Он отпустил свидетеля и остальных работников радиозавода, ожидавших своей очереди. Вместе с Волем обыскал лабораторию, стремясь обнаружить хоть какую-нибудь записку, блокнот, никчемный с виду клочок бумаги, способный дать ключ к загадке, — как это бывало в предыдущих случаях.

Все усилия оказались тщетны. Одно было несомненно: Боб Трелливан мертв совершенно, решительно и бесповоротно.

— Экая дьявольщина! — застонал Воль в отчаянии. — Никаких зацепок! Ни единой, крошечной, паршивой зацепки! Везет нам с тобой, как утопленникам.

— А где твое воображение? — осведомился Грэхем.

— Хочешь сказать, что-то обнаружилось? — Тараща глаза, Воль изумленно оглядел лабораторию, пытаясь найти упущенное из виду.

— Нет, — Билл Грэхем взялся за шляпу. — В этом безумном деле никто не доживает до возможности снабдить нас действительно ценными сведениями. Остается изобретать эти сведения самостоятельно. Идем, пора возвращаться.

Когда они проносились через Стэнфорд, Воль оторвал задумчивый взор от дороги, посмотрел на спутника и произнес:

— Ты скрываешь фамильную тайну, или как?

— Просто раздумываю. Во–первых, у нас мало данных о Падилье. Нужно раскопать побольше — что-нибудь да пригодится. Еще. Трелливан, получается, провел у телефона целых пять минут, покуда его не настигли. С Сангстером он говорил от силы тридцать секунд, и это был последний звонок, сделанный Бобом Трелливаном в нашем грешном мире. Если только ему не понадобилось четыре с половиной минуты, чтобы дозвониться до Сангсгера — что почти невероятно, — можно предположить, что поначалу он позвонил кому-то другому. Вот и выясним — звонил он кому-нибудь или нет, а если да — то кому?

— Ты форменный гений, а я куда больший тупица, чем думал сам! — воскликнул Воль.

Грэхем смущенно ухмыльнулся и продолжил:

— Имеется, наконец, неустановленное количество любительских радиостанций, работающих меж Буэнос–Айресом, Барранкильей и Бриджпортом, Одна–другая вполне могла, рыская в эфире, поймать передачу по коммерческому каналу. Если кто-то поймал и понял разговор Падильи с Трелливаном, то добираться до него предстоит наперегонки: витоны и мы. А человек этот нужен нам до зарезу, надо срочно искать его, пока не поздно.

— И надежда вечно бьется в человеческой груди! — продекламировал Воль. Взгляд его случайно упал на зеркало заднего обзора и застыл.

— Но не в моей, — сдавленно закончил он.

Повернувшись на сиденьи, Грэхем высунулся в заднее окно машины.

— Витоны! Витоны гонятся за нами!

Взгляд его скользнул вперед, метнулся по сторонам, запоминая местность с фотографической точностью.

— Гони! — палец Грэхема нашарил кнопку экстренной подачи питания, надавил. Воль утопил акселератор до отказа. Включился чрезвычайный запас дополнительных батарей, и под натужный вой динамо гиромобиль ринулся вперед.

— Бесполезно! Считай, мы попались, — выдохнул Воль, бросая машину в крутой вираж. Трижды заносило их и трижды умудрялся лейтенант выйти из гибельных заносов. Дорога широкой лентой неслась под бешено крутящиеся колеса. — Не уйдем! Скорости мало! И вдвое против этой — не спасло бы!

— Впереди мост! — поражаясь собственному спокойствию, крикнул Грэхем. — Берем в сторону и ныряем в реку! Это единственный шанс!

Мост вырастал и приближался с каждой новой долей секунды.

— Ну и шанс! — заскрежетал зубами Воль.

Грэхем обернулся, не отвечая, и увидел преследователей, сиявших зловещим светом всего в двух сотнях ярдов. Витоны быстро наверстывали расстояние; их было десять. Растягиваясь цепочкой, чтобы взять жертву в кольцо, они мчались по воздуху без малейших видимых усилий, с той стремительностью, которая всегда отличала полет витонов.

Мост приближался. Призрачная свора выиграла еще пятьдесят ярдов. Грэхем пытался уследить за происходящим и спереди и сзади. Он знал: до гибели — четверть шага. Одно мгновение могло подарить им единственный шанс выжить — или отобрать его.

— Делай так! — заорал он, перекрывая рев мотора: рухнем в воду — выбирайся, плыви по течению, пока духу достанет. Сделай короткий вдох — и снова ныряй. Ныряй, пока не уберутся, — хоть неделю ныряй! Уж лучше это…

— Но… — Воль попытался возражать; не успел, не смог — машина подлетала к мосту.

