В критических ситуациях, видя «независимую силу» Годунова, Федор не может противостоять ему властью царя, которой не имеет, но одерживает верх как человек и христианин, противопоставляя правде кесаря божескую правду.

В первой части трилогии – драме «Смерть Иоанна Грозного» – автор видит в Годунове неограниченное честолюбие, соединенное с искренним желанием добра. Но постепенно Борис переходит ту черту, за которой становится «безусловным честолюбцем», готовым ради осуществления своих далеко идущих планов потворствовать даже убийству!

Автор оставляет читателю и зрителю простор для размышлений, не показывая явно, что Годунов виновен, и перекладывает ответственность на головы его подручных, слишком хорошо понимавших, чего Борис хочет на самом деле, – или же, наоборот, превратно его понявших.

Современники и историки отдавали должное уму Годунова, его государственному гению, признавали его заслуги, но. призрак убиенного Дмитрия отбрасывал кровавый отблеск на все деяния Бориса. Мог ли «ревностный наблюдатель всех уставов церковных и правил благочиний, трезвый, воздержанный, трудолюбивый, враг забав суетных и пример в жизни семейственной, супруг, родитель нежный.» [27;54] быть одновременно «злоковарен и лукав, под личиной милости скрывая от всех злобу своих дел» [48;193]?

Существуют две версии возвышения Годунова. Согласно одной, Борис выпестован и благословлен самим Иваном Грозным, сознававшим неспособность младшего сына к правлению. [62]

По другой версии, Борис постепенно отобрал власть из рук безвольного Федора, правил за него 14 лет, а затем захватил престол, сокрушив по пути всех соперников, начиная от Ивана Шуйского и заканчивая чуть ли не самим царем Федором!

Истина, как обычно бывает, где-то между этими крайностями.

А. К. Толстой начинает пьесу с боярской челобитной о разводе Федора с Ириной, затем дает сцену примирения князя Ивана Шуйского [63]с Борисом, из которой вырастает идея заговора против Федора. У Н. М. Карамзина примирение не имеет никакого отношения ни к челобитной, ни к заговору, являющемуся, по мнению историка, выдумкой самого Бориса, направленной на устранение конкурентов Шуйских.

На самом деле временная канва событий следующая: примирение Бориса с Шуйским состоялось в 1585 году, челобитная была подана в 1585–1586 годах, заговор Шуйских относится к 1587, смерть И. П. Шуйского последовала только в 1589, смерть Дмитрия – в 1591 году.

Главный вопрос, который Толстой пытается разрешить в своей драме: какова роль отдельной личности в истории, и не просто личности – человека, волею судьбы поставленного вершить историю?

Мы видим, что слабый и нерешительный царь Федор превращается в орудие борьбы двух партий, стремящихся к полной власти в государстве: радетелей за старину во главе с князем Шуйским и реформаторов, возглавляемых Борисом Годуновым.

Пытаясь «встать над схваткой», отрешиться от насущных проблем, Федор практически бездействует, невольно провоцируя таким образом восстание Шуйского и его насильственную смерть, а также убиение царевича Дмитрия: «В отношении Шуйского и Годунова Федор играет роль древней греческой судьбы, толкающей своих героев вперед к неизбежной катастрофе, с той разницей, что Федор не отвлеченная идея, но живое лицо, имеющее свою судьбу, которая истекает из его характера и действий» [50;362].

«Из такого чистого источника, какова любящая душа Федора, – пишет А. К. Толстой, – истекает страшное событие, разразившееся над Россией долгим рядом бедствий и зол. Трагическая вина Иоанна было попрание им всех человеческих прав в пользу государственной власти; трагическая вина Федора – это исполнение власти при совершенном нравственном бессилии» [50;362].

А. К. Толстой создал драматическое произведение необычайной яркости и силы. Его герои говорят «высоким штилем» – это слегка архаизированная ритмическая проза, которая постепенно завораживает читателя. Подобный авторский прием позволяет передать атмосферу давно прошедших времен и придает драме трагедийное звучание, причем автор нисколько не боится вводить в ткань пьесы и комические ноты, привнося в образ царя Федора оттенок некоего детского шутовства.

Итак, занавес поднимается.

«Постник и молчальник»

Кровавая эпоха Ивана IV кончилась вместе с его смертью, но грозная тень тирана пала и на новое царствование: волей-неволей сына сравнивали с отцом.

Сравнение было на первый взгляд не в пользу наследника. Даже самая внешность Федора казалась многим современникам не соответствующей царскому сану – у него не было «ни сановитой наружности отца, ни мужественной красоты деда и прадеда: был росту малого, дрябл телом, лицом бледен; всегда улыбался, но без живости; двигался медленно, ходил неровным шагом; одним словом, изъявлял собой преждевременное изнеможение сил естественных и душевных »[27;6].

Царь Иоанн Грозный

Не унаследовал Федор и «ума царственного»: «.он прост и слабоумен, – пишет английский посланник Флетчер, [64]– но весьма любезен и хорош в обращении, тих, милостив, не имеет склонности к войне, мало способен к делам политическим и до крайности суеверен» [52;155]. Ему вторит польский посол Сапега: [65]Федор «ум имеет скудный или, как я слышал от других и заметил сам, не имеет никакого, ибо, сидя на престоле во время посольского приема, не переставал улыбаться, любуясь то на свой скипетр, то на державу» [36;11].

После ужасающей жестокости Грозного кротость Федора казалась многим современникам слабостью, а недостаток государственного разумения и рвения, дополняемый глубокой религиозностью, – чуть ли не полным «слабоумием»: «На громоносном престоле свирепого мучителя Россия увидели постника и молчальника, – пишет Карамзин, – более для келии и пещеры, нежели для власти Державной рожденного» [66] [27;6].

Царь Федор Иоаннович

Родился Федор в 1557 году от первой жены Ивана Грозного – Анастасии Романовны Захаровой-Юрьевой. Когда Федору было три года, мать его умерла. Уже в следующем году отец женился во второй раз (но отнюдь не в последний) – на Марии, дочери черкесского князя Темрюка. [67]

До четырех лет, согласно обычаям, Федор жил в материнских покоях под присмотром мамок и нянек – чтобы никто чужой не увидел и, не дай бог, порчи не навел! Отец брал Федора и старшего Ивана с собой в поездки: на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь, на медвежью охоту в подмосковное Черкизово, где «повеле по островом осеки осечи и медведи пущати, и тешился там не один день». [68]

С детских лет Федор отличался скромностью и робостью, обладая в то же время благородством души и искренним религиозным чувством, – «благороден был от чрева матери своей и ни о чем не имел попечения, кроме душевного спасения» [36;10]. Он любил торжественный порядок церковной службы, звон колоколов; читал много книг, вдохновляясь житиями святых мучеников, постигая уроки мудрых правителей прежних лет; и жил, как писал Авраамий Палицын, [69]«не радея о земном царствии мимоходящем, но всегда ища непременяемого» [39;101]. Уже в раннем возрасте Федор радовал взрослых своей благовоспитанностью, приветливостью и сдержанностью, столь отличной от резкости и вспыльчивости его грозного отца.