В конце зала карманные фонари и прожекторы осветили каменный портал. Подойдя ближе, мы увидели, что за порталом из художественно обработанного камня открывалась широкая лестница, которая вела куда-то в глубину.

Две высокие каменные статуи — обе представлявшие грозных, похожих на демонов ангелов — охраняли спуск. Трех-четырехметровые статуи изображали очень худые, костлявые и согнутые фигуры. На пьедесталах мы заметили надписи.

— Стойте! — приказал К. К. и помахал главному палеографу.

Они присели на корточки и осветили надписи.

— Аккадская клинопись, — уверенно проговорил палеограф.

— Что тут написано?

— Мне нужно время, чтобы перевести весь текст. Но на самом верху написано… — он прищурился, чтобы лучше прочитать надпись, — Иркалла…

— Иркалла! — повторил К. К.

— …охраняется… ангелом Света.

— Ангел Света… Люцифер, — сказал К. К. так тихо, что я почти не услышал его.

Из черной глубины поднимается холодный влажный воздух с тошнотворным запахом.

Широкая каменная лестница привела нас вниз, на каменную площадку перед огромным гротом, откуда доносился шум воды в невидимой реке.

— Это подземная река, ответвление Евфрата, — сказал К. К.

Та часть грота, которую мы видели с площадки, резко уходила вниз. Грот был минимум сто метров глубиной и двадцать-тридцать метров высотой. Чуть поодаль я различал какие-то торчащие камни. Дрожащие лучи карманных фонариков прорезали темноту. От влажного воздуха мои очки запотели, и я стал видеть неотчетливо.

— Господи боже, — пробормотал К. К.

Я направил луч фонарика на камни, на которые светил К. К. Но никак не мог понять, что это такое. Деревья? Окаменевшие деревья с ветками?

— Скелеты! — выдавил из себя в ужасе К. К.

И только тогда, когда К. К. произнес это слово, мои глаза и голова свели воедино впечатления.

В гроте было множество человеческих скелетов.

Тысячи скелетов.

Они лежали на возвышениях, на камнях, в нишах, на площадках и уступах. Какие-то сидели, прислонившись к стене, другие уже рассыпались, превратившись в кучку костей. Скелетов было так много, что они сливались с камнем стен и образовывали каменные глыбы.

— Что это за место? — прошептал я.

— Хочешь верь, хочешь не верь, Бьорн, но ты находишься в аду.

Я посмотрел на него. Он не смеялся.

— В аду?

— Помнишь, я давал тебе почитать одну из рукописей профессора Джованни Нобиле насчет различных представлений об аде? Он считал, что может доказать, что наше иудейско-христианское представление об аде происходит от некрополя в вавилонском гроте. Вот он!

— Это не очень похоже на ад.

— Конечно нет. Тысячи лет ушли на то, чтобы превратить эти захоронения в пылающую преисподнюю Сатаны.

Я посмотрел по сторонам.

В аду…

— Каково, — сказал К. К., и на этот раз его голос приобрел игривость, — каково это — побывать в аду?

Я снова взглянул на выступы скал, на скелеты, нагромождение которых образовало нечто более похожее на каменные глыбы.

Неужели это подземное кладбище, эти имеющие естественное происхождение вавилонские катакомбы могли послужить источником для ужасных средневековых представлений об аде?

Не хватало пламени. И конечно — Сатаны. Люцифера, князя ада. А также Вельзевула и его демонов. И криков многих миллионов грешных душ, испытывающих вечные страдания.

С открытым ртом я смотрел в темноту грота. И вдруг начал смеяться. Очень странная реакция. Как бы то ни было, я оказался в аду. Но это казалось нереальным. Непостижимым. «Каждый из нас носит в себе свой ад», — писал римский автор Вергилий. У меня же их несколько. Увидеть, как твой папа падает со скалы в пропасть, увидеть, как твоя мама выходит замуж за своего любовника, — и то и другое событие не прошли для меня бесследно. Все эти годы я старался подавить безумные картинки, звуки и мысли. Крик папы. Измену мамы. Мой собственный ад. С годами не стало лучше. Врут те, кто говорит, что с годами становится легче. Не становится. Когда мои нервы завязывались в узел, мне негде было искать утешения. Только в темноте и тишине.

Как здесь.

В аду.

И вдруг я повернулся и побежал вверх по каменной лестнице.

— Бьорн? — крикнул мне вслед К. К.

