Вот тогда Леардо и предложил эту сумасшедшую идею. От которой меня просто прошиб холодный пот. Потому что я сразу понял, насколько это безрассудно, фактически – самоубийственно, попытаться сделать подобное. Но теоретически – вроде возможно, поэтому мне придётся разрешить Лео эту попытку, в которой он наверняка погибнет. Потому что сделать такое даже у него, гения высшего пилотажа на дельтаплане, один шанс из тысячи. Но мне придётся ему это разрешить, причём – именно ему, потому что ни у кого другого нет даже этого призрачного шанса.
Леардо предложил подняться на дельтаплане повыше, так, чтобы в зоне видимости был и Лучемёт, и Баллиста. И обыкновенным плоским зеркалом поймать идущий от Лучемёта концентрированный пучок света и отразить его на баллисту…
И вот, теперь уже всё было готово для этого, и Лео с восторженным нетерпением требовал моего разрешения на взлёт.
Морская Свирель
— Всё готово, мой господин! Прикажите начинать?
Ох, как мне не хотелось “приказывать начинать”, посылать практически на верную смерть моего друга, единственного друга в этом мире.
Но у меня не было выхода. Если он не попытается, всё равно всем нам конец. В том числе – и ему. Баллиста уже почти готова, и её уже начали приводить в боевое положение, нацеливать на замок. Ещё час промедления, и спасения уже не будет. Даже теоретического.
И я “приказал” начинать. Начинать попытку, безрассудней которой даже вообразить трудно.
Лео взлетел. Как обычно – уверенно, легко, почти сразу поймал мощный восходящий поток, и уже через минуту силуэт его дельтаплана был едва различим в воздухе. Только в подзорную трубу видно было, как он сделал знак, что готов.
Лучемёт был закреплен на очень тяжёлом, но чувствительном и точном поворотном механизме, и управлял им очень искусный и хладнокровный воин, лучший стрелок из дальнобойных стационарных арбалетов. Искусство этого стрелка было просто фантастическим, совершенно не поддавалось логическому объяснению, и я всем сердцем молил Бога, чтобы его твёрдая рука, верный глаз и запредельная интуиция не изменили ему.
Машерон, глядя в оптический прицел, плавно вращал рукояти Лучемёта, поворачивая его вслед за удаляющейся фигурой Леардо. По сигналу Лео Машерон нажал рычаг, и маленький отражатель придвинулся к тому месту, в котором в крохотной точке были сфокусированы лучи со всего огромного собирательного зеркала. И жгучая световая игла впилась в небо…
Лёгкими, почти незаметными движениями Машерон стал осторожно подводить убийственный луч вплотную к моему другу, которому я ничем не мог помочь. Луч был хоть и слабо, но виден в воздухе, пылинки, попадая в него, сгорали, и эта искрящаяся, раскалённая до чудовищной температуры дьявольская игла нашаривала в небе беззащитное мальчишеское тело.
Я видел в свою трубу, что Леардо пытается удерживать как можно стабильнее трепетный дельтаплан в мечущихся потоках воздуха, игру которых было невозможно предугадать, но он как‑то предугадывал. Вот Лео выставил вниз на длинной рукояти круглое зеркало. Диаметром всего‑то полметра, с более крупным зеркалом не справился бы в воздухе даже он. Вот он дал знак, что видит луч, и Машерон мгновенно замер за своими рычагами, он перестал управлять лучом, но оставался в огромном напряжении, его нервы были натянуты как готовая лопнуть струна, он следил за Леардо, чтобы, если тот ошибётся, попытаться спасти его, отведя луч в сторону.
Лео действовал с дерзостью человека, совершенно не боящегося смерти. Или уверенного в своём бессмертии. Небрежно качнув дельтаплан, он сразу поймал зеркалом луч и стал поворачивать его, направляя отражённый “зайчик” в цель. Вот он потерял на мгновение луч, и сердце моё дёрнулось от ужаса, я едва удержался от крика, от того, чтобы приказать Машерону отвести раскалённый пучок.
Нервы Машерона оказались крепче моих, он даже не шевельнулся. Леардо немедленно опять поймал луч и очень долго умудрялся держать его на зеркале, одновременно выцеливая этим зеркалом невидимую для нас Баллисту…
Но вот увидели её и мы. Вернее, не саму Баллисту, а пламя, взметнувшееся ввысь над местом, где она только что стояла. Огненно–чёрный смерч чудовищным грибом поднялся до самых облаков. А затем, поглощая их, ещё выше…
Видимо, Баллисту уже успели нацелить на нас и даже зарядить снарядом с огромным количеством “напалма”, и Леардо поджог этот снаряд огромной мощности. И, наверное, другие, запасные снаряды, расположенные неподалёку. Леардо успел, возможно, в самый последний момент.