— Ну же! — рявкнул Грэхем. Не дожидаясь, пока Воль соберется с силами, железной хваткой вцепился в баранку, резко повернул.

От подобного насилия гироскоп недовольно завизжал, стройная машина во весь опор промчалась по берегу, взлетела по гранитному откосу и впечатляюще взвилась в воздух, едва не зацепив при этом бетонную арку моста. Чудовищным двадцатифутовым снарядом гиромобиль ударился о воду. Фонтаны брызг поднялись высоко над дорогой, засияли маленькой радугой.

Машина быстро погружалась посреди кипящего облака пузырьков. Скоро на потревоженной водной поверхности осталась лишь тонкая переливающаяся пленка, над которой разочарованно толклись десяток озадаченных шаров.

“Слава Богу, я догадался приоткрыть дверцу за миг до падения, — подумал Грэхем. — Иначе давление воды задержало бы нас на несколько лишних секунд”. Извиваясь веем своим сильным, мускулистым телом, он выбрался из кабины и оттолкнулся ногами как раз тогда, когда гиромобиль, накренившись, ударился о речное дно.

Быстрыми мощными гребками Грэхем устремился вниз по течению со всею мыслимой скоростью. Грудь разрывалась, глаза искали просвета в жидкой мгле. Он знал — Воль тоже выбрался; он почувствовал толчок, с которым лейтенант покидал машину. Однако разглядеть Воля не удавалось — чересчур уж мутной была вода.

Изо рта у Грэхема рвались пузыри, воздух в легких был на исходе. Он попытался грести побыстрее, но почувствовал, как сердце выскакивает из груди, а глаза — из орбит. Волнообразным движением Грэхем послал тело вверх. Поднял лицо над водою, сделал выдох, наполнил легкие свежим воздухом. Снова нырнул и быстро поплыл дальше.

Четырежды выскакивал он на поверхность с проворством заглатывающей муху форели, набирал полные легкие воздуха — и опять уходил в глубь.

Наконец, Грэхем выбрался к отмели, царапнул ботинками о каменистое дно. Осторожно поднял глаза над водой.

Сверкающая десятка взлетала по другую сторону моста. Грэхем затаился и внимательно следил за их подъемом, провожая их взглядом до тех пор, пока витоны не превратились в десять блестящих точек, похожих на повисшие под облачным пологом булавочные головки. Лишь когда голубые призраки поменяли направление полета и быстро двинулись к востоку, решился он выбраться на берег. Вода лилась с одежды ручьями.

Спокойно и бесшумно бежала перед ним река. Грэхем, одинокий наблюдатель, вглядывался в гладкую поверхность с беспокойством, быстро переросшим в откровенную тревогу. Он ринулся вверх по течению, оставляя мокрые следы на бетонной береговой облицовке. Он торопился увидеть — что же там, за мостом? — И боялся увидеть.

Когда Грэхем подбежал поближе, сквозь бетонную арку стало видно распростертое тело Воля. Оно казалось безжизненным. Противно чавкая башмаками, Грэхем рванулся под арку.

Поспешно откинув со лба прилипшие волосы” он склонился над Во л ем, схватил его за холодные, обмякшие ноги. Потом выпрямился; мышцы вздулись от натуги.

Рывком приподняв тело, Грэхем уставился на мотающуюся внизу голову. Из разинутого лейтенантского рта на башмаки Грэхема хлынула вода. Встряхивая утопленника, Грэхем напряженно ждал. Когда вода прекратила вытекать, опустил Воля на спину, уселся верхом на него, сжал сильными ладонями неподвижную грудь лейтенанта и стал равномерно надавливать на ребра.

Он трудился долго, выбился из сил, однако не сдавался. Тело внезапно дернулось. Булькающий звук вырвался из глотки. Еще полчаса спустя Грэхем восседал на заднем сиденьи гиромобиля, который удалось остановить, и поддерживал ослабевшего друга.

— Билл, у меня башка просто на части раскалывается! — пожаловался Воль. Он закашлялся, вздохнул и уронил голову на плечо Грэхема. — Обо что-то стукнулся в самом начале — должно быть, о дверцу. Ее толкнуло течением навстречу — и вот… Я тонул, выплывал, снова тонул. Воды нахлебался — будь здоров. — В легких у него тихонько булькало. — Ощущение — как у грудного младенца, решившего поплавать.