— На фотографии он похож на тебя… Поразительно!

Заглушая шум воды, спокойный голос произнес:

— Я так не нахожу.

Стоя перед ней в рубашке с засученными рукавами, с распахнутым воротом, он вытирал шею, лицо махровым полотенцем.

— Но, Александр… это же невозможно, чтобы ты ничего не чувствовал, когда его видел!

Он бросил полотенце на спинку стула. Мокрые волосы падали ему на лоб.

— Я всегда отказывался его видеть!

— Это безумие! — сказала Франсуаза. — Я не понимаю тебя! У тебя ребенок! Ты должен был бы гордиться им, чувствовать себя счастливым! А он тебе совершенно не интересен, ты относишься к нему как к чужому!

— Я не отношусь к нему как к чужому, поскольку я долгое время ежемесячно высылал деньги его матери.

— А сейчас ты больше не высылаешь ей эти деньги?

— Нет.

— Почему?

— Два года назад она вышла замуж за южноамериканца, который увез ее в Сантьяго вместе с мальчиком. Где щетка для волос?

— В ящике, в маленьком столике.

Он открыл ящик, достал щетку и присел на корточки, чтобы причесаться перед зеркалом, прислоненным к стулу. Франсуаза топталась на одном месте. Что она могла сделать в этой жалкой ситуации, которая возникла еще до нее и совсем не заботила Александра?

— Его зовут Николя? — спросила она.

— Да.

— Сколько ему сейчас лет?

— Пятнадцать или шестнадцать, я уж не помню…

— И ты не жалеешь, что никогда не видел его?

Он выпрямился, снова надел пиджак, поправил манжеты рубашки.

— Почему я должен об этом жалеть? Я не испытываю потребности в ребенке, чтобы быть счастливым. Отцовская привязанность — изобретение женское. Это они без нашего согласия убеждают нас, что мы хотим потомства. Материнство — для них психологически необходимое состояние, они придумали это средство для удержания мужчины в семье. Когда я вижу придурков, с преисполненным важности видом толкающих детскую коляску по аллее парка, я мысленно отдаю должное той, которая так ловко обвела их вокруг пальца!

— То, что ты говоришь, ужасно! — прошептала она.

— Ну вот, пожалуйста! Ты снова уязвлена! У тебя сейчас точно такое лицо, как тогда, когда я говорил с тобой о твоем самоубийстве.

— Не вижу связи!

— Однако она есть. Ты живешь в окружении всевозможных табу: брак, дети, религия, смерть, долг, честь, налоги, условности… Надо уметь сотрясать иногда предвзятые понятия!

Он сходил на кухню, вернулся оттуда со стаканом красного вина, выпил его одним залпом, вздохнул и взял фотографию, которую Франсуаза положила с письмом на угол дивана.

— Он — твоя точная копия, — сказала она.

— Возможно… Я этого как-то не могу осознать!.. Ну, у какого мужчины нет где-нибудь на свете незаконнорожденного ребенка? Это же закон слепого воспроизводства. Если бы выпущенное на свободу семя раскрывалось лишь в браке, куда бы мы пришли? Уверяю тебя, что юному Николя в настоящий момент глубоко плевать на то, что мы с тобой можем думать и говорить. Он появился на свет с некоторым капиталом везения и невезения. С этим он будет строить свою жизнь. Все остальное — из литературы! Почему ты стремишься усложнять самые простые положения, Франсуаза, маленькая моя?

С этими словами он принялся рвать фотографию. Франсуаза восприняла эту расправу как наносимую ей самой глубокую рану. Она опустила голову. Ей казалось, что кровь стала тяжелей и медленней циркулировать у нее в венах. Александр разогнул пальцы. Черные и белые кусочки глянцевой бумаги посыпались на пол.

— Франсуаза!

Голос был серьезный, вкрадчивый. Она подняла глаза. Александр дружелюбно улыбался ей, стоя на фоне желтой стены. Как ему всегда удавалось навязывать ей свои понятия?

— Не пойти ли нам сегодня куда-нибудь поужинать? — предложил он. — Здесь так воняет краской!

Она воскликнула, что это абсурд: денег у них едва хватит до конца месяца! Кроме того, в ящике за окошком уже дожидаются ветчина, картофельный салат. Движением руки он отмел эти весомые аргументы.

