— Здравствуй, сынок! – раздался в трубке такой родной и близкий голос

— Здравствуй, папа! – радостно выдохнул в трубку я, – как дела у тебя? Что нового?

— Да всё хорошо, Максимушка, спасибо. Приедешь вот летом, сам всё посмотришь, с братьями своими познакомишься. Не передумал ехать? Не бойся, пелёнки стирать не заставим. Да и большие они уже, Алёшке – год, а Дениске – скоро три, из пелёнок выросли.

Я с радостным возмущением заявил отцу, что белоручкой никогда не был (“можешь у мамы спросить!”) и пелёнок бы не испугался. Потом сказал, что ехать в гости не передумал и спросил, не против ли он, чтобы мы приехали все вместе: я, мама и Светулька.

— Да я‑то не против, малыш, страшно скучаю “за вас” за всех. Но вот мама ни в какую не хочет ехать, говорит, что я – не турецкий султан, чтобы сразу две жены рядом со мной были, говорит, что Илона будет переживать, а это всё на детях скажется. И Светульку отпускать от себя не хочет. Еле уговорил, чтобы тебя отпустила. Может, она и права, сынок, ты уж не дави на неё. Для неё эта поездка тоже была бы сильным стрессом. А сам приезжай обязательно, летом в Риге – здорово.

— Русских у вас там, говорят, не любят, – капризным голосом сказал я. С папой можно и покапризничать, побыть немного малышом. Он, по–моему, тоже не против этого.

— Слушай больше, что “там говорят”… Можно подумать, “у вас” в Киеве русских очень уж любят. Нормально всё, люди везде одинаковые примерно. И отношение к человеку везде определяется не тем, какой он национальности, а тем…

— А тем, на каком языке разговаривает, — ехидно влез я.

– … а тем, какой он человек, – упрямо закончил отец свою фразу. Папа, по–моему, принимал желаемое за действительное, то, каким всё должно было бы быть, за то, что есть на самом деле. Но углубляться в спор я не стал. Политика меня не очень интересовала. По крайней мере – не настолько, чтобы из‑за неё ссориться с папой.

— Как с Айкидо у тебя дела? Я недавно позвонил Олегу, так он хвалил очень тебя, говорил, что сила из Макса так и прёт, и что техника тоже растёт у тебя очень быстро. Вот только жаловался, что никак не удаётся ему тебя разозлить как следует. Говорил, что ты позволяешь измываться над собой пацанам, которых легко по стенам мог бы размазать. Он всё пытается ткнуть тебя носом в твою же силу, чтобы ты убедился, что она есть у тебя, поверил в неё, да всё что‑то у него не получается.

— Всё в порядке, папа, получилось уже. Ткнул. Очень убедительно. И разозлил. Так что не переживай, действительно всё уже в порядке. Никто уже не измывается и измываться больше не будет

— Правда? – обрадовался папа. Но в голосе у него были явные сомнения, – А давно это у него получилось?

— Да нет, папа, честно говоря, совсем недавно. Но действительно получилось, ты не переживай, не сомневайся, я не просто хвастаюсь, я правду говорю.

— Да я тебе верю, сынок. Ты только поосторожнее, пожалуйста, очень уж там не геройствуй, как бы перебора не вышло. А то ещё начнёшь доказывать Олегу собственную храбрость… Ему, кстати, и доказывать не надо ничего, он тебя трусом вовсе и не считает, даже наоборот. А верить ему в таких вещах можно на сто процентов, в людях он очень хорошо разбирается и врать мне не будет. Я ведь его знаю с такого же возраста, как ты – Сашку.

Меня подмывало спросить папу, чем это они с Олегом занимались таким, о чём Олег сегодня упомянул, и о чём они оба “не любят вспоминать”. Но я сдержался. Успею ещё летом расспросить, явно тут не на две минуты разговор.

Потом трубку снова взяла мама, а я отошёл, чтобы не мешать ей.

Когда мама уложила спать Светульку, неожиданно опять зазвонил телефон. Мама взяла трубку на кухне, а я был в большой, “своей” комнате, служившей также гостиной. Но я слышал каждое слово, такие были особенности акустики в нашей квартире, стена между комнатой и кухней имела внутренние пустоты и почти не задерживала звук. Все мы знали об этом, поэтому то, что я слышал мамин разговор по телефону, не было никаким подслушиванием, потому что подслушивание – это когда тайком, а мама знала, что мне всё слышно.

