Я допил пиво, вернулся в гостиницу и лег в постель размышлять, как мне установить контакт с Дирком ван Рейсевейком.

— Господин Бьорн Белтэ? — раздался в телефонной трубке старческий голос, тусклый и слабый.

Я прижал мобильник к уху, чтобы слышать лучше.

— Да, это я?

— Goedemiddag![41] — картаво сказал он по-нидерландски и перешел на английский. — Меня зовут Дирк ван Рейсевейк.

Я вздрогнул и вскочил:

— Спасибо, что позвонили.

— Я предполагаю, что вы — тот Бьорн Белтэ, о котором я читал в археологических изданиях.

— Это я.

— Goed![42] Я так и подумал. Прежде всего хочу извиниться за негостеприимный прием. Она очень осторожна. И подозрительно относится к посторонним. Vrouwen![43] У дверей толпится так много странных людей. Она ничего плохого не имела в виду. И все-таки приношу свои извинения. Иногда она перегибает палку.

— Забудьте.

— На вашей визитной карточке я вижу название — Евангелие Люцифера. Вот так сюрприз! Я очень давно ничего не слышал о нем.

— Вы знаете о существовании этого манускрипта?

— Natuurlijk![44]

— Я так и думал.

— Полагаю, ваш приезд связан с убийствами Кристиана Кайзера, Тараса Королева и бедняжки Мари-Элизы Монье?

— Вы осведомлены лучше, чем полиция, ван Рейсевейк.

— Я полагаю, что в вашем распоряжении есть некая копия… het handschrift?[45]

— Возможно. Я не знаю. Пытаюсь собрать нити. Понять.

— Не удастся ли мне уговорить вас посетить нас еще раз? — В голосе появились нотки доброжелательности. — На этот раз гарантирую иной прием.

Молчаливая женщина приоткрыла дверь и, смущенно улыбаясь, сняла цепочку.

— А вот и снова я! — пропел я и сладко заулыбался. Это мой обычный метод, помогающий сгладить неловкость любого положения.

Входя в квартиру Дирка ван Рейсевейка, вы словно покидали современную жизнь, брызжущую солнцем и смехом, и проникали в библиотеку, дремлющую под слабым светом пыльных старых ламп. От пола до потолка прихожая была заставлена книгами. Старыми, новыми, тонкими, толстыми. Воздух был насыщен тяжелым запахом бумажной пыли и переплетного клея и еще знаниями. Комната в конце коридора казалась складом антикварного магазинчика. Даже на маленькой кухне повсюду лежали книги.

— Сожалею, что напугал вас в прошлый раз, — сказал я. — И спасибо за то, что вы передали мою визитную карточку.

Не говоря ни слова, она повела меня по коридору, стеллажи в котором угрожали обрушиться под весом книг, потом по узкой лестнице, ступеньки которой жалобно заскрипели под нами.

Не скрою, что я представлял себе Дирка ван Рейсевейка ярко выраженным сатанистом, элегантным мужчиной дьявольского облика с проблесками седины на волосах и заостренными ногтями, сидящим в кожаном кресле с боковыми выступами вокруг головы, окруженным черными стеариновыми свечами, кошками и полуобнаженными рабынями, готовыми повиноваться любому взмаху руки этого супермена.

А действительность оказалась такой. Дирк ван Рейсевейк лежал на широкой кровати в спальне, пахнущей камфарой и болезнями. Он был тщедушным костлявым стариком, с возрастом утратившим былые силы и энергию, с бесцветными глазами и блеклой кожей. Под пушком на голове просматривалась лысина.

Занавески задернуты. Ночной столик и пол под кроватью заложены книгами и стопками бумаги.

— Господин Белтэ! — Он протянул мне руку. Его пожатие было вялым. Дыхание отдавало металлом.

— Называйте меня Бьорн.

— Я извиняюсь за все это, — он провел рукой вокруг себя, — но я очень болен. Годы похитили мое здоровье. Ну да ладно. Хватит об этом. Спасибо, что вы вернулись. Dank и![46]

— Спасибо за приглашение.

— Прежде всего позвольте вам представить Моник.

Моник…

Имя с сайта Мари-Элизы Монье…

Я удивленно оглянулся и взял ее руку. Маленькую и теплую. Когда я пожимал ее, возможно, нажал слишком сильно, она сделала почти незаметную гримасу. Как будто она не привыкла, что кто-то дотрагивается до нее.