— На своей ветчине и картофельном салате можешь поставить крест! — сказал он смеясь. — Я веду тебя к Поло!

Она еще собиралась протестовать, когда взгляд ее снова упал на зеркало, прислоненное к стулу. Небрежно завязанная косынка, лицо без пудры, старая юбка, пятна от краски — страх не понравиться мужу вдруг всколыхнул ее, не на шутку встревожив. Она с готовностью поспешила в ванную — отмыться, причесаться, переодеться.

Маленький ресторанчик Поло — самые низкие цены! — был набит битком. Александр хорошо знал хозяина, хозяйку, официантов и большую часть клиентов. Войдя, он со всеми обменялся приветствиями. Франсуаза теперь уже тоже привыкла к этому месту. Все сидели впритык, вдыхая горячий запах тушеной говядины с овощами и бифштекса с жареной картошкой. Один столик освободился. Александр усадил жену и отправился на кухню посовещаться с Поло. Франсуаза видела его в глубине через распахнутую дверь. Поло, пузан с багровым лицом, прохаживался перед плитами. Александр ходил за ним по пятам, что-то говорил ему, похлопывал по плечу. Вероятно, он объяснял ему свои денежные затруднения и просил, в очередной раз, чтобы его обслужили в кредит.

— Здравствуй, Жоржетта, — сказала Франсуаза пробежавшей мимо официантке.

Скатерть из белой гофрированной бумаги, залепленная лиловыми винными кругами и брызгами, была свернута и тотчас заменена чистой. Горшочек с горчицей, бутылочка с прованским маслом, корзинка с хлебом, солонка, перечница словно упали с неба на эту белоснежную равнину. На кухне Поло и Александр все еще дискутировали. Поло с трудом поддавался на уговоры. Франсуаза отвернулась: ей не хотелось, чтобы было видно, как она наблюдает за ними. На самом деле она охотно обошлась бы в этот вечер и без ужина. Ей не хотелось есть. То, что она узнала, меняло все перспективы ее семейной жизни. За плечами у Александра было тяжелое прошлое, из которого она, вероятно, знала только крохи. Полное согласие вряд ли когда-нибудь будет достигнуто между ними. Их пути расходились даже в тех случаях, когда ей казалось, что они совпадают. Франсуаза снова бросила взгляд в направлении кухни. Поло, смеялся, держа руки на животе. Александр по-дружески похлопал его и возвратился в зал, непринужденный, одержавший победу. Дело было улажено. Он сел напротив жены. Она не спросила, о чем он говорил с Поло. Чтобы не смущать его, Франсуаза предпочитала делать вид, что не знает о его денежных сделках. Они вместе обсудили меню. Артишоки, миланский эскалоп, сыр или фруктовое мороженое с лимоном и графинчик красного.

— Красное подай сразу, Жоржетта! — сказал Александр. — Мы его выпьем вместо аперитива.

Он с жадностью выпил крепкое и темное вино. Его глаза искрились весельем. Чему он так радовался? Тому, что вышел вместе с женой, или что так легко ее убедил, или что ужинает в кредит? Франсуаза не могла забыть о ребенке. Ее смятение вырастало до угрызений совести. Словно она помогала Александру оттолкнуть сына, словно она была виновна в такой же мере, как и он. Он заметил, что она загрустила, и заставил выпить вина. Франсуаза подняла стакан и поднесла к губам. От пальцев все еще пахло скипидаром — вкус вина был испорчен. Зачем она перекрасила комнату? Не будет уже для нее счастья в этих желтых стенах, так же как не было бы в синих или зеленых. Жоржетта принесла артишоки. Лепестки у них были жесткие, уже почерневшие по краям. Александр закурил сигарету. Франсуаза вдыхала ноздрями едкий запах дыма. Завтра они приглашены на ужин к отцу. Послезавтра — к матери. Этой небольшой экономией не стоило пренебрегать в конце месяца. Какая-то девушка прошла между столиками: красивая, высокая, белокожая брюнетка. Она двигалась в направлении к туалету. Александр проводил ее взглядом.

Движение на автомагистрали было не слишком оживленным. Кароль вела машину быстро, не отводя глаз от той части дороги, которую выхватывал из сумерек свет ее фар. Рядом с ней, полузакрыв глаза, курила Олимпия. Тихо звучало радио.