— Алло! Ой, привет! Что‑то случилось? Просто решил позвонить? Неожиданно как‑то. Точно ничего не случилось? А, ну хорошо. Спасибо, очень тронута. Дела, ну какие там дела? Сам же прекрасно знаешь, какие могут быть дела у школьного учителя. У тебя‑то как? Да? Интересно. Как это не рассказывает, да он чуть не молится на тебя! Нет, ещё не спит. Хочешь поговорить? Сейчас. Максимка! Тебя!

Пока я бежал к телефону, просто терялся в догадках. Кто же это мог быть? Неужели опять папа? Да нет, не похоже, с ним мама совсем другим тоном разговаривала.

Звонил Олег. Он поинтересовался, какое у меня настроение, я сказал ему, чтобы он не волновался, всё будет нормально. Он пожелал мне удачи и напомнил, что мне ни в коем случае нельзя завтра жалеть своего противника. Я ответил, что хорошо помню об этом. Вот, в принципе, и весь разговор.

Но когда я положил трубку, встретился взглядом с мамой. На ней буквально не было лица. Она смотрела на меня не просто с тревогой, в её глазах был страх, даже ужас.

— Максим, что случилось?

— Да ничего не случилось, мам. Олег Иванович позвонил узнать, как дела, вот и всё.

— Максим, не обманывай меня! Я же всё слышала! Что значит “узнать как дела”? Вы же вчера только виделись! (Мама не знала, конечно, что мы виделись ещё и сегодня). Что ты имел в виду, когда говорил ему, что “всё будет нормально”? Куда этот гад тебя хочет втянуть?!

Мама едва не плакала, и только это удержало меня от чуть не сорвавшейся с языка грубости.

— Мама, ну ты чего? Ну что ты? Контрольная завтра по химии, ты же знаешь! Вот я и сказал Олегу Ивановичу, что всё будет нормально, я готов. А звонил он, потому что знал, что с химией у меня – не очень. И что это значит “ещё и меня хочет втянуть”? Кого это он хоть когда‑нибудь втягивал во что‑то плохое? И что вообще тут такого, что он позвонил узнать, как дела?

— Да потому что он восемнадцать лет сюда ни разу не звонил!

Я опешил. На маме буквально не было лица. Я знал, конечно, что отец и Олег дружили в детстве и юности. Но что и маму связывают с Олегом какие‑то странные, скрываемые от меня отношения, даже и не подозревал. За пять лет моих занятий у Олега мама была в клубе раза три, последний раз – пару лет назад, даже на аттестациях, на которые приходят все родители, она была только на двух. Я думал, это из‑за того, что мама недолюбливает Айкидо, ей очень не нравились драки и всякие подготовки к дракам, в том числе и занятия боевыми искусствами. Но оказывается, причина ещё и в Олеге. Мама сказала, что Олег не звонил сюда именно восемнадцать лет, она не сказала, что он “не звонил никогда”. Значит когда‑то давно, ещё задолго до моего рождения – звонил, а потом почему‑то перестал…

— Максимушка! Прошу тебя! Умоляю! Ну скажи правду! Ну не мог Олег ни с того, ни с сего просто так сюда позвонить! Сынок! Ну пожалуйста!

Мама была готова окончательно расплакаться, Лапка жалобно мяукала, тёрлась о мамины ноги и требовательно смотрела на меня. Что тут было делать? Пришлось говорить правду. Вернее – полуправду, которая, как известно, хуже откровенной лжи. Но сказать, что я завтра должен драться с Тайсоном, маме я не мог никак. Эх, и угораздило же Олега позвонить!

Я обнял маму и стал как можно спокойнее и убедительнее рассказывать, что завтра мне предстоит драка, от которой мне никак нельзя отказаться, иначе жизни в школе мне больше не будет, я стану всеми презираемым существом. Драка – совершенно ерундовая для такого “здоровенного парня” (сама же недавно говорила!) да ещё и айкдидоиста с третьим кю. Но дело в том, что эта драка – едва ли не первая в моей жизни, если не считать совсем уж пустяковых стычек, а Олег Иванович это знает, и ему почему‑то кажется, что я могу страшно разволноваться, вот он и позвонил, чтобы подбодрить.

— Мама, ты же сама говорила, что мальчик должен уметь давать сдачи!

— Это я говорила, когда ты ходил в детский сад, и тебя обижали даже девочки младше тебя!