прекрасна, чем хороша собой; в ней больше величия, чем грации, и менее ума, чем чувства» [33;104–105].

Императрица Мария Федоровна

С детских лет Мария Федоровна усвоила практичный взгляд на женское образование, записав в своем дневнике, что учение и философия женщин заключаются в том, чтобы уметь воспитывать детей в добрых нравах, вести хозяйство, присматривать за прислугой и блюсти в расходах бережливость. И она действительно вышивала, шила; прекрасно рисовала на бумаге, стекле и фарфоре (в 1820 году ее даже примут в Берлинскую академию художеств); гравировала, вырезала камеи, инталии и рельефы; лепила из воска; работала с цветными камнями, янтарем и слоновой костью – у нее даже был собственный токарный станок. Она устроила литературный кружок и театр, разводила сады, уделяла много времени благотворительным и воспитательным учреждениям.

Все же ей с трудом удавалось приспособить свои немецкие добродетели к высокому положению, ею занимаемому. «Ее ум и характер не соответствуют ее сану, – пишет французский посланник Корберон. – Тесный круг ее понятий всегда будет удерживать ее в пределах домашнего очага. Вюртембергская принцесса, великая княгиня, даже если она будет императрицей, все равно останется не более чем женщиной» [57;101–102].