Но я остановился только в большом зале. Здесь я ловил губами воздух, я был один на один со своим дыханием и страхом.

Услышав шаги других на лестнице, я ринулся в тень. Я освещал карманным фонариком самые темные углы пещеры и уходил все дальше. Пол был покрыт толстым слоем пыли, камешков и песка. Я заглядывал в каждую камеру, мимо которой проходил.

Вход в одну из них был выполнен в виде каменной арки. Я остановился и посветил внутрь.

И застыл.

Сначала я подумал, что меня вводят в заблуждение тени и луч карманного фонарика. Наверное, глаза и мозг неправильно истолковывают то, что никак не может находиться передо мной на расстоянии нескольких метров.

Но наконец, ужаснувшись, я понял, что вижу.

Шатаясь, сделал рывок назад.

Я слышал шаги остальных, шедших за мной следом: шарканье, хруст резиновых подошв по камням и песку на каменном полу.

Ничто — ничто из того безумия, которое я пережил на протяжении последних месяцев, — не подготовило меня к этому зрелищу.

май 1970 года

Когда они проехали по узким улочкам Трастевере, появились тучи. Небо приобрело угрожающий серый оттенок. «Тучи, — подумал Джованни, — похожи на плохо выкрашенный хлопок». Они пересекли Тибр, миновали центр и выехали на окружную дорогу. Все время казалось, что небо вот-вот обрушит на них проливной ливень. Они ехали в сторону Неаполя. У Сан-Чезарио полиция контролировала скоростной режим, но их не остановили. Транспорта было немного. Джованни, зажатый между Примипилом и дверцей, смотрел на голову шофера и красную игральную кость, которая тряслась под зеркалом заднего вида. Над горизонтом поднималась зарница. Джованни показалось, что это пламя, вырвавшееся из стволов огромных пушек. Он услышал звуки далекого грома. Или это не хватало воздуха в шинах? Через несколько километров они съехали на второстепенную дорогу, развернулись и поехали на север, к Риму. «Это они проверяют, нет ли за нами слежки», — подумал Джованни.

Вдоль дороги росли высокие деревья. Аллея была с километр в длину. Джованни подумал, что когда-то раньше она вела к помещичьей усадьбе, давно снесенной. Никто в автомобиле ничего не говорил. Они проехали мимо фермы с брошенными на поле тракторами и какой-то конной повозкой — свидетельством давно ушедших времен. Джованни думал о Сильване. Думал о раненом египтянине и декане Росси. О Лучане. И Энрико. Он думал о том, как за несколько часов его жизнь превратилась в руины. Убийство. Брак. Манускрипт. Он займется этим потом. Когда Сильвана будет в надежном месте. Все это было сейчас не важно. Главное — спасти Сильвану. Они проехали через маленький городок с узкими улочками. Около каменного дома стояла группа мальчишек, игравших мячом о стену. Они довольно равнодушно посмотрели вслед проезжающему автомобилю. Когда они ехали по безлюдной площади, Джованни бросил взгляд внутрь церкви, двери которой были открыты. Увидел крест со Спасителем Иисусом Христом. Незаметно скрестил руки в молитве. «Бог мой! Дорогой Бог! Прости меня. Прости меня за мои сомнения. Прости меня за то, что я думал, что Ты меня покинул. Ты можешь простить меня? Пусть с Сильваной ничего не случится. Она всего лишь ребенок. Господи на небесах, Ты нам нужен больше, чем когда-либо раньше. Помоги нам. Помоги Сильване. Услышь мою молитву, Господи. Во имя Иисуса, аминь». Они продолжали двигаться на северо-восток. Джованни никогда раньше не ездил по этой дороге. Небо становилось все чернее.

— Монастырь, куда мы едем, — сказал Великий Магистр, и слова его прозвучали так неожиданно, что Джованни вздрогнул, — был построен в Средние века. В 1423 году. Монахи покинули его во время войны. В 1942 году. «Покинули» не совсем верное слово. Монашеский орден был уничтожен фашистами. Хрупкий баланс между Католической церковью и фашистским движением был нарушен. Орден Святой Девы Марии представлял собой религиозную идеологию, которая угрожала фашистской идеологии Муссолини.[166] В последующий период никто не осмелился воспользоваться имуществом монастыря: католики — из чувства религиозного уважения, а государство — из опасения, что в худшем случае это могло бы привести к глубокому конфликту с более умеренными секциями ордена Святой Девы Марии.