Меня по–прежнему колотила крупная дрожь, я задыхался и почти умирал, но сквозь эту лихорадку, сквозь безнадёжную глухую тьму стали пробиваться лучики слабого света, обрывки мыслей и чувств.

Меня захлестнул неожиданный стыд… Но не мог же я оттолкнуть от себя доверчиво вытирающую меня девчонку! А она сама и не думала отстраниться, продолжала платком вытирать меня, не обращая никакого внимания на нашу наготу.

Она спасала меня, возвращала к жизни, а остальное было для неё совершенно неважно. Я был для неё тогда вовсе не “благородным рыцарем”, даже не парнем, которого надо стесняться, а просто попавшим в беду беспомощным существом. И это существо надо было спасать. И она спасала.

Потом, когда дрожь стала медленно утихать, она заставила меня улечься в стог, легла радом и прижалась ко мне всем телом, крепко сжала в своих объятиях.

Ничего “такого” у нас не было. Она, по–моему, об этом даже и не думала. Я – тем более. Мне было не до этого, лихорадка время от времени возвращалась, крупная дрожь вновь начинала сотрясать тело, и девчонка тогда сильнее сжимала меня в объятиях, гладила, как маленького, по голове, успокаивала, нежно шептала что‑то на ухо. И снова и снова спасала меня, вытаскивала из бездны, из которой самому мне тогда нипочём было бы не выбраться…

Не знаю, сколько это продолжалось. Только перед самым рассветом, когда небо над кромкой леса побледнело, и ночной мрак стал растворяться, я наконец почувствовал, что ей удалось меня вытащить. Рядом с нами на пропитанной кровью земле лежал почти обезглавленный труп, но меня это уже не беспокоило. Лихорадка прошла, и я чувствовал только непомерную усталость, опустошённость. И благодарность к спасшей меня девчонке. Не было сил ни о чём думать, я ощутил, как налившиеся тяжестью веки непреодолимо смыкаются, и, уже проваливаясь в сон, успел спросить у девчонки, как её зовут. До этого я не сказал ей ни слова.

— Раина, – с радостным удивлением ответила она. Может быть, она уже решила, что я немой?

Потом она робко поинтересовалась, не соблаговолит ли благородный рыцарь назвать и своё имя. И, если это возможно, титул. Я, чувствуя, что засыпаю и никак не могу этому противиться, нашёл всё же в себе силы, чтобы “соблаговолить”.

— Максим… Рыцарь Лунного Света… — еле ворочая языком, пролепетал я первое, что мне пришло в голову.

Не знаю, почему я назвался тогда так напыщенно. Было ясно, что я попал в какое‑то средневековье, не учеником же 9–го “Б” класса киевской средней школы было называться! Где он, мой 9–й “Б”, где Киев, где вообще Земля? Если бы знать! А луна, полная луна – она была и здесь. Такая же почти, как в Киеве…

Назвав своё имя, “рыцарь Лунного Света” тут же провалился в глубокий сон.

Вернее – в Сон. Опять.

Мне снился Тайсон. Во Сне я опять дрался с ним, но дрался на этот раз насмерть. Потому что с Тайсоном была Люба. Она предпочла Тайсона. Потому что я не справился с устроенной проверкой, не стал драться за её любовь. А Тайсон – тот, дескать, готов драться за неё с кем угодно. И я, озверев, бросился на Тайсона.

Упорной драки не вышло. Тайсон рухнул при первом же моём натиске. И я с ужасом понял, что он умер. Что я убил его.

Люба, упав на колени, склонилась над мёртвым Тайсоном, её растрепавшиеся волосы закрыли ему лицо. И мне вдруг показалось, что убитый мной – вовсе не Тайсон. А кто?!

Люба подняла голову, повернула ко мне заплаканное лицо.

Это была не Люба!

Это была какая‑то чужая девушка, лишь слегка похожая на Любу. Раина?!

— Зачем ты убил его? Теперь мы тоже умрём!

Я вгляделся в лицо убитого. И похолодел от ужаса.

Вместо Тайсона на земле лежал мёртвый Олег. Не теперешний взрослый Олег Иванович, а пятнадцатилетний мальчишка. Но это был Олег!

У меня подкосились ноги, я рухнул рядом с Олегом. Сквозь плотно стиснутые веки хлынули слёзы. Кто‑то принялся вытирать эти слёзы, я почувствовал ласковые прикосновения к лицу чьей‑то мягкой ладони.