— Она немая. Вы, наверное, удивились, почему она такая тихая.

— Бьорн, — назвал я себя. — Белтэ. Но это вы уже знаете.

— Не надо так кричать. Я сказал, что она немая, а не глухая.

— Извините.

— И кстати, она вовсе не отставшая в развитии или тупая. А совсем наоборот. — Его смех перешел в приступ кашля.

Из нагрудного кармана Моник вынула блокнот.

«Простите! Что так грубо прогнала вас!» — невероятно быстро написала она. Почерк был изящный и легко читаемый. Вперемешку английский и нидерландский языки. Я ожидал продолжения, но его не последовало.

— Все в порядке. Забудьте об этом.

Моник пододвинула мне стул. Сама осталась стоять, прислонившись к стене.

— А дьявольское Евангелие, которое привело вас сюда из далекой Норвегии? — спросил Дирк ван Рейсевейк.

Его фраза прозвучала как вопрос, но подразумевалось, скорее, что она будет воспринята мной как приглашение рассказать все, что я знаю. И я рассказал. Когда я закончил, Дирк долго общался со своими воспоминаниями.

Наконец он сказал:

— Во многих отношениях Евангелие Люцифера определило всю мою жизнь. Я не буду мучить тебя, дорогой Бьорн — позволь мне так к тебе обращаться, — своей манией. Но более всего на свете я хотел разгадать загадки, связанные с этим так называемым Евангелием. К сожалению, время и здоровье уходят от меня. Похоже, что все свои вопросы я унесу с собой в могилу. Правильно я понимаю, что текст, который ты привез из Киева, — это Евангелие Люцифера?

— Это всего лишь гипотеза. Поэтому я и приехал. Я надеялся, что вы поможете мне разобраться.

Дирк закашлялся. Моник помогла ему сесть. Когда кашель наконец кончился, она поправила подушку так, чтобы Дирк мог говорить сидя.

— Как ты нас нашел? — спросил он.

Я рассказал. Про сайт в Интернете. Про данные Моник и электронный адрес. Про письмо Мари-Элизы Монье. Про СМС-сообщение с ее телефонным номером. Про мои разыскания их адреса по телефону.

— Да, никто не может полностью защитить себя, — сказал Дирк ван Рейсевейк. — Я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. Хочу быть в стороне. Это все. Очень многие… — Он резко остановил себя. — Бедняжка Мари-Элиза. Она приезжала к нам. Много раз. Что известно о ее убийстве?

— Очевидно, Мари-Элизу убили те же люди, которые раньше убили Кайзера и Королева. Способ убийства тот же. Есть явная связь. Только я не понимаю какая.

— Трагедия! Жуткое преступление. Мне не могло прийти в голову подвергать жизнь Мари-Элизы опасности. Я чувствую себя виноватым за ее убийство.

— А убийцы, — спросил я, — сатанисты?

Дирк ван Рейсевейк долго смотрел на меня, потом ответил:

— Сатанисты? Какой странный вопрос!

— Разве? Что противоестественного в том, что охоту за Евангелием Люцифера устроили сатанисты?

— А что ты знаешь о сатанизме?

— Не очень много. Это поклонники дьявола. Служат черные мессы, в которых христианские ритуалы и символы искажаются и подвергаются насмешкам. Они приносят в жертву грудных детей, поджигают церкви и устраивают оргии…

— Если ты имеешь в виду не фильмы ужасов, то те, о ком ты только что сказал, скорее бунтовщики и клоуны, чем настоящие сатанисты.

— А кто же такой настоящий сатанист?

Дирк ван Рейсевейк поудобнее устроился на кровати.

— Для этого надо понять, что такое сатанизм? Вера в Сатану как путеводная звезда индивидуума в жизни? Сатанизм не однозначная религия, а каша из альтернативных и противоречащих друг другу верований. Поклонников Люцифера больше привлекает философия, чем религия. Они считают, что Люцифер и Сатана — разные божества, что Люцифер более позитивен, чем Сатана. Иные религиозно-философские идеи выдвигает учение Телема, созданное в 1904 году оккультистом Алистером Кроули. «Делай что хочешь!» — основной постулат Телемы. Антон Ла-Вей,[47] основавший в 1966 году церковь Сатаны, создал разветвленный аппарат верования. В своих книгах главный упор Ла-Вей делал на индивидуализм, материализм и гедонизм. Дело в том, что большинство сатанистов имеют одну общую черту: стремление к мудрости, знанию и саморазвитию.