Взорвав Баллисту, Леардо плавно увёл свой дельтаплан в сторону от луча, а Машерон практически одновременно выключил Лучемёт.
Всё было кончено, напряжение отпустило его, и только теперь стало видно, какой ценой далось ему то, что он сделал.
У Машерона вовсе не было мальчишеской иррациональной веры Лео в непременную удачу, он отлично понимал, что то, за что он взялся, сделать было практически невозможно. Машерон за эту минуту постарел лет на десять, лицо его обвисло дряблыми складками, глаза помутнели, он был близок к обмороку. Я немедленно направил к нему лекаря.
А Леардо спустился из поднебесья сияющий от счастья, как всегда после своих полётов. Он, по–моему, так и не понял, что сделал почти невозможное. А может быть и понял, понял с самого начала и гораздо лучше меня, ведь он – единственный из всех нас, включая и меня, кто умел летать на дельтаплане, и явно не хуже нас всех вместе взятых знал о неимоверной сложности задачи.
Наверное, он твёрдо верил в то, что бессмертен. “Я собираюсь вечно жить, и пока у меня получается…” В его возрасте все пацаны такие, год назад я и сам совершенно не мог представить собственную смерть…
Хотя скорее всего – как раз наоборот. Уж Лео‑то как раз слишком хорошо знал, что такое смерть. К своим четырнадцати годам он успел увидеть и пережить такое, что мне даже и сейчас представить невозможно. Он не мог не понимать, чем рискует, просто стремился любой ценой послужить мне. Возможность умереть за меня он считал чуть ли не подарком от самого Бога.
После взрыва Баллисты Лео продолжал делать дальние разведочные полёты, стал летать даже чаще.
И освоил ночные полёты.
Ночью, насколько я знал, на дельтапланах не летают даже самые отчаянные фанаты, слишком уж это опасно. Но Лео не считался ни с какой опасностью, а я ему почему‑то не решался запретить это сумасшествие.
Ночью не было устойчивых восходящих потоков, способных поднять в небо дельтаплан даже с таким лёгким пилотом, как Леардо. Но Лео использовал для полётов летунцов. Эти крупные и сильные крылатые создания, похожие на летающих драконов, тянули дельтаплан на буксире. Лео научился управлять ими даже без помощи особых свистков, используемых “дрессировщиками”, управлять просто телепатически, и летунцы слушались его беспрекословно.
По–моему, эти страшенные существа просто по–своему привязались к мальчишке, сумевшему понять и почувствовать их настолько, что для общения с ними ему достаточно было просто мыслей. И Леардо уверял меня, что летунцы, оказывается, вовсе не такие глупые, как принято было о них думать.
После того, как Лео удалось сбросить с себя гипнотическое оцепенение, навеянное Глядунами, у него стали одна за другой открываться удивительные способности. Он не только умел теперь выдерживать и даже использовать убийственную силу взгляда Глядунов, летать на дельтаплане почти как птица, он научился разговаривать со многими животными. Телепатически, конечно. Но для животных такое общение было, видимо, гораздо удобнее и приятнее, чем какое‑то другое. И они готовы были выполнить любой мысленный приказ Лео. Даже пленённые нами Глядуны.
Несколько Глядунов Лео почти всегда брал с собой в полёт. Говорил, что для безопасности, а я дурак, ему верил.
Меня всё‑таки что‑то смутно беспокоило, но объяснения Лео казались вполне логичными. Когда Глядуны были рядом с Лео, его трудно было кому‑нибудь застрелить, даже если он летел на небольшой высоте. Ведь чтобы попасть, надо прицелиться, а прицелиться в Лео, не встретившись при этом с парализующим взглядом одного из зверьков, было практически невозможно. Кроме того, взгляд самого Лео в это время тоже обладал огромной гипнотической силой, гораздо большей даже, чем у Глядунов, оказалось, что он может парализовывать даже тех, кто и не смотрит на него, не встречается с ним взглядом. От взгляда Лео, которого “заряжали” силой сразу несколько преданных ему Глядунов, невозможно было спастись даже за перископом.