Открыв глаза, увидел склонившуюся надо мной Любу. Окончательно превратившуюся в Раину.

— Благородный Максим, рыцарь Лунного Света! Простите, что посмела потревожить ваш сон, но мне показалось, что вам снится что‑то очень плохое. И чтобы избавиться от этого кошмара, вам лучше бы ненадолго проснуться…

Я тупо вслушивался, и до меня постепенно доходило, что это уже был не Сон.

Я лежал голый в стогу, надо мной раскинулось небо чужого мира, рядом на коленях стояла Раина, чуть поодаль лежал её убитый обидчик. Ничем не похожий ни на Тайсона, ни на Олега.

Вздохнув с облегчением, я заснул уже по–настоящему. Крепко и без сновидений.

Пробуждение оказалось безрадостным. Грубый, безжалостный пинок в спину вышвырнул меня из блаженного забытья. Спросонья я не мог сообразить, где нахожусь, не мог вздохнуть от пронзившей боли.

Потом выяснилось, что этим первым же пинком мне сломали два ребра.

Ничего не успев сообразить, я всё же инстинктивно начал защищаться. Удары продолжали сыпаться один за другим, мне не давали подняться, меня били ногами, обутыми в тяжёлые сапоги, избивали без всякой пощады, совершенно не беспокоясь о том, что ещё что‑нибудь мне сломают или отобьют.

Каким‑то чудом мне каждый раз удавалось в последний момент увернутся от удара, и вокруг стал раздаваться хохот. Стоявшая рядом толпа потешалась над мужиком, которому всё никак не удавалось попасть в вёрткого мальчишку. Он уже дважды промахнулся, попытавшись со всего размаха ударить меня сапогом по голове и оба раза чуть не упал. Веселье в толпе нарастало, видимо, им было забавно наблюдать, как здоровенный мужик избивает ногами, но никак не может окончательно прикончить измученного перепуганного подростка, оказавшегося на удивление быстрым и ловким. Раздавались крики, издевательские советы: “Зурган, ты сапоги‑то сними, мешают ведь, а то упадёшь ещё!”, “Ай да Зурган, вот боец, так боец! Противник у него больно грозный, а то бы наш Зурган давно бы его обломал!”, “Зурган, ты бы оружие какое в руки взял, топор там или вилы, а то, гляди, как бы тебя самого не обломали!”

Последний совет этот осатаневший мужик выполнил. Взял он, правда, не топор и не вилы, он выхватил у кого‑то из рук тяжёлый, заострённый с одной стороны кол. И, замахнувшись, с яростным рычанием опять кинулся на меня…

Я к тому моменту уже успел вспомнить, что со мной произошло до того, как я провалился в сон. Вспомнил, что в этом мире меня уже дважды пытались убить. Убить ни за что, просто потому, что случайно оказался не в том месте и не в то время. И вот сейчас пытаются убить в третий раз. Или по крайней мере – изувечить, переломать все кости.

Меня тоже захлестнула ярость, ярость, которая была никак не меньше, чем у этого тупого зверя Зургана. Гораздо, пожалуй, больше. Холодная и беспощадная. Да что же это такое?! Я вам что, кролик бессловесный, что вы меня убиваете, даже имени перед этим не спросив?!..

Вскочить на ноги я не пытался, вряд ли успел бы это сделать, тело всё ещё сводила парализующая острая боль в сломанных рёбрах. Да и всё равно это было бы бесполезно. Бежать мне было некуда, вокруг стояла плотная толпа, и несколько человек были на лошадях. Я сделал вид, что в безнадёжной попытке спастись от удара отчаянно метнулся прочь от замахнувшегося Зургана. А когда тот, чтобы всё равно достать меня ударом кола, шагнул ко мне пошире, я неожиданно крутнулся на колене навстречу его шагу и резко ударил кулаком в пах.

Олег говорил, что в Айкидо очень редко практикуют подобные “грязные” удары. Но нас он заставлял их отрабатывать, утверждая, что когда нужно спасать свою жизнь, нет и не может быть “грязных” или “запрещённых” приёмов, бывают только эффективные и неэффективные. А резко и точно нанесённые удары в пах относятся к эффективным. Я тоже отрабатывал, хотя мне не верилось, что когда‑нибудь я, даже спасая свою жизнь, по–настоящему смогу так ударить человека.

И вот надо же – смог. Ударил. И почувствовал, что попал, сильно попал. Во что‑то податливо–мягкое. Зурган рухнул, как подкошенный.